 Увеличить |
IV
Вся
часть Терской линии, по которой расположены гребенские станицы, около восьмидесяти
верст длины, носит на себе одинаковый характер и по местности и по населению.
Терек, отделяющий казаков от горцев, течет мутно и быстро, но уже широко и
спокойно, постоянно нанося сероватый песок на низкий, заросший камышом правый
берег и подмывая обрывистый, хотя и не высокий левый берег с его корнями
столетних дубов, гниющих чинар и молодого подроста. По правому берегу
расположены мирные, но еще беспокойные аулы; вдоль по левому берегу, в полуверсте
от воды, на расстоянии семи и восьми верст одна от другой, расположены станицы.
В старину бульшая часть этих станиц были на самом берегу; но Терек, каждый год
отклоняясь к северу от гор, подмыл их, и теперь видны только густо заросшие
старые городища, сады, груши, лычи и раины, переплетенные ежевичником и
одичавшим виноградником. Никто уже не живет там, и только видны по песку следы
оленей, бирюков[1],
зайцев и фазанов, полюбивших эти места. От станицы до станицы идет дорога,
прорубленная в лесу на пушечный выстрел. По дороге расположены кордоны, в
которых стоят казаки; между кордонами, на вышках, находятся часовые. Только
узкая, саженей в триста, полоса лесистой плодородной земли составляет владения
казаков. На север от них начинаются песчаные буруны Ногайской, или Моздокской,
степи, идущей далеко на север и сливающейся Бог знает где с Трухменскими,
Астраханскими и Киргиз-Кайсацкими степями. На юг за Тереком – Большая
Чечня, Кочкалыковский хребет, Черные горы, еще какой-то хребет и, наконец,
снежные горы, которые только видны, но в которых никто никогда еще не был. На
этой-то плодородной, лесистой и богатой растительностью полосе живет с
незапамятных времен воинственное, красивое и богатое староверческое русское
население, называемое гребенскими казаками.
Очень,
очень давно предки их, староверы, бежали из России и поселились за Тереком,
между чеченцами на Гребне, первом хребте лесистых гор Большой Чечни. Живя между
чеченцами, казаки перероднились с ними и усвоили себе обычаи, образ жизни и
нравы горцев; но удержали и там во всей прежней чистоте русский язык и старую
веру. Предание, еще до сих пор свежее между казаками, говорит, что царь Иван
Грозный приезжал на Терек, вызывал с Гребня к своему лицу стариков, дарил им
землю по сю сторону реки, увещевал жить в дружбе и обещал не принуждать их ни к
подданству, ни к перемене веры. Еще до сих пор казацкие роды считаются родством
с чеченскими, и любовь к свободе, праздности, грабежу и войне составляет
главные черты их характера. Влияние России выражается только с невыгодной
стороны: стеснением в выборах, снятием колоколов и войсками, которые стоят и
проходят там. Казак, по влечению, менее ненавидит джигита-горца, который убил
его брата, чем солдата, который стоит у него, чтобы защищать его станицу, но
который закурил табаком его хату. Он уважает врага-горца, но презирает чужого
для него и угнетателя солдата. Собственно, русский мужик для казака есть
какое-то чуждое, дикое и презренное существо, которого образчик он видал в
заходящих торгашах и переселенцах-малороссиянах, которых казаки презрительно
называют шаповалами. Щегольство в одежде состоит в подражании черкесу. Лучшее
оружие добывается от горца, лучшие лошади покупаются и крадутся у них же.
Молодец казак щеголяет знанием татарского языка и, разгулявшись, даже с своим
братом говорит по-татарски. Несмотря на то, этот христианский народец, закинутый
в уголок земли, окруженный полудикими магометанскими племенами и солдатами,
считает себя на высокой степени развития и признает человеком только одного
казака; на все же остальное смотрит с презрением. Казак большую часть времени
проводит на кордонах, в походах, на охоте или рыбной ловле. Он почти никогда не
работает дома. Пребывание его в станице есть исключение из правила – праздник,
и тогда он гуляет. Вино у казаков у всех свое, и пьянство есть не
столько общая всем склонность, сколько обряд, неисполнение которого сочлось бы
за отступничество. На женщину казак смотрит как на орудие своего
благосостояния; девке только позволяет гулять, бабу же заставляет с молодости и
до глубокой старости работать для себя и смотрит на женщину с восточным
требованием покорности и труда. Вследствие такого взгляда женщина, усиленно
развиваясь и физически и нравственно, хотя и покоряясь наружно, получает, как
вообще на Востоке, без сравнения большее, чем на Западе, влияние и вес в
домашнем быту. Удаление ее от общественной жизни и привычка к мужской тяжелой
работе дают ей тем больший вес и силу в домашнем быту. Казак, который при
посторонних считает неприличным ласково или праздно говорить с своею бабой,
невольно чувствует ее превосходство, оставаясь с ней с глазу на глаз. Весь дом,
все имущество, все хозяйство приобретено ею и держится только ее трудами и
заботами. Хотя он и твердо убежден, что труд постыден для казака и приличен
только работнику-ногайцу и женщине, он смутно чувствует, что все, чем он
пользуется и называет своим, есть произведение этого труда и что во власти
женщины, матери или жены, которую он считает своею холопкой, лишить его всего,
чем он пользуется. Кроме того, постоянный мужской, тяжелый труд и заботы,
переданные ей на руки, дали особенно самостоятельный, мужественный характер
гребенской женщине и поразительно развили в ней физическую силу, здравый смысл,
решительность и стойкость характера. Женщины большею частию и сильнее, и умнее,
и развитее, и красивее казаков. Красота гребенской женщины особенно
поразительна соединением самого чистого типа черкесского лица с широким и
могучим сложением северной женщины. Казачки носят одежду черкесскую: татарскую
рубаху, бешмет и чувяки; но платки завязывают по-русски. Щегольство, чистота и
изящество в одежде и убранстве хат составляют привычку и необходимость их
жизни. В отношениях к мужчинам женщины, и особенно девки, пользуются
совершенною свободой. Станица Новомлинская считалась корнем гребенского
казачества. В ней, более чем в других, сохранились нравы старых гребенцов, и
женщины этой станицы исстари славились своею красотой по всему Кавказу.
Средства жизни казаков составляют виноградные и фруктовые сады, бахчи с
арбузами и тыквами, рыбная ловля, охота, посевы кукурузы и проса и военная
добыча.
Новомлинская
станица стоит в трех верстах от Терека, отделяясь от него густым лесом. С одной
стороны дороги, проходящей через станицу, – река; с другой – зеленеют
виноградные, фруктовые сады и виднеются песчаные буруны (наносные пески)
Ногайской степи. Станица обнесена земляным валом и колючим терновником.
Выезжают из станицы и въезжают в нее высокими на столбах воротами с небольшою,
крытою камышом крышкой, около которых стоит на деревянном лафете пушка,
уродливая, сто лет не стрелявшая, когда-то отбитая казаками. Казак в форме, в
шашке и ружье, иногда стоит, иногда не стоит на часах у ворот, иногда делает,
иногда не делает фрунт проходящему офицеру. Под крышкой ворот на белой дощечке
черною краской написано: домов 266, мужеского пола душ 897, женского пола 1012.
Дома казаков все подняты на столбах от земли на аршин и более, опрятно покрыты
камышом, с высокими князьками. Все ежели не новы, то прямы, чисты, с
разнообразными высокими крылечками и не прилеплены друг к другу, а просторно и
живописно расположены широкими улицами и переулками. Перед светлыми большими
окнами многих домов, за огородками, поднимаются выше хат темно-зеленые раины,
нежные светлолиственные акации с белыми душистыми цветами, и тут же нагло блестящие
желтые подсолнухи и вьющиеся лозы травянок и винограда. На широкой площади
виднеются три лавочки с красным товаром, семечком, стручками и пряниками; и за
высокой оградой, из-за ряда старых раин, виднеется, длиннее и выше всех других,
дом полкового командира со створчатыми окнами. Народа, особенно летом, всегда
мало виднеется в будни по улицам станицы. Казаки на службе: на кордонах и в
походе; старики на охоте, рыбной ловле или с бабами на работе в садах и
огородах. Только совсем старые, малые и больные остаются дома.
|
