Мобильная версия
   

Энн Бронте «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла»


Энн Бронте Незнакомка из Уайлдфелл-Холла
УвеличитьУвеличить

Глава XLVI

ДРУЖЕСКИЕ СОВЕТЫ

 

Порой я испытывал сильнейшее искушение рассказать матушке и Розе об истинном положении и судьбе очерненной обитательницы Уайлдфелл-Холла. И вначале горько сожалел, что не заручился ее разрешением на это. Однако по зрелом размышлении сообразил, что в таком случае ее тайна вскоре стала бы достоянием и Миллуордов, и Уилсонов, а мое мнение о характере Элизы Миллуорд было теперь таким, что я опасался, как бы, узнав все обстоятельства, она вскоре не отыскала способа сообщить мистеру Хантингдону, где скрывается его жена. Нет, я терпеливо дождусь конца этого тягостного полугодия, и вот тогда, когда беглянка найдет новый приют, а я получу разрешение писать ей, вот тогда я вымолю позволение очистить ее имя от гнусной клеветы. Пока же мне пришлось довольствоваться заверениями, что я знаю, насколько лживы эти утверждения, что и докажу со временем к вящему стыду тех, кто ее поносит. Не думаю, что кто-нибудь мне поверил, однако вскоре все начали избегать не только осуждать ее, но и вообще упоминать о ней в моем присутствии. Я же превратился в угрюмого мизантропа из-за неотвязной мысли, что все, с кем бы я ни говорил, питают гнусные подозрения относительно миссис Грэхем, как они ее называют, и только не смеют высказывать их вслух. Бедная матушка очень страдала из-за меня, но что я мог поделать? То есть так я полагал, хотя порой меня начинала мучить совесть за свое поведение с ней, и я пытался загладить его – не без успеха, тем более что с ней я держался куда более по-человечески, чем со всеми остальными, за исключением мистера Лоренса. Роза и Фергес старались избегать меня – и к лучшему! Мое общество при таких обстоятельствах было бы для них столь же тягостным, как их – для меня.

Миссис Хантингдон уехала из Уайлдфелл-Холла только через два месяца после нашего прощального свидания. Все это время она ни разу не была в церкви, а я избегал даже дороги, ведущей к ее дому и знал, что она еще там, только по кратким ответам ее брата на мои бесчисленные вопросы о ней. Все время, пока он болел, а затем поправлялся, я постоянно навещал его – и не только потому, что меня заботило его выздоровление и мне хотелось подбодрить и хоть как-то искупить мою «грубую выходку», но потому, что все сильнее к нему привязывался и находил все больше удовольствия в беседах с ним. Причина отчасти заключалась в его гораздо более сердечном отношении ко мне, но главное – в его близости и по крови и по взаимной привязанности к моей обожаемой Хелен. Я любил его за это сильнее, чем мог выразить, и с тайным восторгом пожимал тонкие белые пальцы, на удивление совсем такие же, как у нее (если вспомнить, что он не женщина!), наблюдал смену выражений на бледном красивом лице, слушал его голос – отыскивая сходство и поражаясь, что прежде его не замечал. Иногда меня сердило его явное нежелание разговаривать со мной о сестре, хотя я и не сомневался в дружественности его побуждений, – он не хотел бередить воспоминания о ней для моего же блага.

Выздоровление его шло медленнее, чем он надеялся. Вновь сесть в седло он смог только через две недели после нашего примирения и, едва дождавшись вечера, поехал в Уайлдфелл-Холл навестить сестру. Это было опасно и для него и для нее, но он считал необходимым обсудить с ней ее отъезд и постарался рассеять ее тревогу за него. После этой поездки ему стало хуже, в остальном же все сошло благополучно – о том, что он побывал в старом доме, знали только его обитатели, да еще я. И мне кажется, он не собирался говорить мне об этом, – когда я увидел его на следующий день и заметил, что он чувствует себя плохо, он ответил только, что простыл накануне, возвращаясь домой в поздний час.

– Но вы так никогда не сможете навестить сестру! – воскликнул я, досадуя на него, вместо того чтобы пожалеть. Но я думал о ней.

– Я ее уже видел, – ответил он негромко.

– Видели! – вскричал я в изумлении.

– Да. – И он рассказал мне, какие соображения заставили его решиться на эту поездку и какие предосторожности он принял.

– И как она? – нетерпеливо осведомился я.

– Как всегда, – сказал он коротко и грустно.

– Как всегда… то есть печальна и чувствует себя не очень здоровой.

– Нет, она не больна, – возразил он. – И, полагаю, со временем к ней вернется душевное спокойствие, но столько испытаний совсем подорвали ее силы. Какой угрожающий вид у этих туч! – перебил он себя, отворачиваясь к окну. – Наверное, еще до вечера разразится гроза, и мои работники не успеют убрать хлеб. А вы все снопы уже свезли с поля?

– Нет. Но, Лоренс, она… ваша сестра что-нибудь спрашивала обо мне?

– Спросила, давно ли я вас видел.

– А что еще она говорила?

– Я не могу повторить все, что она говорила, – ответил он с легкой улыбкой. – Мы ведь говорили о многом, хотя пробыл я у нее недолго. Но главным образом о ее намерении уехать. Я умолял ее подождать, пока я не поправляюсь и не смогу помочь ей в поисках другого приюта.

– Но обо мне она больше ничего не говорила?

– О вас она не говорила почти ничего. Я бы не стал поддерживать такой разговор, но, к счастью, она его и не начала, а только задала о вас два-три вопроса, и, казалось, моих кратких ответов ей было достаточно. В этом она была мудрее своего друга. И могу сказать вам еще одно: по-моему, ее больше тревожит мысль, что вы слишком много о ней думаете, а не то, что вы ее забыли.

– Она права.

– Но боюсь, вас тревожит как раз обратное.

– Вовсе нет. Я желаю ей счастья. Но мне не хотелось бы, чтобы она меня совершенно забыла. Она ведь знает, что мне забыть ее невозможно, и права, желая, чтобы ее образ потускнел в моей памяти. И я бы не хотел, чтобы она чересчур сильно жалела обо мне. Впрочем, думаю, она вряд ли будет особенно страдать из-за меня, – я ведь совершенно этого не достоин, если только не считать того, что сумел оценить ее совершенства.

– Ни она, ни вы не стоите мук разбитого сердца – всех тех вздохов, слез и печальных мыслей, которые, боюсь, вы уже расточали и будете совершенно напрасно расточать друг из-за друга. Сейчас оба вы придерживаетесь – вы о ней, а она о вас – такого высокого мнения, что оно, я сильно опасаюсь, совершенно незаслуженно. Чувства моей сестры, естественно, не уступают в силе вашим и, мне кажется, более прочны. Однако у нее достает здравого смысла и твердости бороться с ними хотя бы в этом, и, надеюсь, она не остановится, пока не заставит себя больше не думать… – Он замялся.

–…обо мне, – докончил я.

– И мне хотелось бы, чтобы вы поступили так же, – продолжал он.

– Она прямо вам сказала, что таково ее намерение?

– Нет. Мы об этом не говорили. Зачем? Я ведь не сомневаюсь в ее решении.

– Забыть меня?

– Да, Маркхем! И почему нет?

– Ну, что же… – Больше ничего вслух я не сказал, но про себя ответил: «Нет, Лоренс, ошибаетесь! Она вовсе не намерена забыть меня. Было бы дурно забыть того, кто так глубоко, так беззаветно ей предан, кто способен во всей полноте оценить ее несравненные достоинства и с такой искренностью разделяет ее мысли, как дано мне. И было бы дурно, если бы я забыл столь совершенное и Божественное создание Творца, какова она, раз уж мне было даровано узнать и полюбить ее!» Но ему я ничего подобного не сказал, а быстро переменил разговор и вскоре простился с ним с заметно менее дружеским чувством, чем обычно. Возможно, я был неправ, досадуя на него, но тем не менее досадовал.

Примерно через неделю я встретился с ним, когда он возвращался от Уилсонов, решил в свою очередь оказать ему добрую услугу, не пощадив его чувства и, быть может, рискуя навлечь на себя раздражение, которое столь часто оказывается наградой тем, кто сообщает неприятные новости или предлагает непрошенные советы. Но, поверь, руководствовался я не желанием поквитаться за страдания, которые он последнее время нет-нет да и причинял мне, и даже не враждой или злобой против мисс Уилсон, а просто мне была невыносима мысль, что подобная женщина станет сестрой миссис Хантингдон. Да и ради него мне было несносно думать, что он в заблуждении введет в свой дом жену, столь недостойную его и совершенно неподходящую для того, чтобы разделять с ним его тихую жизнь и быть ему заботливой подругой. Мне казалось, что он сам питал неприятные сомнения на этот счет, но неопытность, чары мисс Уилсон и ее умение опутать ими его юное воображение рассеяли их, и, по моему убеждению, он еще пребывал в нерешительности и не делал предложения только потому, что его смущала мысль о ее родственниках, и особенно о матери, которую он терпеть не мог. Живи они в отдалении, он, пожалуй бы, не посчитался с этим, но расстояние всего в две-три мили между их фермой и Вудфордом делали такое препятствие достаточно серьезным.

– А вы едете от Уилсонов, Лоренс? – сказал я, шагая рядом с серым коньком.

– Да, – ответил он, чуть отвернув лицо. – По-моему, вежливость требовала, чтобы я безотлагательно поблагодарил их за участие. Ведь все время, пока я болел, они постоянно осведомлялись о моем здоровье.

– По настоянию мисс Уилсон.

– А если и так, – возразил он, заметно краснея, – разве это причина не ответить учтивостью на учтивость?

– Но причина для того, чтобы ответ ваш не был тем, которого она ждет.

– Оставим эту тему, будьте столь добры, – сказал он с видимым неудовольствием.

– Нет, Лоренс, с вашего разрешения, продолжим еще немного, и раз уж речь зашла об этом, я сообщу вам кое-что. Конечно, если угодно, вы можете мне не поверить, но только, прошу вас, помните, что у меня нет обыкновения лгать и что в этом случае уклоняться от истины мне не для чего…

– Хорошо, Маркхем. Так о чем вы?

– Мисс Уилсон ненавидит вашу сестру. Да, конечно, не зная о вашем родстве, она, вполне естественно, могла бы испытывать к ней неприязнь, однако ни одна хорошая, добросердечная женщина не способна питать к воображаемой сопернице такую ожесточенную, хладнокровную, коварную злобу, какую я замечал в ней.

– Маркхем!

– Да-да. И я убежден, что она и Элиза Миллуорд, если не сами распустили клеветнические слухи, то, бесспорно, всячески их поддерживали и распространяли, как могли. Разумеется, ей не хотелось приплетать к сплетням ваше имя, но она с величайшим наслаждением чернила – и продолжает чернить! – вашу сестру, насколько возможно остерегаясь, однако, сделать свою злобность очень уж явной.

– Никогда этому не поверю! – воскликнул мой собеседник, чьи щеки пылали от негодования.

– Прямых доказательств у меня нет, и я могу сказать лишь, что, по моему глубочайшему убеждению, это так. Однако вы вряд ли захотели бы сделать мисс Уилсон своей женой, будь это так, а потому лучше повремените, пока твердо не убедитесь, что это не так.

– Маркхем, я ведь никогда не говорил вам, что намерен жениться на мисс Уилсон, – произнес он высокомерно.

– Да, но она-то намерена выйти за вас!

– Она вам об этом говорила?

– Нет, но…

– В таком случае, у вас нет ни малейшего права бросать ей подобные обвинения! – Он чуть-чуть пришпорил конька, но я, твердо решив не обрывать на этом наш разговор, положил руку на холку Серого.

– Погодите, Лоренс, дайте мне объяснить мои слова. Много времени это не займет. И не будьте таким… как бы это выразиться?.. таким недоступным. Я знаю, какой вам кажется Джейн Уилсон, и я знаю, как глубоко вы заблуждаетесь. Вы думаете, что она на редкость обворожительная, элегантная, умная и утонченная девица, и даже не подозреваете, что на самом деле она себялюбивая, бессердечная, честолюбивая, хитрая, пошлая…

– Довольно, Маркхем, довольно!

– Нет. Разрешите уж мне кончить. Вы не представляете себе, каким холодным и безрадостным будет ваш семейные очаг, если вы на ней женитесь. И ваше сердце разобьется, когда слишком поздно вы убедитесь, что связали себя нерушимыми узами с женщиной, совершенно неспособной разделять ваши вкусы, чувства, мысли… полностью лишенной деликатности, доброты, душевного благородства!

– Вы кончили? – негромко спросил он.

– Да. Я знаю, вы сейчас ненавидите меня за бесцеремонность, но пусть, – лишь бы это удержало вас от столь роковой ошибки.

– Ну, что же! – произнес он с довольно-таки ледяной улыбкой. – Я рад, если вы настолько превозмогли или забыли собственные горести, что столь глубоко заинтересовались делами других и без малейшей на то необходимости озаботились воображаемыми или возможными их будущими бедами.

Мы попрощались – вновь довольно холодно. Однако остались друзьями, и мое доброжелательное предупреждение (хотя, вероятно, сделать это можно было бы более тактично, а принять с большей благодарностью) возымело свое действие. Больше он Уилсонам визитов не наносил, и, хотя с тех пор ее имя в наших разговорах не упоминалось, у меня есть основания полагать, что он раздумывал над моими словами усердно, хотя и скрытно, собирал сведения о своей красавице из других источников, втайне сравнивал характеристику, которую дал ей я, с тем, что наблюдал сам и слышал от других, и в конце концов пришел к выводу, что ей гораздо лучше остаться мисс Уилсон с фермы Райкоут, чем преобразиться в миссис Лоренс из Вудфорд-Холла. Я убежден также, что довольно скоро он уже с тайным изумлением вспоминал свое недавнее увлечение и поздравлял себя со счастливым избавлением, но мне он в этом не признался и ни словом не намекнул на ту роль, которую я сыграл в столь благополучном для него исходе. Впрочем, того, кто знал его так хорошо, как я, подобная сдержанность удивить не могла. Что до Джейн Уилсон, она, разумеется, была разочарована и озлоблена внезапным пренебрежительным охлаждением своего недавнего поклонника, завершившимся полным разрывом. Поступил ли я дурно, разбив ее надежды? Мне кажется, что нет. Во всяком случае, моя совесть по сей день никогда не укоряла меня в том, что поступил я так из недостойных побуждений.

 


  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика