Глава X
УГОВОР И ССОРА
Когда
все гости ушли, я убедился, что гнусная клевета действительно была пущена в ход
– и в присутствии жертвы! Правда, Роза клялась, что не поверила и никогда этому
не поверит, и матушка повторила те же заверения, хотя, боюсь, не с такой
искренней и твердой убежденностью. Мысль эта, видимо, ее преследовала, и она
постоянно доводила меня до бешенства, вдруг вздыхая и произнося что-нибудь
вроде: «Ах, но кто бы мог подумать! Да-да, мне всегда казалось, что есть в ней
какая-то странность. Вот сам видишь, как женщина расплачивается за то, что
делает вид, будто она не такая, как все люди!» А однажды она сказала
категорически:
– Мне
сразу не понравилась такая таинственность. Я с самого начала знала, что
ничего хорошего тут не кроется! Очень, очень прискорбно!
– Но,
мама, ты же сказала, что не веришь этим выдумкам! – заметил Фергес.
– Конечно,
милый. Но ведь какие-то причины должны быть!
– Причины
тут одни: человеческая злоба и фальшивость! – вскричал я. – Кто-то
видел, как мистер Лоренс раза два вечером направлялся в ту сторону, деревенские
кумушки тут же решают, будто он ухаживает за приезжей, а омерзительные
сплетницы жадно ухватываются за этот слушок, чтобы истолковать его на свой
дьявольский лад.
– Но,
Гилберт, ведь должно же быть в ней что-то, что дало пищу этим слухам!
– Ты
сама заметила в ней что-нибудь дурное?
– Ну,
разумеется, нет. Но ты же знаешь, я всегда говорила, что есть в ней что-то
странное!
Если не
ошибаюсь, именно в тот вечер я осмелился вновь посетить Уайлдфелл-Холл. Со
времени последнего нашего разговора у нас в саду прошла почти неделя. Я
ежедневно пытался встретить миссис Грэхем во время ее прогулки, но всякий раз
терпел разочарование (думаю, благодаря ее предосторожностям), и еженощно
перебирал в уме более или менее благовидные поводы, чтобы нанести ей визит. В
конце концов у меня недостало сил терпеть дальнейшую разлуку (как видишь, я уже
успел влюбиться по уши), и, вытащив из шкафа старинный том, который, как мне
давно казалось, мог ее заинтересовать (до сих пор я не осмеливался принести его
ей почитать, так он был растрепан и засален!), я поспешил с ним в Уайлдфелл-Холл,
хотя и робел при мысли о приеме, какой она может мне оказать, и от сомнений,
хватит ли у меня духу явиться к ней под таким прозрачным предлогом. Но вдруг я
увижу ее в саду или встречу на лугу? Как это было бы удачно! Особенно меня
пугала необходимость чопорным стуком в дверь возвестить о себе – Рейчел
торжественно проводит меня в гостиную, где хозяйка встретит меня удивленно и
сухо.
Моя
надежда не сбылась. Однако в саду играл с веселым щенком Артур. Я позвал его
из-за калитки. Он тут же пригласил меня войти, но я ответил, что без позволения
его маменьки сделать этого не могу.
– Я
сбегаю спрошу ее, – предложил мальчик.
– Нет,
нет, Артур, спрашивать об этом не надо. Но если она ничем не занята, просто попроси
ее выйти сюда на минутку. Скажи, что мне нужно с ней поговорить.
Он
опрометью бросился в дом и вскоре вернулся с матерью. Как она была хороша!
Легкий летний ветерок играл ее темными локонами, нежные щеки чуть порозовели,
на губах сияла улыбка. Милый Артур! Скольким я обязан тебе за эту и другие
счастливые наши встречи! Благодаря тебе я был мгновенно избавлен от всех моих
страхов, от чопорности и неловкости. В любви нет посредника лучше привязчивого
бесхитростного малыша, который всегда готов спаять разделенные сердца,
перебросить мост через угрюмый ров условностей, растопить лед холодной сдержанности
и сокрушить стену пустых требований приличия и гордости.
– Так
что же привело вас сюда, мистер Маркхем? – с ласковой улыбкой спросила
меня молодая мать.
– Я
хотел бы, чтобы вы посмотрели эту книгу и, если она покажется вам интересной,
взяли бы ее, чтобы прочесть на досуге. Я не прошу извинения за то, что вынудил
вас выйти на воздух в такой прекрасный вечер, хотя и ради пустяка.
– Ну,
мама, скажи, чтобы он вошел! – потребовал Артур.
– Не
зайдете ли вы? – спросила она.
– С
удовольствием. Мне очень хочется посмотреть, как вы преобразили сад.
– И
каково пришлось саженцам вашей сестры от моих забот, – добавила она,
открывая калитку.
И мы
совершили прогулку по саду, беседуя о цветах, деревьях, книге… и о многом
другом. Вечер был теплым и ласковым – как и моя собеседница. Мало-помалу я
преисполнился такой горячей нежности, какой еще, пожалуй, никогда не испытывал,
но по-прежнему избегал запретных тем, а она не старалась меня оттолкнуть. Когда
мы поравнялись с розовым кустом, который я весной преподнес ей от имени Розы,
она сорвала прелестный полураспустившийся бутон и попросила передать его моей
сестре.
– А
можно я оставлю его себе?
– Нет.
Но вот для вас другой.
Вместо
того чтобы просто взять цветок, я сжал протягивавшие его пальцы и посмотрел ей
в лицо. Она не сразу отняла руку, и на мгновение в ее глазах зажегся ликующий
блеск, черты отразили радостное волнение, и я уже решил, что настал час моей
победы. Но тут же она словно вспомнила что-то невыносимо тягостное, брови ее
страдальчески сдвинулись, щеки оделись мраморной белизной, губы побелели, и
после мига внутренней борьбы она внезапно вырвала у меня руку и отступила на
шаг.
– Мистер
Маркхем! – произнесла она с каким-то вымученным спокойствием. – Я
должна откровенно сказать вам, что так продолжаться не может. Мне нравится ваше
общество, потому что я здесь одна, а беседовать с вами мне интереснее, чем с
кем-либо другим. Но если вам мало видеть во мне друга, только друга, только
хорошую знакомую, которая относится к вам по-матерински, по-сестрински, если
угодно, то прошу вас немедленно удалиться и более меня не навещать. С этой
минуты всякое знакомство между нами должно прекратиться.
– Нет
же, нет! Я буду вашим другом, хорошим знакомым, братом – ну, чем вам угодно,
лишь бы вы позволили мне по-прежнему видеть вас. Но объясните, почему ничем
другим мне быть нельзя?
Наступило
долгое, тягостное молчание.
– Из-за
какого-нибудь необдуманного обета?
– Да,
примерно, – ответила она. – Быть может, когда-нибудь я вам все
расскажу, но сейчас вам лучше уйти. И никогда больше, Гилберт, не вынуждайте
меня повторять то, что я сказала вам сегодня! – добавила она с печальной
серьезностью, спокойно и ласково протягивая мне руку. Какой дивной музыкой
прозвучало в ее устах мое имя!
– Никогда! –
ответил я. – Но этот проступок вы мне простили?
– При
условии, что он не повторится.
– И
я могу иногда вас навещать?
– Пожалуй…
иногда. Если вы только не злоупотребите этим!
– Я
не хочу давать пустых обещаний, но докажу на деле.
– Если
что-нибудь подобное повторится, знакомство между нами будет кончено. Только и
всего.
– И
вы теперь всегда будете называть меня Гилбертом? Это ведь по-сестрински и не
перестанет напоминать мне о нашем уговоре.
Она
улыбнулась и опять попросила меня уйти. Благоразумие подсказало, что мне
следует подчиниться. Она вернулась в дом, а я начал спускаться с холма.
Внезапно тишину росистого вечера, поразив мой слух, нарушил стук конских копыт,
и, поглядев на дорогу, я увидел, что по склону поднимается одинокий всадник. Я
узнал его с первого взгляда, хотя уже сгущались сумерки. Мистер Лоренс на своем
сером жеребце. Молниеносно пробежав луг, я перемахнул через каменную стенку и
неторопливо пошел по дороге навстречу ему. Увидев меня, он натянул поводья,
словно намереваясь повернуть назад, но передумал и затрусил вперед. Слегка мне
поклонившись, он направил жеребчика вдоль самой стенки, чтобы разминуться со
мной, но я этого не допустил, а схватил конька за уздечку и воскликнул:
– Лоренс,
я требую объяснения этой тайны! Куда вы едете и зачем? Отвечайте сию же секунду
и без увиливаний!
– Отпустите
уздечку, будьте так любезны! – сказал он спокойно. – Вы рвете губы
Серому.
– Чтоб
вас и вашего Серого…
– Почему
вы ведете себя и выражаетесь столь непристойно, Маркхем? Мне стыдно за вас.
– Вы
не сдвинетесь с места, пока не ответите на мои вопросы! Я требую объяснения
вашей низкой двуличности!
– Я
не отвечу ни на единый вопрос, пока вы держите уздечку, – держите ее хоть
до завтра!
– Ну,
хорошо! – Я разжал руку, но остался стоять перед ним.
– Задайте
мне их тогда, когда будете в состоянии говорить, как подобает
джентльмену! – ответил он и попытался меня объехать, но я тут же остановил
конька, который словно был удивлен моей грубостью не менее своего хозяина.
– Право,
мистер Маркхем, это уже слишком! – сказал тот. – Я не могу навестить
по делу свою арендаторшу без того, чтобы не подвергнуться нападению, которое…
– Вечер
– не время для деловых разговоров, сэр! Сейчас я выскажу вам все, что думаю о вашем
поведении!
– Лучше
отложите до более удобной минуты, – заметил он вполголоса. – Вон
мистер Миллуорд!
И
действительно, со мной почти тотчас поравнялся священник, возвращавшийся из какого-то
дальнего уголка своего прихода. Я тут же отпустил уздечку, и помещик продолжил
свой путь, учтиво поклонившись мистеру Миллуорду.
– Э-э,
Маркхем, ссоритесь? – воскликнул тот, обернувшись ко мне и укоризненно
покачивая головой. – Из-за вдовушки, разумеется. Но разрешите сказать вам,
молодой человек (тут он придвинул свое лицо к моему, словно доверительно
сообщая важную тайну), она этого не достойна! – И он торжественно кивнул в
подтверждение своих слов.
– МИСТЕР
МИЛЛУОРД!!! – вскричал я столь грозно, что преподобный джентльмен с недоумением
посмотрел вокруг, ошеломленный такой нежданной дерзостью, и бросил на меня
взгляд, яснее слов говоривший: «Что? Вы смеете так говорить со
мной?!» Но меня душил гнев, и, не подумав извиниться, я повернулся к нему
спиной и торопливо зашагал по ухабистой дороге к дому.
|
