Разговор
Ни на
Юнгфрау, ни на Финстерааргорне еще не бывало человеческой ноги.
Вершины
Альп… Целая цепь крутых уступов… Самая сердцевина гор.
Над
горами бледно-зеленое, светлое, немое небо. Сильный, жесткий мороз; твердый, искристый
снег; из-под снегу торчат суровые глыбы обледенелых, обветренных скал.
Две
громады; два великана вздымаются по обеим сторонам небосклона: Юнгфрау и Финстерааргорн.
И
говорит Юнгфрау соседу:
– Что
скажешь нового? Тебе видней. Что там внизу?
Проходят
несколько тысяч лет – одна минута. И грохочет в ответ Финстерааргорн:
– Сплошные
облака застилают землю… Погоди!
Проходят
еще тысячелетия – одна минута.
– Ну,
а теперь? – спрашивает Юнгфрау.
– Теперь
вижу; там внизу все то же: пестро, мелко. Воды синеют; чернеют леса; сереют
груды скученных камней. Около них всё еще копошатся козявки, знаешь, ты
двуножки, что еще ни разу не могли осквернить ни тебя, ни меня.
– Люди?
– Да;
люди.
Проходят
тысячи лет – одна минута.
– Ну,
а теперь? – спрашивает Юнгфрау.
– Как
будто меньше видать козявок, – гремит Финстерааргорн. – Яснее стало
внизу; сузились воды; поредели леса.
Прошли
еще тысячи лет – одна минута.
– Что
ты видишь? – говорит Юнгфрау.
– Около
нас, вблизи, словно прочистилось, – отвечает Финстерааргорн, – ну, а
там, вдали, по долинам есть еще пятна и шевелится что-то.
– А
теперь? – спрашивает Юнгфрау, спустя другие тысячи лет – одну минуту.
– Теперь
хорошо, – отвечает Финстерааргорн, – опрятно стало везде, бело
совсем, куда ни глянь… Везде наш снег, ровный снег и лед. Застыло всё. Хорошо
теперь, спокойно.
– Хорошо, –
промолвила Юнгфрау. – Однако довольно мы с тобой поболтали, старик. Пора
вздремнуть.
– Пора.
Спят
громадные горы; спит зеленое светлое небо над навсегда замолкшей землей.
Февраль,
1878
Старуха
Я шел по
широкому полю, один.
И вдруг
мне почудились легкие, осторожные шаги за моей спиною… Кто-то шел по моему
следу.
Я
оглянулся – и увидал маленькую, сгорбленную старушку, всю закутанную в серые лохмотья.
Лицо старушки одно виднелось из-под них: желтое, морщинистое, востроносое,
беззубое лицо.
Я
подошел к ней… Она остановилась.
– Кто
ты? Чего тебе нужно? Ты нищая? Ждешь милостыни?
Старушка
не отвечала. Я наклонился к ней и заметил, что оба глаза у ней были застланы
полупрозрачной, беловатой перепонкой, или плевой, какая бывает у иных птиц: они
защищают ею свои глаза от слишком яркого света.
Но у
старушки та плева не двигалась и не открывала зениц… из чего я заключил, что
она слепая.
– Хочешь
милостыни? – повторил я свой вопрос. – Зачем ты идешь за мною? –
Но старушка по-прежнему не отвечала, а только съежилась чуть-чуть.
Я
отвернулся от нее и пошел своей дорогой.
И вот
опять слышу я за собой те же легкие, мерные, словно крадущиеся шаги.
«Опять
эта женщина! – подумалось мне. – Что она ко мне пристала? – Но я
тут же мысленно прибавил: – Вероятно, она сослепу сбилась с дороги, идет теперь
по слуху за моими шагами, чтобы вместе со мною выйти в жилое место. Да, да; это
так».
Но
странное беспокойство понемногу овладело моими мыслями: мне начало казаться,
что старушка не идет только за мною, но что она направляет меня, что она меня
толкает то направо, то налево, и что я невольно повинуюсь ей.
Однако я
продолжаю идти… Но вот впереди на самой моей дороге что-то чернеет и ширится…
какая-то яма…
«Могила! –
сверкнуло у меня в голове. – Вот куда она толкает меня!»
Я круто
поворачиваю назад… Старуха опять передо мною… но она видит! Она смотрит на меня
большими, злыми, зловещими глазами… глазами хищной птицы… Я надвигаюсь к ее
лицу, к ее глазам… Опять та же тусклая плева, тот же слепой и тупой облик.
«Ах! –
думаю я… – эта старуха – моя судьба. Та судьба, от которой не уйти человеку!»
«Не
уйти! не уйти! Что за сумасшествие?… Надо попытаться». И я бросаюсь в сторону,
по другому направлению.
Я иду
проворно… Но легкие шаги по-прежнему шелестят за мною, близко, близко… И
впереди опять темнеет яма.
Я опять
поворачиваю в другую сторону… И опять тот же шелест сзади и то же грозное пятно
впереди.
И куда я
ни мечусь, как заяц на угонках… всё то же, то же!
«Стой! –
думаю я. – Обману же я ее! Не пойду я никуда!» – и я мгновенно сажусь на
землю.
Старуха
стоит позади, в двух шагах от меня. Я ее не слышу, но я чувствую, что она тут.
И вдруг
я вижу: то пятно, что чернело вдали, плывет, ползет само ко мне!
Боже! Я
оглядываюсь назад… Старуха смотрит прямо на меня – и беззубый рот скривлен
усмешкой…
– Не
уйдешь!
Февраль,
1878
|
