XXVI. Батарея на Зли‑доле
Зли‑дол был расположен к северо‑востоку от города и
представлял собой выгодную позицию. Вершина господствовала над окружающей
местностью, и здесь был ключ к дороге, связывавшей Клисуру со Стремской
долиной. С высоты открывался широкий вид на восток – на волнообразные голые
холмы, по которым там и сям мелькали дальние дозоры, составлявшие «цепь»
клисурской армии.
Сторожевые посты на Зли‑доле были самыми многолюдными из
всех; их состав пополнился среднегорцами Волова – остатками разбитых
чет, – и теперь они готовились встретить ружейным огнем первый натиск
неприятеля.
Сегодня здесь наблюдалось особенное оживление. Какая‑то
бодрость светилась во всех глазах, но обращены они были не в ту сторону, откуда
ждали врага, а к долине, в которой гнездилась Клисура. Люди напряженно
впивались взглядом в тропинку, которая вела сюда из города, извиваясь по
обрывам. По этой тропинке поднимался повстанец, человек огромного роста. Он
тащил на плече что‑то белое и продолговатое. Статная, крепкая женщина в
крестьянской одежде шла за ним следом, согнувшись под бременем своей ноши, как
видно очень тяжелой.
На этих‑то путников и были устремлены взгляды всех
повстанцев. Да и было на что посмотреть: ведь эти люди несли на Зли‑дол
артиллерию!
Артиллерия состояла всего только из одной черешневой пушки.
Эту‑то пушку и тащил на плече великан.
Снаряды – кусочки железа, пули, подковные гвозди, подковы и
прочий лом – лежали в торбе, которую несла на спине крестьянка.
В глазах повстанцев загорелись веселые огоньки;
воодушевление охватило защитников Зли‑дола.
И вот наконец великан, обливаясь потом, струившимся по его
лбу и шее, втащил пушку на вершину.
–Будь оно неладно! – со вздохом проговорил он, опуская
на землю смертоносное орудие.
Все столпились вокруг, с любопытством разглядывая пушку.
Всего было изготовлено около двадцати таких орудий, предназначенных для других
укреплений, но они пока оставались в городе. Эту пушку доставили сюда в первую
очередь, чтобы испытать силу ее выстрела, дальнобойность и снаряды. Вскоре
пушку втащили на еще более высокое место, откуда можно было держать под
обстрелом большую дорогу и голые холмы, старательно начинили ее зарядом и
прочно укрепили кольями, а сзади выкопали широкий окоп для прикрытия
артиллеристов.
Повстанцы горели нетерпением скорее услышать голос первой
болгарской пушки! Детская радость и неописуемый восторг обуяли всех защитников.
Кое‑кто даже прослезился…
–Слушайте, как заревет балканский лев, ребята. Рык его
расшатает трон султана и возвестит всему миру, что Стара‑планина
свободна! – воскликнул начальник злидольского сторожевого поста.
–Ее грохот разбудит и других наших братьев в Стремской
долине, напомнит им об их долге. Они возьмутся за оружие и ополчатся против
общего врага, – сказал другой повстанец.
–Отсюда мы господствуем над всей долиной… пусть только
покажутся тираны – в порошок их сотрем! – отозвался третий.
–Ни одного в живых не оставим, будь оно неладно! –
зарычал Иван Боримечка, вытирая шапкой раскрасневшееся, мокрое от пота лицо.
Да, это был он! Великан, втащивший пушку на гору, был наш
старый знакомый – Боримечка, а боеприпасы принесла его жена. С месяц тому назад
они приехали в Клисуру по делам и были вовлечены в революционное движение.
Запальщик уже готовился приступить к делу.
–Погоди, Делчо, как бы не перепугались наши жены и детвора.
Надо бы их предупредить, – остановил его Нягул Портной.
–Это ты правильно, – отозвался другой. – Надо бы
послать в город оповестить население; там ведь есть и беременные женщины…
–Как можно посылать в город, время терять? Лучше пусть кто‑нибудь
крикнет отсюда, кто погорластее, – вот все и услышат.
–Боримечка! Пусть Боримечка крикнет! – предложило
несколько человек, знавших, какие у этого богатыря здоровенные легкие.
Боримечка с удовольствием взялся выполнить новое поручение.
Он спросил, какие слова надо крикнуть, и, постаравшись запомнить их хорошенько,
взобрался на противолежащую высоту, ближе к городу. Выпрямившись во весь свой
богатырский рост и выпятив грудь, он закинул голову назад, широко раскрыл рот и
протяжно закричал:
–Эй, народ! Сейчас загремит пушка, будь она неладна! –
испытывать ее будут… Бабы, детвора, не пугайтесь, а радуйтесь!.. Турок еще нет…
Не видать их, турок‑то, будь они неладны!
Это сообщение он повторил несколько раз с перерывами в одну‑две
минуты. Горное эхо громовыми перекатами отозвалось на его мощный голос, который
проник во все дома городка.
После этого успокоительного предупреждения приступили к
работе. Делчо высек огонь, зажег большой кусок трута, насадил его на длинный
прут и поднес к запалу. Трут разгорался; синие клубы дыма вились в воздухе… В
трепетном ожидании грохота одни повстанцы отбежали подальше, другие укрылись в
окопах, чтобы ничего не видеть; кое‑кто даже заткнул пальцами уши и зажмурил
глаза. Несколько минут протекло в невыразимом нервном напряжении… Сильный дым
курился над фитилем, но фитиль не загорался. Сердца у всех бились так, что,
казалось, готовы были разорваться. Всем стало невтерпеж. Наконец по фитилю
побежало маленькое белое пламя. Он задымился, и в тот же миг раздался сердитый,
надтреснутый, но… немощный звук, – что‑то похожее на громкий кашель или
треск сухой доски, когда ее ломают. И пушка скрылась в густом облаке дыма…
Оказалось, что в этом «приступе кашля» пушка
взорвалась,азаряд отлетел всего на несколько шагов… Многие из засевших в окопах
повстанцев даже не услышали выстрела.
Кто‑то в шутку или всерьез заметил, что ему показалось,
будто этот звук произвел Иван Боримечка.
Плачевный результат испытаний вскрыл недостатки
повстанческой артиллерии. После этой неудачи поторопились исправить другие
пушки – их скрепили добавочными железными обручами и обмотали канатами, а
некоторые даже обили изнутри жестью. В тот же день на укрепления втащили по две
пушки, зарядили их мощными зарядами, хорошенько укрепили на телегах, прочно
врытых в землю, и выкопали позади телег траншеи для запальщиков. Каждой пушке
предстояло послужить только один раз, и ей был дан точный прицел в определенном
направлении.
Добавим, что, когда первая пушка уже выпалила, об этом
позабыли оповестить население города. Поэтому бедные старушки и молодухи сидели
до вечера с ватой в ушах, дожидаясь, когда же наконец раздастся грохот и
зазвенят стекла в окнах.
|
