Когда меня не будет…
Когда
меня не будет, когда всё, что было мною, рассыплется прахом, – о ты, мой
единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно, ты, которая
наверно переживешь меня, – не ходи на мою могилу… Тебе там делать нечего.
Не
забывай меня… но и не вспоминай обо мне среди ежедневных забот, удовольствий и
нужд… Я не хочу мешать твоей жизни, не хочу затруднять ее спокойное течение.
Но в
часы уединения, когда найдет на тебя та застенчивая и беспричинная грусть,
столь знакомая добрым сердцам, возьми одну из наших любимых книг и отыщи в ней
те страницы, те строки, те слова, от которых, бывало, – помнишь? – у
нас обоих разом выступали сладкие и безмолвные слезы.
Прочти,
закрой глаза и протяни мне руку… Отсутствующему другу протяни руку твою.
Я не
буду в состоянии пожать ее моей рукой – она будет лежать неподвижно под землею…
но мне теперь отрадно думать, что, быть может, ты на твоей руке
почувствуешь легкое прикосновение.
И образ
мой предстанет тебе – и из-под закрытых век твоих глаз польются слезы, подобные
тем слезам, которые мы, умиленные Красотою, проливали некогда с тобою вдвоем, о
ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно!
Декабрь,
1878
Песочные часы
День за
днем уходит без следа, однообразно и быстро.
Страшно
скоро помчалась жизнь, – скоро и без шума, как речное стремя перед
водопадом.
Сыплется
она ровно и гладко, как песок в тех часах, которые держит в костлявой руке фигура
Смерти.
Когда я
лежу в постели и мрак облегает меня со всех сторон – мне постоянно чудится этот
слабый и непрерывный шелест утекающей жизни.
Мне не
жаль ее, не жаль того, что я мог бы еще сделать… Мне жутко.
Мне
сдается: стоит возле моей кровати та неподвижная фигура… В одной руке песочные
часы, другую она занесла над моим сердцем…
И
вздрагивает и толкается в грудь мое сердце, как бы спеша достучать свои
последние удары.
Декабрь,
1878
Я встал ночью…
Я встал
ночью с постели… Мне показалось, что кто-то позвал меня по имени… там, за
темным окном.
Я
прижался лицом к стеклу, приник ухом, вперил взоры – и начал ждать.
Но там,
за окном, только деревья шумели – однообразно и смутно, – и сплошные, дымчатые
тучи, хоть и двигались и менялись беспрестанно, оставались всё те же да те же…
Ни
звезды на небе, ни огонька на земле.
Скучно и
томно там… как и здесь, в моем сердце.
Но вдруг
где-то вдали возник жалобный звук и, постепенно усиливаясь и приближаясь, зазвенел
человеческим голосом – и, понижаясь и замирая, промчался мимо.
«Прощай!
прощай! прощай!» – чудилось мне в его замираниях.
Ах! Это
всё мое прошедшее, всё мое счастье, всё, всё, что я лелеял и любил, –
навсегда и безвозвратно прощалось со мною!
Я
поклонился моей улетевшей жизни – и лег в постель, как в могилу.
Ах, кабы
в могилу!
Июнь,
1879
|
