XXX
Несмотря
на то, что от жару некуда было деваться, что комары роями вились в прохладной
тени арбы и что мальчишка, ворочаясь, толкал ее, Марьяна натянула себе на
голову платок и уж засыпала, как вдруг Устенька, соседка, прибежала к ней и,
нырнув под арбу, легла с ней рядом.
– Ну,
спать, девки! спать! – говорила Устенька, укладываясь под
арбой. – Стой, – сказала она, вскакивая, – так не
ладно.
Она
вскочила, нарвала зеленых веток и с двух сторон привесила к колесам арбы, еще
сверху накинув бешметом.
– Ты
пусти, – закричала она мальчишке, подлезая опять под арбу, – разве
казакам место с девками? Ступай!
Оставшись
под арбой одна с подругой, Устенька вдруг обхватила ее обеими руками и,
прижимаясь к ней, начала целовать Марьяну в щеки и шею.
– Миленький!
братец, – приговаривала она, заливаясь своим тоненьким, отчетливым смехом.
– Видишь,
у дедушки научилась, – отвечала Марьяна, отбиваясь. – Ну,
брось!
И они
обе так расхохотались, что мать крикнула на них.
– Аль
завидно? – шепотом сказала Устенька.
– Что
врешь! Давай спать. Ну, зачем пришла? Но Устенька не унималась:
– А
что я тебе скажу, так ну! Марьяна приподнялась на локоть и поправила сбившийся
платок.
– Ну,
что скажешь?
– Про
твоего постояльца я что знаю.
– Нечего
знать, – отвечала Марьяна.
– Ах
ты, плут-девка! – сказала Устенька, толкая ее локтем и смеясь. – Ничего
не расскажешь. Ходит к вам?
– Ходит.
Так что ж! – сказала Марьяна и вдруг покраснела.
– Вот
я девка простая, я всем расскажу. Что мне прятаться, – говорила
Устенька, и веселое румяное лицо приняло задумчивое выражение. – Разве
я кому дурно делаю? Люблю его, да и все тут!
– Дедушку-то,
что ль?
– Ну
да.
– А
грех! – возразила Марьяна.
– Ах,
Машенька! Когда же и гулять, как не на девичьей воле? За казака пойду, рожать
стану, нужду узнаю. Вот ты поди замуж за Лукашку, тогда и в мысль радость не
пойдет, дети пойдут да работа.
– Что
ж, другим и замужем жить хорошо. Все равно! – спокойно отвечала
Марьяна.
– Да
ты расскажи хоть раз, что у вас с Лукашкой было?
– Да
что было? Сватал. Батюшка на год отложил; а нынче сговорили, осенью отдадут.
– Да
он что тебе говорил? Марьяна улыбнулась.
– Известно,
что говорил. Говорил, что любит. Все просил в сады с ним пойти.
– Вишь,
смола какой! Ведь ты не пошла, я чай. А он какой теперь молодец стал! Первый
джигит. Все и в сотне гуляет. Намеднись приезжал наш Кирка, говорил: коня
какого выменял! А все, чай, по тебе скучает. А еще что он говорил? – спросила
Марьяну Устенька.
– Все
тебе знать надо, – засмеялась Марьяна. – Раз на коне ночью
приехал к окну, пьяный. Просился.
– Что
ж, не пустила?
– А
то пустить! Я раз слово сказала, и будет! Твердо, как камень, – серьезно
отвечала Марьяна.
– А
молодец! Только захоти, никакая девка им не побрезгает.
– Пускай
к другим ходит, – гордо ответила Марьяна.
– Не
жалеешь ты его?
– Жалею,
а глупости не сделаю. Это дурно.
Устенька
вдруг упала головой на грудь подруге, обхватила ее руками и вся затряслась от
давившего ее смеха.
– Глупая
ты дура! – проговорила она, запыхавшись, – счастье себе не
хочешь, – и опять принялась щекотать Марьяну.
– Ай,
брось! – говорила Марьяна, вскрикивая сквозь смех. – Лазутку
раздавила.
– Вишь,
черти, разыгрались, не умаялись, – послышался опять из-за арбы сонный
голос старухи.
– Счастья
не хочешь, – повторила Устенька шепотом и привставая. – А
счастлива ты, ей-богу! Как тебя любят! Ты корявая такая, а тебя любят. Эх, кабы
я да на твоем месте была, я бы постояльца вашего так окрутила! Посмотрела я на
него, как у нас были, так, кажется, и съел бы он тебя глазами. Мой дедушка – и
тот чего мне не надавал! А ваш, слышь, из русских богач первый. Его денщик
сказывал, что у них свои холопи есть.
Марьяна
привстала и, задумавшись, улыбнулась.
– Что
он мне раз сказал, постоялец-то, – проговорила она, перекусывая травинку. – Говорит:
я бы хотел казаком Лукашкой быть или твоим братишкой, Лазуткой. К чему это он
так сказал?
– А
так, врет, что на ум взбрело, – отвечала Устенька. – Мой
чего не говорит! Точно порченый!
Марьяна
бросилась головой на свернутый бешмет, кинула руку на плечо Устеньке и закрыла
глаза.
– Нынче
хотел в сады работать прийти; его батюшка звал, – проговорила она,
помолчав немного, и заснула.
|
