XXXII
Раза два
он останавливался, прислушиваясь к звонкому смеху Марьяны и Устеньки, которые,
сойдясь вместе, кричали что-то. Целый вечер Оленин проходил в лесу на охоте.
Ничего не убив, он вернулся уж сумерками. Пройдя по двору, он заметил отворенную
дверь в хозяйской избушке и видневшуюся из нее голубую рубаху. Он
особенно громко кликнул Ванюшу, чтобы дать знать о своем приходе, и сел на
крыльце на обычное место. Хозяева уже вернулись из садов; они вышли из избушки,
прошли в свою хату и не позвали его к себе. Марьяна два раза выходила за
ворота. Один раз в полусвете ему показалось, что она оглянулась на него. Он
жадно следил глазами за каждым ее движением, но не решился подойти к ней. Когда
она скрылась в хате, он сошел с крыльца и начал ходить по двору. Но Марьяна уже
не выходила. Целую ночь Оленин провел без сна на дворе, прислушиваясь к каждому
звуку в хозяйской хате. Он слышал, как с вечера они говорили, как ужинали, как
вытаскивали пуховики и укладывались спать, слышал, как чему-то засмеялась
Марьяна; слышал потом, как все затихло. Хорунжий переговаривал что-то шепотом с
старухой, и кто-то дышал. Он зашел в свою хату. Ванюша, не раздеваясь, спал. Оленин
позавидовал ему и опять принялся ходить по двору, все ожидая чего-то; но никто
не выходил, никто не шевелился; только слышалось равномерное дыхание трех
человек. Он знал дыхание Марьяны и все слушал его и слушал стук своего сердца.
В станице все затихло, поздний месяц взошел, и стала виднее скотина, пыхтевшая
по дворам, ложившаяся и медленно встававшая. Оленин со злобой спрашивал себя:
«Чего мне нужно?» – и не мог оторваться от своей ночи. Вдруг ясно послышались
ему шаги и скрип половицы в хозяйской хате. Он бросился к дверям; но опять
ничего не было слышно, кроме равномерного дыхания, и опять на дворе после
тяжелого вздоха поворачивалась буйволица, вставая на передние колени, потом на
все ноги, взмахивала хвостом, и равномерно шлепало что-то по сухой глине двора,
и опять со вздохом укладывалась она в месячной мгле… Он спрашивал себя: «Что мне
делать?» – и решительно собирался идти спать; но опять послышались звуки,
и в воображении его возникал образ Марьянки, выходившей на эту месячную
туманную ночь, и опять он бросался к окну, и опять слышал шаги. Уже перед
светом подошел он к окну, толкнул в ставень, перебежал к двери, и действительно
заслышался вздох Марьянки и шаги. Он взялся за щеколду и постучал. Босые,
осторожные шаги, чуть скрипя половицами, приближались к двери. Зашевелилась
щеколда, скрипнула дверь, пахнуло запахом душницы и тыквы, и на пороге
показалась вся фигура Марьянки. Он видел ее только мгновенье при месячном
свете. Она захлопнула дверь и, что-то прошептав, побежала легкими шагами назад.
Оленин стал стучать слегка, ничто не отзывалось. Он перебежал к окну и стал
слушать. Вдруг резкий, визгливый мужской голос поразил его.
– Славно! – сказал
невысокий казачонок в белой папахе, близко подходя со двора к Оленину. – Я
видел, славно!
Оленин
узнал Назарку и молчал, не зная, что делать и говорить.
– Славно!
Вот я в станичное пойду, докажу и отцу скажу. Вишь, хорунжиха какая! Ей одного
мало.
– Чего
ты от меня хочешь, что тебе надо? – выговорил Оленин.
– Ничего,
я только в станичном скажу. Назарка говорил очень громко, видимо, нарочно.
– Вишь,
ловкий юнкирь какой! Оленин дрожал и бледнел.
– Поди
сюда, сюда! – Он сильно ухватил его за руки и отвел его к своей
хате. – Ведь ничего не было, она меня не пустила, и я ничего… Она
честная…
– Ну
там, разбирать… – сказал Назарка.
– Да
я все равно тебе дам… Вот постой!.. Назарка замолчал. Оленин вбежал в свою хату
и вынес казаку десять рублей.
– Ведь
ничего не было, да все равно, я виноват, вот я и даю! Только, ради Бога, чтобы
никто не знал. Да ничего не было…
– Счастливо
оставаться, – смеясь, сказал Назарка и вышел.
Назарка
приезжал в эту ночь в станицу по поручению Лукашки – приготовить место для
краденой лошади – и, проходя домой по улице, заслышал звуки шагов. Он
вернулся на другое утро в сотню и, хвастаясь, рассказал товарищу, как он ловко
добыл десять монетов. На другое утро Оленин виделся с хозяевами, и никто
ничего не знал. С Марьяной он не говорил, и она только посмеивалась, глядя на
него. Ночь он опять провел без сна, тщетно бродя по двору. Следующий день он
нарочно провел на охоте и вечером, чтобы бежать от себя, ушел к Белецкому. Он
боялся себя и дал себе слово не заходить больше к хозяевам. На следующую ночь
разбудил Оленина фельдфебель. Рота тотчас же выступала в набег. Оленин
обрадовался этому случаю и думал не вернуться уже более в станицу.
Набег
продолжался четыре дня. Начальник пожелал видеть Оленина, с которым он был в
родстве, и предложил ему остаться в штабе. Оленин отказался. Он не мог жить без
своей станицы и просился домой. За набег ему навесили солдатский крест,
которого он так желал прежде. Теперь же он был совершенно равнодушен к этому
кресту и еще более равнодушен к представлению в офицеры, которое все еще не
выходило. Он без оказии проехал с Ванюшей на линию и несколькими часами
опередил свою роту. Оленин весь вечер провел на крыльце, глядя на Марьяну. Всю
ночь он опять без цели, без мысли ходил по двору.
|
