XII. Бойчо Огнянов
Бойчо Огнянов (Кралич стал называть себя тем именем, которое
непроизвольно сорвалось с языка у Викентия, когда тот представлял Соколову своего
спутника у еврейского кладбища), так быстро привлекший к себе всеобщее
внимание, появился в городе с согласия своих новых друзей – Викентия, игумена и
доктора Соколова. Вначале они не пускали туда Огнянова, но он стоял на своем и
легко развеял все их опасения. Он уверил их, что в его родном городе, далеком
Видине, не бывает почти никто из бяло‑черковцев, кроме Марко Иванова; к тому же
если б кто и знал его раньше, вряд ли узнает теперь, после того как
восьмилетнее заточение в Азии, тамошний климат и перенесенные страдания до неузнаваемости
состарили и изменили его.
Но и заточение и страдания не только не охладили преданности
Огнянова той идее, ради которой он столько вытерпел, а наоборот, способствовали
тому, что он вернулся на родину еще более пламенным и бескорыстным борцом, смелым
до безумия честным до самопожертвования, любящим Болгарию до фанатизма. Мы уже
видели, как он вел себя в трудных случаях жизни. Да, он вернулся в Болгарию,
чтобы работать для ее освобождения. Такого человека, как он, – бежавшего
из крепости, живущего под чужим именем, лишенного всяких семейных и
общественных связей, ежечасно подвергающегося опасности быть узнанным и
выданным, не ожидающего от жизни никаких радостей – такого человека одна лишь
великая идея могла заставить приехать в Болгарию и не покинуть ее даже после
того, как он совершил два убийства… Как он будет работать и приносить ей
пользу? Каковы здесь условия? Что он может сделать? Достижима ли цель, к
которой он стремится? Этого он не знал. Он знал только, что ему придется
преодолеть множество препятствий и опасностей. Они и обрушились на него сразу
же после приезда.
Но для таких рыцарских натур препятствия и опасности –
родная стихия, в которой закаляются их силы. Сопротивление их укрепляет,
гонения не страшат, опасности воодушевляют, ибо все это – борьба, а борьба
вдохновляет и облагораживает. Она красива, даже когда борется червь,
поднимающий голову, чтобы ужалить наступившую на него ногу, она героична, когда
человек борется из чувства самосохранения, и она священна, когда люди ведут ее
во имя человечества.
В первые дни слух, пущенный Хаджи Ровоамой, отталкивал от
Огнянова тех, с кем его хотели познакомить друзья. Но его благородный поступок
на экзамене, вызванный низостью Стефчова, мгновенно заткнул рты клеветникам и
открыл для него все двери и все сердца. Весь городок видел в нем желанного
гостя. Огнянов с радостью принял предложение Марко Иванова и Мичо Бейзаде
работать в школе учителем – особенно потому, что это объясняло его переселение
в город.
Его товарищами по работе были: главный преподаватель Климент
Белчев, учителя Франгов и Попов и учитель пения Стефан Мердевенджиев, который
преподавал и турецкий язык. Первый получил образование в русской семинарии и,
как многие семинаристы, был добродушен, непрактичен и склонен к настороженности;
всякий раз, как школу посещали попечители, он декламировал им стихи Хомякова и
оду Державина «Бог». Но Марко предпочитал, чтобы Климент Белчев рассказывал ему
о величии России и о Бонапарте… Учитель Попов, молодой человек довольно буйного
нрава, когда‑то был другом Левского и бредил комитетами, революциями,
повстанцами. Он с радостью принял нового товарища и страстно к нему привязался…
Из всей этой компании только Мердевенджиев был человек неприятный. Он
благоговел перед церковным пением и обожал турецкий язык. Первое
свидетельствовало о косности и заплесневелости его ума, второе – о преклонении
перед бичом: ведь любить турецкий язык мог только тот болгарин, который любил и
самих турок или ждал от них благ земных. Не удивительно, что Мердевенджиев был
дружен со Стефчовым, – их связывало сходство вкусов.
Огнянов преподавал и в женской школе, а значит, ежедневно
виделся с Радой. С каждой, встречей он открывал новые прекрасные черты в душе
этой девушки и, проснувшись однажды утром, понял, что любит ее. Нужно ли говорить,
что и она уже любила его втайне? Еще в тот день, когда он так по‑рыцарски ее
защитил, она почувствовала к нему ту горячую благодарность, которая в первый
момент – только благодарность, а во второй – уже любовь. Это бедное сердце,
стосковавшееся по нежной ласке и сочувствию, воспылало к Огнянову горячей,
чистой и беспредельной любовью. Рада увидела в нем воплощение доселе неясного
идеала своих грез и надежд и под влиянием этого животворного чувства похорошела
и расцвела, как роза в мае.
Этим двум, беспорочным и честным сердцам не нужно было ни
многих месяцев, ни многих слов, чтобы понять друг друга. Каждый день Огнянов
расставался с девушкой все более очарованный и счастливый. Любовь к Раде стала
цвести и благоухать в его душе рядом с другой любовью – к родине. И одна любовь
была как исполинская сосна, ожидающая бурь и метелей, другая – как нежный
цветок, жаждущий солнечного света и росы; но обе выросли на одной почве, только
под двумя разными солнцами…
И все‑таки тревожные мысли часто вонзались, как пули, ему в
сердце. Что будет с этой простодушной девушкой, которую он хочет связать со
своей судьбой, таящей так много неизвестного? Куда он ведет ее? Куда идут они
оба? Борец, которому грозят всевозможные опасности и случайности, он увлекает
на свой тернистый путь этого чистого, любящего ребенка, так недавно вступившего
в жизнь и лишь теперь согретого благодатными лучами любви. Рада хочет, ждет от
него счастливого светлого будущего, радостных и безмятежных дней под новым
небом, созданным в ее мечтах. Почему должна эта девушка переносить удары,
которые судьба готовит Огнянову?
Нет, он обязан открыть ей все, сорвать пелену с ее глаз,
сказать ей, с каким человеком она готова связать свою жизнь. Эти мысли жестоко
терзали его честную душу, и он решил поговорить с Радой откровенно,
исповедаться ей во всем.
Он отправился к Раде.
Рада переселилась из монастыря в комнату при школе, скромно,
даже бедно обставленную. Единственным украшением этой комнаты была сама
хозяйка.
Огнянов толкнул дверь и вошел.
Рада встретила его, улыбаясь сквозь слезы.
– Рада, ты плакала? О чем, голубка?
Он нежно обнял девушку и погладил ее по раскрасневшимся
щекам. Она отстранилась, вытирая глаза.
– Что с тобой? – спросил Огнянов, растерявшись.
– Здесь только что была госпожа Хаджи Ровоама, –
ответила Рада дрожащим голосом.
– Она тебя оскорбила, эта монахиня? Опять мучила тебя? А,
мои стихи!.. Смотри‑ка, их топтали ногами! Рада, объясни мне, что случилось?
– Ах, Бойчо, госпожа Хаджи Ровоама увидела их на столе.
Закричала: «Крамольные стихи!» Принялась их топтать и наговорила о тебе столько
гнусностей… Как же мне не плакать?.
Лицо Огнянова стало серьезным.
– Что она могла сказать обо мне?
– Чего только не говорила! Ты и бунтовщик, и разбойник, и
убийца,!.. Боже мой, неужели эта женщина не знает жалости!
Огнянов озабоченно взглянул на Раду и сказал:
– Слушай, Рада, мы с тобой познакомились, но до сих пор не
знаем друг друга, или, вернее, ты меня не знаешь… Это моя вина. Скажи, ты могла
бы меня полюбить, будь я таким, каким меня хотят изобразить некоторые люди?
– Нет, Бойчо, я хорошо тебя знаю. Ты благородный человек, и
потому я тебя люблю.
И она с детской непосредственностью бросилась ему на шею и
ласково заглянула в глаза.
Тронутый этой простодушной доверчивостью, Огнянов горько
улыбнулся.
– И ты меня знаешь, правда? Иначе мы не полюбили бы друг
друга, – шептала Рада, глядя на него большими блестящими глазами.
Огнянов нежно поцеловал их и проговорил:
– Рада, дитя мое, если я благородный человек, как ты сейчас
сказала, значит, я должен признаться тебе в том, о чем ты и не подозреваешь.
Моя любовь не позволяла мне огорчать тебя, но этого требует совесть. Ты должна
знать, с кем связываешь свою жизнь… Я больше не имею права молчать…
– Расскажи мне все, но для меня ты все равно останешься
таким, как был, – промолвила она, смутившись.
Огнянов усадил ее и сел рядом с нею.
– Рада, Хаджи Ровоама сказала, что я бунтовщик. Но она не
понимает значения этого слова; она называет каждого честного молодого человека
бунтовщиком.
– Правда, правда, Бойчо, она очень злая, – быстро
проговорила Рада.
– Но я действительно бунтовщик, Рада. Девушка бросила на
него удивленный взгляд.
– Да, Рада, и – не только на словах, но и на деле: я веду,
подготовку к восстанию.
Он умолк, она тоже не проронила ни слова.
– Весной мы начнем восстание; поэтому я и живу в этом
городе, – продолжал он.
Девушка молчала.
– Вот мое будущее; будущее, полное неизвестности, грозящее
всякими опасностями.
Рада растерянно посмотрела на него, но ничего не сказала. В
этом холодном молчании Огнянов увидел свой приговор. Ему казалось, будто с
каждым его словом любовь этой девушки угасает. Сделав над собой усилие, он
продолжал свою исповедь:
– Вот мое будущее. А теперь расскажу тебе о своем прошлом.
Глаза Рады, полные тревоги, впились в его лицо.
– Мое прошлое, Рада, было еще более тяжким и бурным. Знай,
что я восемь лет пробыл в заключении, в Азии, как политический преступник… и
бежал из Диарбекира!
Девушка молчала, пораженная.
– Скажи мне, Рада, монахиня говорила и об этом?
– Не помню, – сухо ответила Рада.
Немного помолчав в мрачной задумчивости, Огнянов продолжал
свой рассказ:
– Она меня называет разбойником и убийцей… Сама не знает,
что говорит: не так давно обзывала меня шпионом. Но послушай…
Тут Рада почувствовала, что на душе у него есть что‑то еще
более страшное, и побледнела.
– Послушай, я убил двух человек, и это было совсем недавно.
Девушка невольно отодвинулась от него.
Огнянов не смел на нее взглянуть; он говорил, обернувшись к
стене. Сердце его разрывалось на части, словно его терзали железными клещами.
– Да, я убил двух турок; я, который мухи не обидел…
Я был вынужден их убить, потому что они на моих глазах
хотели изнасиловать девочку… и на глазах у ее отца, которогоонисвязали. Да, я
убийца, и мне опять грозит Диарбекир или виселица.
– Говори, говори… – прошептала она, сама не своя.
– Больше говорить нечего, теперь ты знаешь обо мне
все, – дрожащим голосом ответил Огнянов.
На лице Рады он прочел страшный приговор и ждал его теперь
из ее уст.
Рада бросилась ему на шею.
– Ты мой, ты самый благородный! – крикнула она. –
Ты мой герой, мой прекрасный рыцарь.
И они обнялись крепким, страстным объятием, трепеща от любви
и счастья.
|
