XIV. Важный разговор
Впервые услышал сегодня Огнянов имя Стефчова и поморщился.
–Как, он еще дышит, эта презренная тварь?
–Презренная тварь? – прервал его доктор. – Да
Стефчов у нас теперь умнейший человек, преданнейший родине… им гордиться надо!
Жаль, не удалось мне испить его крови… Знаешь, ведь я было хотел натравить на
него свою медведицу Клеопатру… Он теперь торжествует вместе с чорбаджи Юрданом.
Его теперь почитают спасителем города. А нас, как собак, передушат, если
найдут…
–Подлая тварь!.. Бедная Лалка, наверное, очень несчастна…
–Как? Разве ты не знаешь? Лалка умерла.
–Умерла? Что ты говоришь?
–Умерла восемнадцатого апреля, – глухо проговорил
доктор.
–Сколько несчастий за такое короткое время!.. Это он ее
убил, подлец! – крикнул Огнянов.
–Да, он ее убил.
И доктор со слезами на глазах рассказал Огнянову, отчего
Лалка заболела и умерла.
Огнянов, растроганный, схватил его за руку.
–Брат, мы одинаково несчастны. Соколов вопросительно
посмотрел на него.
–Лалка, женщина, которую ты любил, умерла, – скорбно
промолвил Огнянов, – другая женщина, любимая мною, тоже… в могиле…
потеряна для меня.
–Нет, твоя Рада жива, она в Бяла‑Черкве! – воскликнул
доктор.
–Жива?.. Да, жива, но для меня она умерла. Соколов удивленно
посмотрел на него.
–Да, навсегда умерла, – угрюмо повторил Огнянов. –
Несчастный Кандов… мир праху его!.. Зачем я его пережил?
Соколов широко раскрыл глаза от изумления.
–Скажи, Бойчо, уж не поссорился ли ты с Кандовымв Клесуре?
–Да… Не на жизнь, а на смерть.
–Из‑за Рады? Огнянов нахмурился.
–Не будем говорить об этом теперь, – сказал он.
–Да ты с ума спятил, Бойчо! Ты подозреваешь Раду? Но это
возмутительно.
–Возмутительно? Ошибаешься. Я, брат, тоже думал когда‑то,
что Рада – это сама невинность; и что же оказалось?.. – Огнянов глубоко
вздохнул. – А я‑то верил, я любил ее, да еще как любил!Вте дни и родина
мне была милее, и больше у меня было веры в свои силы, и мужество мое было
несокрушимо… Но какой удар мне нанесли! Ты и представить себе не можешь.
Достаточно сказать тебе, что после этого я сражался в Клисуре не столько для
того, чтобы победить врага, сколько затем, чтобы самому погибнуть от его пули…
Не напоминай мне о ней.
И Огнянов грустно поник головой.
–Нет, ты ошибаешься! Рада тебя верно любила и любит, но она
очень несчастна. Ее оклеветали, и первый клеветник – ты! – с негодованием
воскликнул доктор.
Огнянов окинул его укоризненным взглядом.
–Доктор, не будем больше говорить об этой печальной истории,
чтобы не оскорблять памяти бедного Кандова.
–Нет, именно память Кандова я и хочу очистить от твоих
подозрений… Ты не должен допускать и мысли, что он поступал подло… Правда, он
действительно влюбился в Раду… Ты ведь знаешь, какой это был мечтатель. Он мог
увлекаться до самозабвения. Эта нелепая страсть заставила его отойтиотобщества,
забросить комитетские дела… Но она ничего не изменила в чувстве Рады к тебе: он
не оскорбил ее никаким бесчестным предложением. Рада стеснялась сказать тебе об
этом, но Лалке она жаловалась на его платоническое ухаживание. Да, кстати,
хорошо, что я вспомнил, возьми вот, почитай письмо, которое он написал
девятнадцатого апреля, в тот самый день, когда уехал вслед за нею в
Клисуру.Этописьмо мне передал Недкович…
И вынув письмо Кандова, Соколов протянул его Огнянову.
Бойчо быстро прочел письмо, и в глазах его блеснули слезы.
Лицо его мгновенно засияло счастьем.
–Спасибо тебе, Соколов! Ты все объяснил, и теперь у меня
словно гора с плеч свалилась. Ты обновил и озарил мою душу.
–Бедная Рада, – проговорил Соколов. – Как она
будет счастлива, когда узнает об этом! Мне не удалось повидаться с нею, но я
знал, что она в отчаянии… очевидно, из‑за тебя. Она, как и все мы, считала тебя
погибшим… Напиши ей, черкни хоть несколько слов, прежде чем мы тронемся в путь,
обрадуй ее, бедняжку.
–По‑твоему, я должен написать ей?
–Конечно, напиши, этого требует нравственный долг.
–Нет, нравственный долг требует другого: надо не письма ей
писать, а встать и пойти к ней, пасть перед нею на колени и молить о прощении.
Я поступил с Радой жестоко,доподлости жестоко! – воскликнул Огнянов.
–Я бы и сам посоветовал пойти к ней, но сейчас это
невозможно…
–Пусть невозможно, я все‑таки пойду! – решительно
заявил Огнянов.
–Как? Пойдешь в Бяла‑Черкву? – вскричал пораженный
доктор. – Но сейчас это безумие! В Бяла‑Черкве теперь все кипит… Юрдан и
Стефчов играют роль спасителей города… Ты идешь на верную смерть!
–Ты знаешь, доктор, что, когда надо спасти честь, я не думаю
о спасении жизни. Вся Тосун‑беева орда сейчас меня не остановит… Я должен
просить прощения у Рады… бедняжка, своей жестокостью я довел еедотакого
отчаяния, что она хотела умереть подразвалинамиКлисуры.
Огнянов в двух словах рассказал Соколову о том, что он знал
о Раде.
‑ Ну, если так, брат, не смею тебя удерживать, – сказал
растроганный доктор.
Немного помолчав, Огнянов проговорил негромко:
–А кроме того, есть еще одно обстоятельство… Рада – моя
жена. Я повенчался с ней, когда в последний раз уезжал отсюда; повенчался с
ней… перед богом; и мы обменялись не кольцами, но клятвами… Я не могу ее
оставить, понимаешь? И если только я благополучно доберусь до Румынии, я вызову
ее к себе делить со мной бедность, лишения – словом, все трудности эмигрантской
жизни… О, она приедет с радостью, чтобы разделить мою судьбу, как она делала
это здесь… Она, дорогой доктор, подлинная героиня в своей любви: я не взял бы
весь мир в обмен на ее сердце…
Лицо доктора сияло восторгом.
–Пойду, как только стемнеет, – продолжал
Огнянов, – и этой же ночью вернусь… И, смею тебя уверить, вернусь в
целости и сохранности. Я не хочу умирать, доктор, нет, не хочу. Ведь Рада
теперь снова жива в моих глазах, и Болгария еще не освобождена!
|
