|
Фаине ***
Над пучиной морской,
тяготея, повисла скала,
У подножья скалы бьются волны
толпой неустанной,
Греет зной ее камни, к ней
ластятся ветер и мгла,
Но безмолвна она — в час
ночной, в час зари златотканной.
Белоснежная тучка
мелькнет и растает над ней,
Прощебечет блуждающих птиц
перелетная стая,
Загорится, забрезжит за морем
звезда золотая,
Небо вспыхнет в ответ
мириадами синих огней.
Но не видя, не внемля,
гранитная дремлет громада,
Если ж волны сильнее нахлынут,
журча и звеня,
Словно шепчет она еле слышно:
«Не надо… не надо…
Утишите волненье свое… Не
будите меня…»
В пещере
В пещере угрюмой, под
сводами скал,
Где светоч дневной никогда не
сверкал,
Иду я на ощупь, не видно ни
зги,
И гулко во тьме отдаются шаги.
И кто-то со мною как
будто идет,
Ведет в лабиринте вперед и
вперед.
И, вскрикнув, я слышу, как
тотчас вокруг,
Ответный, стократный,
разносится звук.
Скользя по уступам, иду
без конца,
Невольно мне чудится очерк
лица,
Невольно хочу я кого-то
обнять,
Кого, — не могу и не смею
понять.
Но тщетно безумной
томлюсь я тоской: —
Лишь голые камни хватаю рукой,
Лишь чувствую сырость на
влажной стене, —
И ужас вливается в сердце ко
мне.
«Кто шепчет?» — кричу я.
«Ты друг мне? Приди!»
И голос гремит и хохочет:
«Иди!»
И в страхе кричу я: «Скажи
мне, куда?»
И с хохотом голос гремит:
«Никуда!»
Бесплодно скитанье в
пустыне земной,
Близнец мой, страданье,
повсюду со мной.
Где выход, не знаю, — в
пещере темно,
Все слито в одно роковое
звено.
Аюдаг
Синеет ширь морская,
чернеет Аюдаг.
Теснится из-за Моря, растет,
густеет мрак.
Холодный ветер веет, туманы
поднялись,
И звезды между тучек чуть
видные зажглись.
Неслышно Ночь ступает,
вступает в этот мир,
И таинство свершает, и
шествует на пир.
Безмолвие ей шепчет, что дню
пришел конец,
И звезды ей сплетают
серебряный венец.
И все полней молчанье, и
все чернее мрак.
Застыл, как изваянье, тяжелый
Аюдаг.
И Ночь, смеясь, покрыла весь
мир своим крылом,
Чтоб тот, кто настрадался,
вздохнул пред новым злом.
«В этой жизни смутной…»
В этой жизни смутной
Нас повсюду ждет —
За восторг минутный —
Долгой скорби гнет.
Радость совершенства
Смешана с тоской.
Есть одно блаженство: —
Мертвенный покой.
Жажду наслажденья
В сердце победи,
Усыпи волненья,
Ничего не жди.
«Нет, не могу я заснуть, и не ждать, и смириться…»
Нет, не могу я заснуть,
и не ждать, и смириться,
В сердце волненье растет и
растет!
Может ли ветер свободный кому
покориться?
Может ли звезд не блистать
хоровод?
Нет, мне не нужно покоя,
не нужно забвенья,
Если же счастья нам не дано, —
В море отчаянья, в темную
бездну мученья
Брошусь на самое дно!
В час рассвета
Над ущельем осторожным,
меж тревожных чутких скал,
Перекличке горных духов в час
рассвета я внимал.
Со скалы к скале срывался,
точно зов, неясный звук.
Освеженный, улыбался,
пробуждался мир вокруг.
Где-то серна пробежала,
где-то коршун промелькнул,
Оборвался тяжкий камень, между
скал раздался гул.
И гнездится, и клубится легкий
пар, источник туч,
Зацепляясь, проползает по
уступам влажных круч.
И за гранью
отдаленной, — радость гор, долин, полей, —
Открывает лик победный, все
полней и все светлей,
Ярко-красное Светило
расцветающего дня,
Как цветок садов гигантских,
полный жизни и огня.
Ветер («Я жить не могу настоящим…»)
Я жить не могу
настоящим,
Я люблю беспокойные сны,
Под солнечным блеском палящим,
И под влажным мерцаньем Луны.
Я жить не хочу настоящим,
Я внимаю намекам струны,
Цветам и деревьям шумящим,
И легендам приморской волны.
Желаньем томясь
несказанным,
Я в неясном грядущем живу,
Вздыхаю в рассвете туманном,
И с вечернею тучкой плыву.
И часто в восторге нежданном
Поцелуем тревожу листву.
Я в бегстве живу неустанном,
В ненасытной тревоге живу.
Призраки
Шелест листьев, шепот
трав,
Переплеск речной волны,
Ропот ветра, гул дубрав,
Ровный бледный блеск Луны.
Словно в детстве предо
мною,
Над речною глубиною,
Нимфы бледною гирляндой
обнялись, переплелись.
Брызнут пеной, разомкнутся,
И опять плотней сожмутся,
Опускаясь, поднимаясь, на
волне и вверх и вниз.
Шепчут темные дубравы,
Шепчут травы про забавы
Этих бледных, этих нежных
обитательниц волны.
К ним из дали неизвестной
Опустился эльф чудесный,
Как на нити золотистой, на
прямом луче Луны.
Выше истины земной,
Обольстительнее зла,
Эта жизнь в тиши ночной,
Эта призрачная мгла.
Зарождение ручья
На вершине скалы, где
потоком лучей
Солнце жжет горячей, где
гнездятся орлы,
Из туманов и мглы зародился
ручей,
Все звончей и звончей по
уступам скалы
Он волной ударял, и гранит
повторял
Мерный отзвук на звук,
возникавший вокруг.
Как прозрачный кристалл,
как сверкающий луч,
Переменчивый ключ меж камней
трепетал,
На граните блистал, и красив,
и певуч,
Жаждой жизни могуч, он от
счастья рыдал,
И кричали орлы, на уступах
скалы,
У истоков ручья, в торжестве
бытия.
Дух ветров
Дух ветров, Зефир игривый
Прошумел среди листов,
Прикоснулся шаловливый
К нежным чашечкам цветов.
И шепнул неуловимый,
И волною шевельнул,
К арфе звучной и незримой
Дланью быстрою прильнул:
И с беспечностью
ребенка,
Не заботясь ни о чем,
Он играл легко и звонко
В ясном воздухе ночном.
И влюбленные наяды
Показались из волны,
И к нему кидали взгляды
В свете гаснущей Луны.
Нимфа с нимфою
шепталась,
О блаженстве говоря.
А за Морем пробуждалась
Розоперстая заря.
«Ветер перелетный обласкал меня…»
Ветер перелетный
обласкал меня
И шепнул печально: «Ночь
сильнее дня».
И закат померкнул. Тучи
почернели.
Дрогнули, смутились пасмурные
ели.
И над темным морем, где
крутился вал,
Ветер перелетный зыбью
пробежал.
Ночь царила в мире. А меж тем
далеко,
За морем зажглося огненное
око.
Новый распустился в
небесах цветок,
Светом возрожденных заблистал
Восток.
Ветер изменился, и пахнул мне
в очи,
И шепнул с усмешкой: «День
сильнее ночи».
Ручей
(С восточного)
Что ты плачешь,
печальный прозрачный ручей?
Пусть ты скован цепями суровой
зимы,
Скоро вспыхнет весна, запоешь
ты звончей,
На заре, под покровом немой
полутьмы.
И свободный от мертвых
бездушных оков,
Ты блеснешь и плеснешь
изумрудной волной,
И на твой жизнерадостный
сладостный зов
Вольный отклик послышится в
чаще лесной.
И, под шелест листка,
ветерка поцелуй
Заволнует твою белоснежную
грудь,
И застенчивым лилиям в зеркало
струй
На себя будет любо украдкой
взглянуть.
Вся земля оживится под
лаской лучей,
И бесследно растают оковы
зимы.
Что ж ты плачешь, скорбящий
звенящий ручей,
Что ж ты рвешься так страстно
из темной тюрьмы?
«Утомленное Солнце, стыдясь своего утомленья…»
Утомленное Солнце,
стыдясь своего утомленья,
Раскрасневшийся лик наклонило
и скрыло за лесом,
Где чуть дышит, шепчет в
ветвях ветерка дуновенье,
Где листва чуть трепещет в
лучах изумрудным навесом.
Распростертую Землю
ласкало дневное Светило,
И ушло на покой, но Земля не
насытилась лаской,
И с бледнеющим Месяцем Солнцу
она изменила,
И любовь их зажглась
обольстительной новою сказкой.
Вся небесная даль
озарилась улыбкой стыдливой,
На фиалках лесных заблистали
росою слезинки,
Зашепталась речная волна с
серебристою ивой,
И, качаясь на влаге, друг
другу кивали кувшинки.
Звуки прибоя
Как глух сердитый шум
Взволнованного Моря!
Как свод Небес угрюм,
Как бьются тучи, споря!
О чем шумит волна,
О чем протяжно стонет?
И чья там тень видна,
И кто там в Море тонет?
Гремит морской прибой,
И долог вой упорный:
«Идем, идем на бой,
На бой с Землею черной!
Разрушим грань Земли,
Покроем все водою!
Внемли, Земля, внемли,
Наш крик грозит бедою!
Мы все зальем, возьмем,
Поглотим жадной бездной,
Громадой волн плеснем,
Взберемся в мир надзвездный!»
«Шуми, греми, прибой!»
И стонут всплески смеха.
«Идем, идем на бой!» —
«На бой» — грохочет эхо.
Морское дно
(сонет)
С морского дна безмолвные
упреки
Доносятся до ласковой Луны —
О том, что эти области далеки
От воздуха, от вольной вышины.
Там все живет, там
звучен плеск волны,
А здесь на жизнь лишь бледные
намеки,
Здесь вечный сон, пустыня
тишины,
Пучины Моря мертвенно-глубоки.
И вот Луна, проснувшись
в высоте,
Поит огнем кипучие приливы,
И волны рвутся к дальней
Красоте.
Луна горит, играют
переливы, —
Но там, под блеском волн,
морское дно
По-прежнему безжизненно темно.
«Кто это ходит в ночной тишине…»
|
