|
Иногда в пустыне возникают голоса, но никто не
знает, откуда они.
Слова одного бедуина
1
О, Господи, молю Тебя,
приди!
Уж тридцать лет в пустыне я
блуждаю,
Уж тридцать лет ношу огонь в
груди,
Уж тридцать лет Тебя я ожидаю.
О, Господи, молю Тебя, приди!
Мне разум говорит, что нет
Тебя,
Но слепо я безумным сердцем
верю,
И падаю, и мучаюсь, любя.
Ты видишь, я душой не лицемерю,
Хоть разум мне кричит, что нет
Тебя!
О, смилуйся над гибнущим
рабом!
Нет больше сил стонать среди
пустыни,
Зажгись во мраке огненным
столбом,
Приди, молю Тебя, я жду
святыни.
О, смилуйся над гибнущим рабом!
2
Только что сердце молилось
Тебе,
Только что вверилось темной
судьбе, —
Больше не хочет молиться и
ждать,
Больше не может страдать.
Точно задвинулись двери
тюрьмы,
Душно мне, страшно от шепчущей
тьмы,
Хочется в пропасть взглянуть и
упасть,
Хочется Бога проклясть.
3
О, Даятель немых
сновидений,
О, Создатель всемирного света,
Я не знаю Твоих откровений,
Я не слышу ответа.
Или трудно Тебе
отозваться?
Или жаль Тебе скудного слова?
Вот уж струны готовы порваться
От страданья земного.
Не хочу славословий
заемных, —
Лучше крики пытаемых пленных,
Если Ты не блистаешь для
темных,
И терзаешь смиренных!
4
О, как Ты далек! Не найти
мне Тебя, не найти!
Устали глаза от простора
пустыни безлюдной.
Лишь кости верблюдов белеют на
тусклом пути,
Да чахлые травы змеятся над
почвою скудной.
Я жду, я тоскую Вдали
вырастают сады.
О, радость! Я вижу, как пальмы
растут, зеленея.
Сверкают кувшины, звеня от
блестящей воды.
Все ближе, все ярче! — И
сердце забилось, робея
Боится и шепчет «Оазис!» —
Как сладко цвести
В садах, где, как праздник,
пленительна жизнь молодая.
Но что это? Кости верблюдов
лежат на пути!
Все скрылось Лишь носится
ветер, пески наметая.
5
Но замер и ветер средь
мертвых песков,
И тише, чем шорох увядших
листов,
Протяжней, чем шум Океана,
Без слов, но, слагаясь в
созвучия слов,
Из сфер неземного тумана,
Послышался голос, как будто бы
зов,
Как будто дошедший сквозь
бездну веков
Утихший полет урагана.
6
«Я откроюсь тебе в
неожиданный миг,
И никто не узнает об этом,
Но в душе у тебя загорится
родник,
Озаренный негаснущим светом
Я откроюсь тебе в неожиданный
миг
Не печалься Не думай об этом
Ты воскликнул, что Я
бесконечно далек,
Я в тебе, ты во Мне,
безраздельно
Но пока сохрани только этот
намек: —
Все — в одном Все глубоко и
цельно.
Я незримым лучом над тобою
горю,
Я желанием правды в тебе
говорю».
7
И там, где пустыня с
Лазурью слилась,
Звезда ослепительным ликом
зажглась
Испуганно смотрит с немой
вышины, —
И вот над пустыней зареяли сны.
Донесся откуда-то гаснущий
звон,
И стал вырастать в вышину
небосклон.
И взорам открылось при свете
зарниц,
Что в небе есть тайны, но нет в
нем границ.
И образ пустыни от взоров
исчез,
За небом раздвинулось Небо
небес.
Что жизнью казалось, то сном
пронеслось,
И вечное, вечное счастье
зажглось.
Рим. Осень 1897.
|
