|
Е.А. Варженевской
Вечерний свет погас.
Чуть дышит гладь воды.
Настал заветный час
Для искристой Звезды.
Она теперь горит,
Окутанная мглой,
И светом говорит
Не с Небом, а с Землей.
Увидела она,
Как там внизу темно,
Как сладко спит волна,
Как спит речное дно.
И вот во мгле, вдали,
Открыв лицо свое,
Кувшинки расцвели
И смотрят на нее.
Они горят в ночи,
Их нежит гладь воды,
Ласкают их лучи
Застенчивой Звезды.
И будут над водой
Всю ночь они гореть,
Чтоб с Утренней Звездой
Стыдливо умереть.
Исполинские горы
Исполинские горы,
Заповедные скалы,
Вы — земные узоры,
Вы — вселенной кристаллы.
Вы всегда благородны,
Неизменно прекрасны,
От стремлений свободны,
К человеку бесстрастны.
Вы простерли изломы,
Обрамленные мохом,
Вы с борьбой незнакомы,
Незнакомы со вздохом.
Вы спокойно безмолвны,
Вас не тронут рыданья,
Вы — застывшие волны
От времен Мирозданья.
Ковыль
Точно призрак умирающий,
На степи ковыль качается,
Смотрит Месяц догорающий,
Белой тучкой омрачается.
И блуждают тени смутные
По пространству неоглядному,
И непрочные, минутные,
Что-то шепчут ветру жадному.
И мерцание мелькнувшее
Исчезает за туманами,
Утонувшее минувшее
Возникает над курганами.
Месяц меркнет,
омрачается,
Догорающий и тающий,
И, дрожа, ковыль качается,
Точно призрак умирающий.
Океан
(сонет)
Вдали от берегов Страны
Обетованной,
Храня на дне души надежды
бледный свет,
Я волны вопрошал, и Океан
туманный
Угрюмо рокотал и говорил в
ответ.
«Забудь о светлых снах.
Забудь. Надежды нет.
Ты вверился мечте обманчивой и
странной.
Скитайся дни, года, десятки,
сотни лет, —
Ты не найдешь нигде Страны
Обетованной».
И вдруг поняв душой всех
дерзких снов обман,
Охвачен пламенной, но
безутешной думой,
Я горько вопросил безбрежный
Океан, —
Зачем он странных бурь
питает ураган,
Зачем волнуется, — но
Океан угрюмый,
Свой ропот заглушив, окутался
в туман.
«Вечно-безмолвное Небо, смутно-прекрасное Море…»
Вечно-безмолвное Небо,
смутно-прекрасное Море,
Оба окутаны светом
мертвенно-бледной Луны.
Ветер в пространстве смутился,
смолк в безутешном просторе,
Небо, и Ветер, и Море грустью
одною больны.
В холод гибнет и меркнет
все, что глубоко и нежно,
В ужасе Небо застыло, странно
мерцает Луна.
Горькая влага бездонна, Море
синеет безбрежно,
Скорбь бытия неизбежна, нет и
не будет ей дна.
Лебедь
Заводь спит. Молчит вода
зеркальная.
Только там, где дремлют
камыши,
Чья-то песня слышится,
печальная,
Как последний вздох души.
Это плачет лебедь
умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
И горит и не горит.
Отчего так грустны эти
жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
Невозвратное вернуть.
Все, чем жил с тревогой,
с наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым
сновидением,
Никогда не вспыхнет вновь.
Все, на чем печать
непоправимого,
Белый лебедь в этой песне
слил,
Точно он у озера родимого
О прощении молил.
И когда блеснули звезды
дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все
печальнее,
И шептались камыши.
Не живой он пел, а
умирающий,
Оттого он пел в предсмертный
час,
Что пред смертью, вечной,
примиряющей,
Видел правду в первый раз.
Бесприютность
(сонет)
Меня не манит тихая
отрада,
Покой, тепло родного очага,
Не снятся мне цветы родного
сада,
Родимые безмолвные луга.
Краса иная сердцу
дорога,
Я слышу рев и рокот водопада,
Мне грезятся морские берега,
И гор неумолимая громада.
Среди других обманчивых
утех
Есть у меня заветная утеха:
Забыть, что значит плач, что
значит смех, —
Будить в горах
грохочущее эхо.
И в бурю созерцать, под гром и
вой,
Величие пустыни мировой.
Над пучиной морской
|
