 Увеличить |
Глава XIII
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА СТЕЗЮ
ДОЛГА
– Милый
Гилберт! Не мог ли бы ты держаться помягче? – как-то утром спросила
матушка после очередной моей неоправданной грубости. – Ты говоришь, что с
тобой ничего не случилось, что тебя ничто не расстроило, но я в жизни не
видела, чтобы кто-нибудь так переменился за какие-то несколько дней! Ты никому
доброго слова не скажешь – близкие люди или чужие, знакомые или работники, для
тебя все едины. Мне очень хотелось бы, чтобы ты перестал.
– Что
перестал?
– Так
странно себя вести. Ты даже представить себе не можешь, как это тебя портит!
Ведь от природы у тебя прекрасный характер! И нет никаких оправданий, если ты
поступаешь наперекор ему.
Она
продолжала пенять мне, но я взял книгу, раскрыл ее перед собой и сделал вид,
будто погрузился в чтение, так как не мог ничего сказать в свое оправдание и не
желал признавать ее правоту. Но моя досточтимая родительница продолжала читать
мне наставления, а потом попробовала пустить в ход ласку и погладила меня по
волосам, и я уже почувствовал себя пай-мальчиком, но тут мой нахальный братец,
болтавшийся в комнате без дела, вновь облил меня дегтем, воскликнув:
– Мама,
держитесь от него подальше! Он кусается! Не человек, а какой-то тигр. Сам я махнул
на него рукой, отрекся от него, вырвал наше родство с корнем и всеми ветками!
Если я на пять шагов к нему подойду, тут мне и смерть. Вчера он чуть не
проломил мне голову, за то лишь, что я запел миленькую безобидную любовную
песенку, чтобы его развлечь.
– Ах,
Гилберт! Как ты мог? – вскричала матушка.
– Я
ведь сперва предупредил тебя, Фергес, чтобы ты прекратил свой кошачий
концерт, – буркнул я.
– Верно,
но я же заверил тебя, что мне это вовсе нетрудно, и запел второй куплет – вдруг
бы да он понравился тебе больше? – а ты схватил меня за плечи и швырнул об
стену. Я чуть язык пополам не перекусил и уж думал, что стенка вся облеплена
моими мозгами. Но потом пощупал макушку, убедился, что кость цела, и
возблагодарил Небо за такое чудо. Но бедняжка! – добавил он с
сочувственным вздохом. – Ведь у него разбито сердце, что так, то так, а
голова…
– Хоть
теперь-то ты замолчишь? – крикнул я и вскочил с таким свирепым видом, что
матушка, боясь, как бы ему не пришлось худо, ухватила меня за локоть и умоляла
не трогать его. Фергес тем временем неторопливо скрылся за дверью, сунув руки в
карманы и вызывающе насвистывая «Ужель я буду смерть искать, коль ей дано
красой блистать?..», ну и так далее.
– Очень
мне нужно руки марать! – ответил я на материнские увещевания. – Да я
до него кончиком пальца не дотронусь, пусть меня озолотят!
Тут я
вспомнил, что мне все-таки следует поговорить с Робертом Уилсоном: я давно подумывал
купить у него луг, граничивший с моим, но без конца откладывал этот разговор,
так как потерял всякий интерес к делам фермы, был в меланхоличном настроении, а
главное – не желал встречаться ни с Джейн Уилсон, ни с ее мамашей. Правда,
теперь у меня имелась веская причина поверить историям, которые они распускали
про миссис Грэхем, однако это отнюдь не пробудило во мне любви к ним – да и к
Элизе Миллуорд тоже. Такая встреча была для меня тем тяжелее, что теперь я уже
не мог презирать их за ложь и упиваться сознанием собственной верности. Однако
пора было вернуться на стезю долга. И уж лучше пойти к Роберту, чем сидеть без
дела, – во всяком случае доходнее. Пусть мое жизненное призвание не сулит
мне никаких радостей, ничто другое меня не манит, а потому с этого дня я вновь
взвалю на плечи свою ношу и побреду, как ломовая лошадь, свыкшаяся со своей
долей, – и так пройду по жизни, угрюмо принося пользу и не жалуясь на свой
жребий, хотя бы он меня и не удовлетворил.
Приняв
это решение со злобной покорностью судьбе, если такое выражение возможно, я направил
стопы свои на ферму Райкот, не думая, что застану владельца дома в такой час,
но рассчитывая узнать, на каком лугу или поле смогу его найти.
Дома его
действительно не оказалось, но он должен был вернуться с минуты на минуту, а
потому меня пригласили подождать его в гостиной. Миссис Уилсон, сообщив мне
это, отправилась хлопотать на кухне, но, увы, в гостиной моим очам предстала
мисс Уилсон, оживленно болтавшая с Элизой Миллуорд. Я тотчас обещал себе, что
буду спокоен и холодно-вежлив. Видимо, такое же решение приняла и Элиза. Мы не
виделись с достопамятного нашего чаепития, но при виде меня она сохранила
полное равнодушие – ни радости, ни обиды, ни жалобной грусти, ни уязвленной
гордости. Держалась она, как требовала того благовоспитанность, была непринужденно
весела, что я особым грехом не счел бы, но в ее выразительных глазах таилась
злоба, ясно сказавшая мне, что я далеко не прощен. Она больше уже не надеялась
прибрать меня к рукам, но свою соперницу продолжала ненавидеть и была рада
случаю уязвить меня побольнее. Мисс Уилсон, со своей стороны, была сама
любезность, и хотя мне не очень хотелось разговаривать, барышни совместными
усилиями умудрялись поддерживать непрерывный огонь светской болтовни. Затем
Элиза выбрала случай спросить, давно ли я видел миссис Грэхем, – тоном
самым небрежным, но искоса бросив на меня взгляд, полный не игривого лукавства,
как ей хотелось бы, но откровенного злорадства.
– Довольно
давно, – ответил я столь же небрежно, глядя прямо в ее злые глаза, но с
досадой почувствовал, что, вопреки всем своим усилиям, у меня начинают гореть
щеки.
– Как?
Вы уже утрачиваете интерес? А я полагала, что столь привлекательная особа
сумеет удержать вас по меньшей мере год!
– Я
предпочел бы не говорить о ней.
– А-а!
Так вы наконец убедились в своей ошибке? Вы все-таки обнаружили, что ваша богиня
не столь уж безупречна…
– Я
просил вас не говорить о ней, мисс Элиза.
– О,
прошу прощения! Как вижу, стрелы Купидона оказались очень остры и не просто царапнули
кожу, но оставили глубокие раны, и они, не успев зажить, кровоточат при каждом
упоминании возлюбленного имени.
– Вовсе
нет, – вмешалась мисс Уилсон, – мистер Маркхем просто считает, что
это имя не следует упоминать в кругу порядочных людей. Элиза, я вам удивляюсь:
неужели вы не понимаете, что упоминание этой несчастной никому здесь не может
быть приятно?
Как было
терпеть подобное? Я встал, чтобы схватить шляпу и в негодовании бежать из этого
дома, но вовремя сообразил, в какое унизительное положение поставил бы себя,
дав моим прекрасным мучительницам лишний повод посмеяться надо мной. И ради
той, которая теперь казалась мне недостойной никаких жертв (хотя отзвуки былой
благоговейной любви были еще настолько живы в моем сердце, что я не желал
слушать, как ее имя порочат), я только отошел к окну, злобно закусив губу, и
несколько секунд спустя, когда моя грудь перестала бурно вздыматься, сказал
мисс Уилсон, что ее брат, очевидно, задержался, а мне время дорого, и потому я
лучше зайду завтра в более удобное время, когда скорее застану его дома.
– Нет-нет! –
возразила она. – Погодите минутку. Он непременно придет, потому что собирается
в Л. (ближайший к нам городок) и должен перед дорогой съесть легкий завтрак.
Мне
пришлось подчиниться, но, к счастью, ждать пришлось недолго. Мистер Уилсон действительно
пришел через несколько минут, и, хотя мне вовсе не хотелось заниматься делами,
хотя луг интересовал меня не больше, чем его владелец, я заставил себя
сосредоточиться и с похвальной деловитостью быстро столковался о покупке –
вероятно, скопидом-фермер был доволен сделкой куда больше, чем высказал это
вслух. Затем, оставив его вкушать весьма обильный «легкий завтрак», я с
радостью покинул этот дом и отправился к своим жнецам.
Они уже
приближались к концу долины, и я решил подняться по склону к ржаному полю и
поглядеть, не ждет ли и оно серпов, но так до него в этот день и не добрался,
ибо вдруг увидел, что мне навстречу идут миссис Грэхем и Артур. Они тоже
увидели меня, и Артур кинулся ко мне бегом, но я тотчас повернулся и зашагал
вниз, так как твердо решил больше никогда с его матерью не видеться. Как
детский голосок ни просил меня «подождать минутку», я не замедлил шага, и он
вскоре умолк. То ли Артур понял, что бежать за мной бесполезно, то ли мать
подозвала его к себе. Во всяком случае, когда пять минут спустя я обернулся, их
нигде не было видно.
Эта
случайная встреча взволновала и смутила меня самым непонятным образом – разве
что стрелы Купидона не только глубоко ранили меня, но оказались еще и
зазубренными, так что мне пока не удалось вырвать их из сердца. Но как бы то ни
было, до конца дня я чувствовал себя несчастным вдвойне.
|
