XXVI. Незваные гости
Полицейские быстро подбежали к монастырским воротам. Шериф‑ага
оставил здесь двух стражей с обнаженными саблями и заряженными револьверами.
– Никого не пропускать ни туда, ни оттуда! – приказал
он и вместе с остальными своими людьми ворвался во двор.
Налет полиции переполошил обитательниц монастыря, посеяв
страх и сумятицу во всех кельях. Монахини выскакивали за двери и метались по
галереям; за ними выскакивали и их гости. Поднялся крик, шум; суматоха была
неописуемая. Онбаши, стараясь внести успокоение, махал рукой и кричал что‑то по‑турецки,
но никто не понимал его, да и попросту не слышал. Между тем полицейские забрали
всех священников, попавшихся им под руку, всех людей в очках – хотя бы и не
синих, – а двух мужчин задержали только потому, что их звали Бочо, и всю
компанию заперли в одной комнате. Сюда же попали студент Кандов и фотограф
Бырзобегунек, но фотограф, как подданный австрийского императора, а не
турецкого султана, был немедленно освобожден, и онбаши даже извинился перед ним.
Высунувшись в окно, Кандов громко протестовал против этого наглого
посягательства на его свободу и прямо‑таки бесился. Его сотоварищи вели себя
спокойнее, хорошо зная, что собой представляют турецкие власти.
– Эх, Кандов, видно, ты и не нюхал еще турецкие порядки! –
заметил один из священников.
– Но ведь это насилие, произвол, беззаконие! – кричал
студент.
– На произвол и беззаконие отвечают не криками, – в
башку этого Шериф‑аги все равно ничего не втемяшить, – а вот чем! –
проговорил Бочо‑мясник, обнажив свой нож.
В спешке Шериф‑ага не догадался разузнать, кто видел
Огнянова, когда тот входил в монастырь, и каконбыл одет, но тотчас же приступил
к обыску на галерее, где, как ему сказали, спрятался беглец. На эту галерею
выходила и келья Хаджи Ровоамы. Придя в себя от первого потрясения, монахини
стали горячо протестоватьидаже обижаться, что их подозревают в укрывательстве
человека, которого считают врагом султана. Болыше всех возмущалась
этимнедостойным подозрениемХаджи Ровоама. Зная турецкий язык, она ругательски
ругала онбаши и, наконец, с позором прогнала его. Но в остальных кельях поиски
продолжались с еще большим рвением. Полиция усердствовала – ведь в конце концов
Огнянов должен же был найтись. Для Шериф‑аги поимка беглеца была вопросом
чести, и он яростно обыскивал шкафы, сундуки, чуланы и всякие укромные уголки.
Люди со страхом ждали, что несчастного Графа вот‑вот выволокут из какой‑нибудь
кельи.
И вдруг кто‑то зловеще крикнул: «Поймали!» Но оказалось, что
поймали не Огнянова, а господина Фратю, которого вытащили из‑под лавки в келье
матери Нимфодоры и сразу же отпустили.
Прислонившись к перилам галереи, Рада напряженно следила за
ходом поисков. Она была сама не своя от страха за Огнянова и заливалась
слезами. Позабыв об осторожности, она дала волю своим чувствам, и все
окружающие сразу поняли, что она любит Огнянова. На нее стали коситься, но Раду
мало беспокоило мнение этих болтливых баб, равнодушных к опасности, грозившей
ее любимому, и слезы ее лились безудержно.
Две монахини, стоя в стороне, шушукались, указывая глазами
на келью Хаджи Дарий, тетки доктора Соколова и защитницы Бойчо. Скорее всего,
Огнянов был там, а полицейские уже приближались к келье Хаджи Дарии. Сердце у
Рады разрывалось. Она окаменела от ужаса… Боже, что делать?
К ней подошел Колчо, узнав ее по голосу, хотя она только
громко всхлипывала.
– Рада, ты здесь одна? – тихо спросил он.
– Одна, Колчо, – ответила Рада, задыхаясь от слез.
– Не беспокойся, Радка, – прошептал Колчо.
– Как же не беспокоиться, Колчо? А если его найдут? Ведь он
здесь… Ты сам сказал, что его видели в монастыре.
– А по‑моему, его здесь нет, Радка.
– Все говорят, что он здесь.
– И первый это сказал я… Бойчо в церкви сам попросил меня
пустить слух, что он скрылся в монастыре. Надо было задержать полицию… Сейчас
Огнянов свободен, как волк в лесу.
Бедная девушка чуть не бросилась на шею слепому. Лицо ее
просветлело, как небо после грозы. Спокойная и сияющая, пошла она к Хаджи
Ровоаме, которая сразу же заметила непонятную перемену в настроении своей
воспитанницы.
«Неужто эта негодница узнала, что его нет в монастыре?» –
подумала монахиня со злобной досадой и, смерив девушку испытующим взглядом,
сказала:
– Ну что, Рада, наревелась? Так, так, хорошо, будь
посмешищем для людей, плачь из‑за этого разбойника и кровопийцы.
Но сердце у Рады было переполнено счастьем.
– И буду плакать, – ответила она дерзко, – пусть
хоть один человек плачет, когда другие радуются…
Столь смелый отпор показался монахине чем‑то совершенно
неприличным. Она не привыкла, чтобы ей так отвечали.
– Ах ты, бесстыдница! – прошипела она сквозь зубы.
– Я не бесстыдница!
– Нет, бесстыдница и сумасшедшая! Твой проклятый разбойник
уже сегодня будет качаться на виселице!
– Если его поймают! – язвительно отрезала Рада. Хаджи
Ровоама вскипела:
– Вон, проклятая! Чтоб ноги твоей у меня больше не
было! – закричала она, чуть не задохнувшись от ярости, и вытолкнула Раду
за дверь.
Девушка вышла на галерею как ни в чем не бывало. Что для нее
значило презрение Хаджи Ровоамы? Ее грубо вытолкалиизкельи, но и это ее не
обидело. На сердце у нее было спокойно, весело. Она даже радовалась, что
окончательно порвала со своей жестокой покровительницей.
Завтра, а может быть, и сегодня ее, вероятно, выгонят из
школы, и она останется одна, под открытым небом и без куска хлеба. Но не все ли
равно? Она знает, что Бойчо спасен. Он теперь свободен, словно волк в лесу, как
сказал Колчо. Боже мой, как добр этот Колчо! Какая участливая, сердобольная у
него душа, как он отзывчив к чужому горю; а своего горя не видит, забывает о
нем, бедняга! Сколько зрячих жестоко и умышленно не видят людских страданий! А
Стефчов, этот зверь, с каким нетерпением он, должно быть, ждет сейчас гибели
Бойчо!.. Но Бойчо уже избежал опасности… Врагам не придется торжествовать, а
честные люди будут радоваться. Но никто никогда не будет так счастлив, как
она!.. Вся во власти этих чистых, светлых чувств, она вдруг заметила Колчо,
который медленно спускался но лестнице.
– Колчо! – крикнула она, сама не зная зачем.
– Радка, ты меня зовешь? Колчо повернулся к ней.
«Боже мой, зачем я его позвала? Только мучаю
беднягу», – подумала девушка, устыдившись. Но сразу же побежала к слепому,
остановила его и сказала:
– Колчо, я просто так… Позволь мне пожать тебе руку.
И она с глубокой благодарностью сжала его руку в своей.
Поиски продолжались. Выбившись из сил, Шериф‑ага предоставил
своим подчиненным искать беглеца, а сам пошел к задержанным камилавкам и очкам,
только сейчас сообразив, что их пора отпустить.
Кандов снова принялся выражать протест против насилия над его
личностью и нарушения элементарной справедливости.
Онбаши, удивленный, попросил перевести ему слова этого
рассерженного господина.
– Кандов, повтори еще раз, чтоб я мог перевести твои слова
эфенди, – попросил его Бенчо Дерман, лучше других знавший турецкий язык.
– Скажи ему, пожалуйста, – начал Кандов, – что моя
личная неприкосновенность, мое самое дорогое человеческое право вопреки всякой
законности и без достаточных оснований…
Бенчо Дерман безнадежно махнул рукой.
– Да в турецком языке и слов‑то таких нет! – сказал
он, – Брось ты, Кандов!
В конце концов незваные гости убрались из монастыря и
отправились обыскивать город и его окрестности.
|
