XII
Ванюша,
между тем успевший уладить свое хозяйство и даже обрившийся у ротного цирюльника
и выпустивший панталоны из сапог в знак того, что рота стоит на просторных
квартирах, находился в самом хорошем расположении духа. Он внимательно, но
недоброжелательно смотрел на Ерошку, как на дикого невиданного зверя, покачал
головой на запачканный им пол и, взяв из-под лавки две пустые бутылки,
отправился к хозяевам.
– Здравствуйте,
любезненькие, – сказал он, решившись быть особенно кротким. – Барин
велел чихирю купить; налейте, добряшки.
Старуха
ничего не ответила. Девка, стоя перед маленьким татарским зеркальцем, убирала
платком голову; она молча оглянулась на Ванюшу.
– Я
деньги заплачу, почтенные, – сказал Ванюша, потряхивая в кармане
медными. – Вы будьте добрые, и мы добрые будем, так-то лучше, – прибавил
он.
– Много
ли? – отрывисто спросила старуха.
– Осьмушку.
– Поди,
родная, нацеди им, – сказала бабука Улита, обращаясь к дочери. – Из
начатой налей, желанная.
Девка
взяла ключи и графин и вместе с Ванюшей вышла из хаты.
– Скажи,
пожалуйста, кто это такая женщина? – спросил Оленин, указывая на
Марьянку, которая в это время проходила мимо окна.
Старик
подмигнул и толкнул локтем молодого человека.
– Постой, – проговорил
он и высунулся в окно. – Кхм! Кхм! – закашлял и замычал
он. – Марьянушка! А, нянюка Марьянка! Полюби меня, душенька! Я
шутник, – прибавил он шепотом, обращаясь к Оленину.
Девка,
не оборачивая головы, ровно и сильно размахивая руками, шла мимо окна тою особенною
щеголеватою, молодецкою походкой, которою ходят казачки. Она только медленно повела
на старика своими черными, отененными глазами.
– Полюби
меня, будешь счастливая! – закричал Ерошка и, подмигивая,
вопросительно взглянул на Оленина. – Я молодец, я шутник, – прибавил
он, – Королева девка? А?
– Красавица, – сказал
Оленин. – Позови ее сюда.
– Ни-ни! – проговорил
старик. – Эту сватают за Лукашку. Лука – казак молодец, джигит,
намеднись абрека убил. Я тебе лучше найду. Такую добуду, что вся в шелку да в
серебре ходить будет. Уж сказал – сделаю; красавицу достану.
– Старик,
а что говоришь! – сказал Оленин. – Ведь это грех!
– Грех?
Где грех? – решительно отвечал старик. – На хорошую девку
поглядеть грех? Погулять с ней грех? Али любить ее грех? Это у вас так? Нет,
отец мой, это не грех, а спасенье. Бог тебя сделал, Бог и девку сделал. Все он,
батюшка, сделал. Так на хорошую девку смотреть не грех. На то она сделана, чтоб
ее любить да на нее радоваться. Так-то я сужу, добрый человек.
Пройдя
через двор и войдя в темную, прохладную клеть, заставленную бочками, Марьяна с
привычною молитвой подошла к бочке и опустила в нее ливер. Ванюша, стоя в
дверях, улыбался, глядя на нее. Ему ужасно смешно казалось, что на ней одна
рубаха, обтянута сзади и поддернута спереди, и еще смешнее то, что на шее
висели полтинники. Он думал, что это не по-русски и что у них в дворне то-то
смеху было бы, кабы такую девку увидали. «Ла филь ком се тре бье[16], для
разнообразия, – думал он, – скажу теперь барину».
– Что
зазастил-то, черт! – вдруг крикнула девка. – Подал бы
графин-то.
Нацедив
полный графин холодным красным вином, Марьяна подала его Ванюше.
– Мамуке
деньги отдай, – сказала она, отталкивая руку Ванюши с деньгами.
Ванюша усмехнулся.
– Отчего
вы такие сердитые, миленькие? – сказал он добродушно, переминаясь, в
то время как девка закрывала бочку.
Она
засмеялась.
– А
вы разве добрые?
– Мы
с господином очень добрые, – убедительно отвечал Ванюша. – Мы
такие добрые, что, где ни жили, везде нам хозяева наши благодарны оставались.
Потому благородный человек.
Девка
приостановилась, слушая.
– А
что, он женатый, твой пан-то? – спросила она.
– Нет!
Наш барин молодой и не женатый. Потому господа благородные никогда молоды
жениться не могут, – поучительно возразил Ванюша.
– Легко
ли! Какой буйвол разъелся, а жениться молод! Он у вас у всех начальник? – спросила
она.
– Господин
мой юнкер, значит – еще не офицер. А звание-то имеет себе больше генерала – большого
лица. Потому что не только наш полковник, а сам царь его знает, – гордо
объяснил Ванюша. – Мы не такие, как другие армейские – голь, а
наш папенька сам сенатор; тысячу, больше душ мужиков себе имел и нам по тысяче
присылают. Потому нас всегда и любят. А то, пожалуй, и капитан, да денег нет.
Что проку-то?..
– Иди,
запру, – прервала девка.
Ванюша
принес вино и объявил Оленину, что ла филь се тре жули[17], – и тотчас же
с глупым хохотом ушел.
|
