XXIII
На
другое утро хозяин и гость пили чай в саду под старой липой.
– Маэстро! –
сказал, между прочим, Лаврецкий, – вам придется скоро сочинять торжественную
кантату.
– По
какому случаю?
– А
по случаю бракосочетания господина Паншина с Лизой. Заметили ли вы, как он
вчера за ней ухаживал? Кажется, у них уже все идет на лад.
– Этого
не будет! – воскликнул Лемм.
– Почему?
– Потому
что это невозможно. Впрочем, – прибавил он погодя немного, – на свете
все возможно. Особенно здесь у вас, в России,
– Россию
мы оставим пока в стороне; но что же дурного находите вы в этом браке?
– Все
дурно, все. Лизавета Михайловна девица справедливая, серьезная, с возвышенными
чувствами, а он… он ди-ле-тант, одним словом.
– Да
ведь она его любит? Лемм встал со скамейки.
– Нет,
она его не любит, то есть она очень чиста сердцем и не знает сама, что это
значит: любить. Мадам фон-Калитин ей говорит, что он хороший молодой человек, а
она слушается мадам фон-Калитин, потому что она еще совсем дитя, хоть ей и
девятнадцать лет: молится утром, молится вечером, – и это очень похвально;
но она его не любит. Она может любить одно прекрасное, а он не прекрасен, то
есть душа его не прекрасна.
Лемм
произнес всю эту речь связно и с жаром, расхаживая маленькими шагами взад и вперед
перед чайным столиком и бегая глазами по земле.
– Дражайший
маэстро! – воскликнул вдруг Лаврецкий, – мне сдается, что вы сами
влюблены в мою кузину. Лемм вдруг остановился.
– Пожалуйста, –
начал он неверным голосом, – не шутите так надо мною. Я не безумец: я в
темную могилу гляжу, не в розовую будущность.
Лаврецкому
стало жаль старика; он попросил у него прощения. Лемм после чая сыграл ему свою
кантату, а за обедом, вызванный самим Лаврецким, опять разговорился о Лизе.
Лаврецкий слушал его со вниманием и любопытством.
– Как
вы думаете, Христофор Федорыч, – сказал он наконец, – ведь у нас
теперь, кажется, все в порядке, сад в полном цвету… Не пригласить ли ее сюда на
день вместе с ее матерью и моей старушкой-теткой, а? Вам это будет приятно?
Лемм наклонил голову над тарелкой.
– Пригласите, –
проговорил он чуть слышно.
– А
Паншина не надобно?
– Не
надобно, – возразил старик с почти детской улыбкой. Два дня спустя Федор
Иваныч отправился в город к Калитиным.
|
