 Увеличить |
XIX
Небольшой
домик, куда приехал Лаврецкий и где два года тому назад скончалась Глафира
Петровна, был выстроен в прошлом столетии, из прочного соснового леса; он на
вид казался ветхим, но мог простоять еще лет пятьдесят или более. Лаврецкий
обошел все комнаты и, к великому беспокойству старых, вялых мух с белой пылью
на спине, неподвижно сидевших под притолоками, велел всюду открыть окна: с
самой смерти Глафиры Петровны никто не отпирал их. Все в доме осталось, как
было. Тонконогие белые диванчики в гостиной, обитые глянцевитым серым штофом,
протертые и продавленные, живо напоминали екатерининские времена; в гостиной же
стояло любимое кресло хозяйки, с высокой и прямой спинкой, к которой она и в
старости не прислонялась. На главной стене висел старинный портрет Федорова
прадеда, Андрея Лаврецкого; темное, желчное лицо едва отделялось от
почерневшего и покоробленного фона; небольшие злые глаза угрюмо глядели из-под
нависших, словно опухших век; черные волосы без пудры щеткой вздымались над
тяжелым, изрытым лбом. На угле портрета висел венок из запыленных иммортелей.
«Сами Глафира Петровна изволили плести», – доложил Антон. В спальне
возвышалась узкая кровать, под пологом из стародавней, весьма добротной
полосатой материи; горка полинялых подушек и стеганое жидкое одеяльце лежали на
кровати, а у изголовья висел образ «Введение во храм пресвятой
богородицы», – тот самый образ, к которому старая девица, умирая одна и
всеми забытая, в последний раз приложилась уже хладеющими губами. Туалетный
столик из штучного дерева, с медными бляхами и кривым зеркальцем, с почернелой
позолотой, стоял у окна. Рядом с спальней находилась образная, маленькая
комнатка, с голыми стенами и тяжелым киотом в угле; на полу лежал истертый,
закапанный воском коверчик; Глафира Петровна клала на нем земные поклоны. Антон
отправился с лакеем Лаврецкого отпирать конюшню и сарай; на место его явилась
старушка, чуть ли не ровесница ему, повязанная платком по самые брови; голова
ее тряслась и глаза глядели тупо, но выражали усердие, давнишнюю привычку
служить безответно, и в то же время – какое-то почтительное сожаление. Она
подошла к ручке Лаврецкого и остановилась у двери в ожидании приказаний. Он
решительно не помнил, как ее звали, не помнил даже, видел ли ее когда-нибудь;
оказалось, что ее звали Апраксеей; лет сорок тому назад та же Глафира Петровна
сослала ее с барского двора и велела ей быть птичницей; впрочем, она говорила
мало, словно из ума выжила, а глядела подобострастно. Кроме этих двух стариков да
трех пузатых ребятишек в длинных рубашонках, Антоновых правнуков, жил еще на
барском дворе однорукий бестягольный мужичонка; он бормотал, как тетерев, и не
был способен ни на что; не многим полезнее его была дряхлая собака,
приветствовавшая лаем возвращение Лаврецкого: она уже лет десять сидела на
тяжелой цепи, купленной по распоряжению Глафиры Петровны, и едва-едва была в
состоянии двигаться и влачить свою ношу. Осмотрев дом, Лаврецкий вышел в сад и
остался им доволен. Он весь зарос бурьяном, лопухами, крыжовником и малиной; но
в нем было много тени, много старых лип, которые поражали своею громадностью и
странным расположением сучьев; они были слишком тесно посажены и когда-то – лет
сто тому назад – стрижены. Сад оканчивался небольшим светлым прудом с каймой из
высокого красноватого тростника. Следы человеческой жизни глохнут очень скоро:
усадьба Глафиры Петровны не успела одичать, но уже казалась погруженной в ту
тихую дрему, которой дремлет все на земле, где только нет людской, беспокойной
заразы. Федор Иваныч прошелся также по деревне; бабы глядели на него с порогу
своих изб, подпирая щеку рукою; мужики издали кланялись, дети бежали прочь,
собаки равнодушно лаяли. Ему наконец захотелось есть; но он ожидал свою
прислугу и повара только к вечеру; обоз с провизией из Лавриков еще не
прибывал, – пришлось обратиться к Антону. Антон сейчас распорядился:
поймал, зарезал и ощипал старую курицу; Апраксея долго терла и мыла ее, стирая
ее, как белье, прежде чем положила ее в кастрюлю; когда она, наконец, сварилась,
Антон накрыл и убрал стол, поставил перед прибором почерневшую солонку аплике о
трех ножках и граненый графинчик с круглой стеклянной пробкой и узким
горлышком; потом доложил Лаврецкому певучим голосом, что кушанье готово, –
и сам стал за его стулом, обвернув правый кулак салфеткой и распространяя
какой-то крепкий, древний запах, подобный запаху кипарисового дерева. Лаврецкий
отведал супу и достал курицу; кожа ее была вся покрыта крупными пупырушками;
толстая жила шла по каждой ноге, мясо отзывалось древесиной и щелоком.
Пообедав, Лаврецкий сказал, что он выпил бы чаю, если… «Сею минуту-с
подам-с», – перебил его старик – и сдержал свое обещание. Сыскалась щепотка
чаю, завернутая в клочок красной бумажки; сыскался небольшой, но прерьяный и
шумливый самоварчик, сыскался и сахар в очень маленьких, словно обтаявших
кусках. Лаврецкий напился чаю из большой чашки; он еще с детства помнил эту
чашку: игорные карты были изображены на ней, из нее пили только гости, – и
он пил из нее, словно гость. К вечеру прибыла прислуга; Лаврецкому не
захотелось лечь в теткиной кровати; он велел постлать себе постель в столовой.
Погасив свечку, он долго глядел вокруг себя и думал невеселую думу; он
испытывал чувство, знакомое каждому человеку, которому приходится в первый раз
ночевать в давно необитаемом месте; ему казалось, что обступившая его со всех
сторон темнота не могла привыкнуть к новому жильцу, что самые стены дома
недоумевают. Наконец он вздохнул, натянул на себя одеяло и заснул. Антон дольше
всех остался на ногах; он долго шептался с Апраксеей, охал вполголоса, раза два
перекрестился; они оба не ожидали, чтобы барин поселился у них в Васильевском,
когда у него под боком было такое славное именье с отлично устроенной усадьбой;
они и не подозревали, что самая эта усадьба была противна Лаврецкому; она
возбуждала в нем тягостные воспоминания. Нашептавшись вдоволь, Антон взял
палку, поколотил по висячей, давно безмолвной доске у амбара и тут же прикорнул
на дворе, ничем не прикрыв свою белую голову. Майская ночь была тиха и ласкова, –
и сладко спалось старику.
|
