XXXV. Бой
Настал полдень. Солнце было в зените.
На укреплении Огнянова повстанцы поели всухомятку и теперь
торопливо запихивали в сумки и торбочки остатки хлеба и другой снеди. Их
измученные, пыльные, с неделю уже немытые лица выражали беспокойство. После
первого успеха они немного прояснились, но лишь на короткий срок; снова их
искажала душевная тревога. Повстанцы знали, что если не сегодня, то завтра
обязательно все должно решиться. Предчувствуя, что буря надвигается быстро, они
то и дело бросали беспокойные взгляды на восток, где по широким склонам чернели
рассыпанные там и сям дальние дозоры.
Солнце пекло нещадно. Справа от батареи, доставленной сюда и
установленной еще накануне, Огнянов, только что вернувшийся со злидольского
укрепления, обливаясь потом, усердно работал вместе с несколькими
повстанцами, – они торопились закончить рытье нового окопа. Как мы уже
говорили, военный совет прислал сюда накануне подкрепление – десять человек, и
ранее вырытых окопов было недостаточно.
–Учитель! – окликнул Огнянова крестьянин лет
пятидесяти, родом из Веригова.
Огнянов обернулся.
–Что, дядя Марин?
Крестьянин подал ему листок бумаги, сложенный вчетверо.
–Тебе письмо, – сказал он.
–Кто принес? – спросил Бойчо, прежде чем развернуть
листок.
–Иван Боримечка. Он тебя вечером здесь искал, но не нашел и
отдал мне это письмо, велел передать тебе, когда ты вернешься.
–Не сказал, от кого?
–От учительницы.
Что‑то кольнуло Огнянова в сердце, точно змея укусила.
Судорожно скомкав бумагу, он хотел было бросить ее, не читая, но подумал, что
это могут заметить, и сунул письмо в карман. И еще быстрее и лихорадочнее
заработал лопатой, чтобы заглушить душевную боль и успокоиться.
«Только этого не хватало, – думал он. – Зачем она
мне пишет, чего от меня хочет? Скорей бы в бой, навстречу смерти… и все будет
кончено».
В эту минуту среди повстанцев поднялся переполох. Все
столпились на насыпях перед окопами, устремив глаза на восток.
Огнянов поднял голову и тоже стал всматриваться в обнаженные
холмы. Оттуда дальние дозоры подавали сигналы тревоги. В тот же миг раздался
ружейный залп – знак того, что замечены крупные силы неприятеля.
Вскоре дозоры начали спешно отступать, крича на бегу:
–Турки!.. Турки идут!.. Видимо‑невидимо!.. Произошло
замешательство. Защитники укрепления, бледные, растерянные, метались из стороны
в сторону.
–По местам! Приказываю! – заревел Огнянов, выхватив
свое ружье из общей груды оружия.
Повстанцы очнулись от его крика и заняли места в окопах.
В критические минуты присутствие духа и отвага одного
человека магически действуют на массу и подчиняют ее. Тогда командиром
становится тот, кто хочет командовать.
С аванпоста прибежало несколько человек. Они задыхались.
Огнянов подошел к ним.
–Что вы видели? – спросил он.
–Турки! Идут сюда… Целая орда… не меньше тысячи… Дорога вся
почернела от башибузуков…
Огнянов сделал им знак замолчать.
–Стой! – крикнул он в сторону окопов, увидев, что
многие, не выдержав, стали вылезать наружу.
–Турок‑то тьма‑тьмущая, – говорили некоторые,
глядяснасыпи вдаль.
–По местам! Все к оружию! – властно скомандовал Бойчо.
Люди снова полезли в окопы.
–Уже видать их!
И в самом деле, вдали, на большой дороге, там, где она
огибала пологий холм, показалась голова густой колонны; с каждой минутой
колонна все больше и больше вытягивалась, все ползла и ползла вперед, как
бесконечно длинная гусеница… То была орда Тосун‑бея. Чем ближе она подходила,
тем ясней было видно, как она многолюдна… Турки шли по четыре в ряд; три
больших знамени и десятка два маленьких флажков – белых, красных, зеленых и
других цветов – развевались над колонной. Растянувшись чуть не на два
километра, она заполнила собой всю дорогу от Кулы до Бяла‑воды.
В рядах повстанцев опять начался переполох. Никто не мог
усидеть на месте; все поднимались на ноги, пугливо озираясь.
Только Огнянов кое‑как еще сдерживал людей гневным взглядом.
Черная колонна продолжала двигаться по дороге, пока не
подошла к укреплению на ружейный выстрел.
Со Зли‑дола стража дала по ней несколько залпов из
дальнобойных ружей; тотчас же по команде Огнянова дали залпи с его укрепления.
Рявкнула пушка. Густой дым окутал насыпи, грохот выстрелов разорвал воздух и
эхом отдался в горах.
Несколько турок в передних рядах колонны рухнуло на землю…
В этот миг Огнянов заметил головы трех человек, спускавшихся
по дороге к долине Стара‑реки. Это были повстанцы, которые, воспользовавшись
суматохой, под прикрытием дымовой завесы покидали укрепление. Огнянов каким‑то
чутьем узнал в этих дезертирах своих соседей, ночью обсуждавших план бегства.
В несколько скачков он добежал до обрыва, нависшего над
ущельем. Беглецы шли гуськом по узкой, изрытой ливнями тропинке.
–Назад! Вернитесь, или я вас прикончу! – закричал
Огнянов, целясь в них из ружья.
Те обернулись и замерли на месте. Ружья свои они оставили в
окопах. Огнянов узнал в одном из дезертиров дьякона Викентия; теперь он был
выбрит, одет в повстанческую форму. Несчастный покраснел до ушей от стыда.
Все трое покорно повернули назад.
–Дядя Марин, приведи этих трусов сюда и посади в окоп… Чуть
кто пошевельнется, размозжи ему голову.
И Огнянов поспешил снова занять свой пост.
–Эх вы, сукины дети, хоть бы по одному разу выстрелили, для
очистки совести, а потом уж улепетывали, – укорял беглецов дядя Марин,
конвоируя их к окопу с ружьем, наведенным им в спину.
Строгость начальника удержала на месте остальных повстанцев.
Они старались скрыть свой страх, но если это и удавалось им, то ненадолго. У
большинства губы потрескались до крови.
Турки еще не выпустили ни одной пули. Первый залп с
укреплений, сваливший несколько человек, произвел минутное замешательство в их
рядах. Раненых отнесли к оградам ближайших розовых насаждений, и вся толпа
стала спешно отступать. Эта первая удача ободрила повстанцев, и они продолжали
вести интенсивный огонь против неприятеля. Казалось, будто горы и холмы
сотрясаются от непрерывных залпов.
Белые облачка дыма, поднимавшиеся там и сям над высотами,
открывали местонахождение укреплений. Стрельба с них продолжалась и тогда,
когда турки удалились на значительное расстояние, за пределы досягаемости
ружейных выстрелов… Вдали, в самом хвосте турецких полчищ, виднелось несколько
конников. Они составляли главный штаб Тосун‑бея. Вся орда сгрудилась вокруг них
и долго стояла на месте. По‑видимому, в штабе происходило совещание, и план
нападения был изменен. Действительно, спустя некоторое время орда пришла в
движение и разделилась на несколько частей. Затем, словно по данному сигналу,
все эти отряды рассыпным строем с бешеными криками стремительно ринулись
вперед… Одни бежали но голым холмам, чтобы подняться на гору, другие – к обрыву
Зли‑дола, третьи – в сторону Средна‑горы, к долине,накоторой вытекает Стара‑река,
образуя ворота в Клисуру, четвертые – к виноградникам и укреплению Огнянова.
Повстанцы издалека встретили их громом ружейных залпов, по турки начали
отвечать, лишь приблизившись на расстояние выстрела. В несколько минут клубы
дыма заволокли все укрепление; число стрелков стало уменьшаться. По лицу Огнянова
ползли черные потоки обильного пота, смешанного с грязью и пороховой копотью.
Опьяненный запахом крови и свистом нуль, пролетавших над его головой, он то
выпрямлялся, то пригибался к земле, скрываясь в окопе, и ружье его выплевывало
белый дым.
Он никого не видел в дыму, но, быть может, сам того не
замечая, беспрерывно кричал:
–Бей! Пали! Смелей, братцы!
И вдруг он услышал рядом с собой голос дяди Марина,
говорившего кому‑то:
–Ниже, ниже нагнись, парень!.. Попадут в тебя! Огнянов
невольно повернулся вправо и сквозь разреженный ветром дым увидел повстанца,
который встал во весь рост и, не прячась за укрытие, стрелял в неприятеля, сам
подставляя грудь его пулям. Эта дерзновенная смелость граничила с безумием.
Огнянов с изумлением узнал Кандова.
Пораженный, он подошел к студенту и порывисто протянул ему
руку.
–Дай руку, брат! – сказал он.
Студент обернулся, молча посмотрел на Огнянова застывшим
взглядом и крепко стиснул ему пальцы. Это рукопожатие двух соперников было
символом их примирения перед лицом окровавленной родины, а быть может, на
пороге прощания перед вечной разлукой.
Струйка крови обагрила пальцы Огнянова, когда он пожимал
руку Кандова. Она сочилась из‑под рукава студента.
Огнянов заметил это, но не удивился, не вздрогнул, даже не
подумал о том, что означает эта струйка теплой крови… Гораздо больше поразило
его, что Кандов здесь.
А между тем студент вскоре после ухода Огнянова тоже ушел от
Рады и направился к пункту раздачи оружия, а оттуда на укрепления у Стара‑реки.
Ночью он был прислан сюда в составе пополнения, но Огнянов, поглощенный своими
заботами, не заметил его.
Огнянов отбежал в сторону и оглянулся вокруг.
Только сейчас он обнаружил, что окопы почти опустели…
Повстанцы исчезли. Осталось всего пять‑шесть человек, и в их числе Кандов; они
еще продолжали стрелять, но огонь их заметно ослабел. Поредели залпы и с других
укреплений, также покинутых своими защитниками. Зато вражеские пули сыпались
все обильнее, и высовываться из окопов становилось опасно.
Обезумев от ярости, Огнянов отчаянно вел неравную борьбу
вместе с кучкой храбрых товарищей, решив умереть на этой высоте. Его укрепление
теперь оставалось единственным пунктом на востоке, еще продолжавшим дымиться.
– Ой, боже! – крикнул кто‑то неподалеку.
Вздрогнув от этого крика, Огнянов повернулся влево.
Насмерть пронзенный пулей, Викентий упал навзничь в окопе.
Алый поток крови струился по его груди, окрашивая рыхлую землю и смывая его
позор.
Дядя Марин отнес труп в сторону под укрытие, рассчитывая,
что там его возьмут другие и отнесут в город. Но там уже никого не осталось.
Высота была безлюдна…
Опустевшие окопы хранили угрюмое молчание. Только редкие
выстрелы с других, еще не простреливаемых высот, к северу и западу от города,
вторили – впрочем, без всякой пользы – стрельбе с укрепления Огнянова, привлекавшего
к себе вражеские пули, как магнит – железную стружку. Турки толпами продолжали
наступать и стреляли беспрерывно. Они осторожно пробирались через виноградники
и розовые плантации, отделявшие их от укрепления, и то прятались под случайные
укрытия, то ложились, едва заметив, что с какой‑нибудь высоты еще стреляют. Они
уже занимали покинутые в панике окопы. Вместо повстанцев или их трупов турки
находили здесь оружие, патронташи, сумки, одежду и другую добычу. Нашли они и
черешневые пушки, доставленные вчера на укрепления, – по две‑три на
каждое. Все пушки, кроме двух, были заряжены, по никому и в голову не пришло
запалить фитили, да и духу на это не хватило.
Теперь турки появились на высотах Шайковца и под самым
городом. С улиц его в наступающих посыпались выстрелы, свалившие знаменосца и
еще одного человека. Но судьба боя и участь города, уже пылавшего в нескольких
местах, были решены в пользу Тосун‑бея и его полчищ. С криками и гиканьем турки
темным роем обрушились на несчастную Клисуру, как черная стая воронов на свежий
труп.
|
