Последнее свидание
Мы были
когда-то короткими, близкими друзьями… Но настал недобрый миг – и мы расстались,
как враги.
Прошло
много лет… И вот, заехав в город, где он жил, я узнал, что он безнадежно болен
– и желает видеться со мною.
Я
отправился к нему, вошел в его комнату… Взоры наши встретились.
Я едва
узнал его. Боже! что с ним сделал недуг!
Желтый,
высохший, с лысиной во всю голову, с узкой седой бородой, он сидел в одной,
нарочно изрезанной рубахе… Он не мог сносить давление самого легкого платья.
Порывисто протянул он мне страшно худую, словно обглоданную руку, усиленно
прошептал несколько невнятных слов – привет ли то был, упрек ли, кто знает?
Изможденная грудь заколыхалась – и на съёженные зрачки загоревшихся глаз
скатились две скупые, страдальческие слезинки.
Сердце
во мне упало… Я сел на стул возле него – и, опустив невольно взоры перед тем
ужасом и безобразием, также протянул руку.
Но мне
почудилось, что не его рука взялась за мою.
Мне
почудилось, что между нами сидит высокая, тихая, белая женщина. Длинный покров
облекает ее с ног до головы. Никуда не смотрят ее глубокие бледные глаза;
ничего не говорят ее бледные строгие губы…
Эта
женщина соединила наши руки… Она навсегда примирила нас.
Да…
Смерть нас примирила.
Апрель,
1878
Порог
Я вижу
громадное здание.
В
передней стене узкая дверь раскрыта настежь, за дверью – угрюмая мгла. Перед
высоким порогом стоит девушка… Русская девушка.
Морозом
дышит та непроглядная мгла, и вместе с леденящей струей выносится из глубины
здания медленный, глухой голос.
– О
ты, что желаешь переступить этот порог, – знаешь ли ты, что тебя ожидает?
– Знаю, –
отвечает девушка.
– Холод,
голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?
– Знаю.
– Отчуждение
полное, одиночество?
– Знаю.
Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.
– Не
только от врагов – но и от родных, от друзей?
– Да…
и от них.
– Хорошо…
Ты готова на жертву?
– Да.
– На
безымянную жертву? Ты погибнешь – и никто… никто не будет даже знать, чью память
почтить!
– Мне
не нужно ни благодарности, ни сожаления. Мне не нужно имени.
– Готова
ли ты на преступление?
Девушка
потупила голову.
– И
на преступление готова.
Голос не
тотчас возобновил свои вопросы. Знаешь ли ты, – заговорил он
наконец, – что ты можешь разувериться в том, чему веришь теперь, можешь
понять, что обманулась и даром погубила свою молодую жизнь?
– Знаю
и это. И все-таки я хочу войти.
– Войди!
Девушка
перешагнула порог – и тяжелая завеса упала за нею.
– Дура! –
проскрежетал кто-то сзади.
– Святая! –
принеслось откуда-то в ответ.
Май,
1878
|
