Мобильная версия
   

Александр Дюма «Граф Монте-Кристо»


Александр Дюма Граф Монте-Кристо
УвеличитьУвеличить

III. ОБВИНЕНИЕ 

   Д'Авриньи довольно быстро привел в  чувство  королевского  прокурора, казавшегося в этой злополучной комнате вторым трупом.

   - Мой дом стал домом смерти! - простонал Вильфор.

   - И преступления, - сказал доктор.

   - Я не могу передать  вам,  что  я  сейчас  испытываю,  -  воскликнул Вильфор, - ужас, боль, безумие.

   - Да, - сказал д'Авриньи  спокойно  и  внушительно,  -  но  нам  пора действовать; мне кажется, пора преградить  путь  этому  потоку  смертей. Лично я больше не в силах скрывать такую тайну,  не  имея  надежды,  что попранные законы и невинные жертвы будут отмщены.

   Вильфор окинул комнату мрачным взглядом.

   - В моем доме! - прошептал он. - В моем доме!

   - Послушайте, Вильфор, - сказал д'Авриньи, - будьте мужчиной. Блюститель закона, честь ваша требует, чтобы вы принесли эту жертву.

   - Страшное слово, доктор. Принести себя в жертву!

   - Об этом и идет речь.

   - Значит, вы кого-нибудь подозреваете?

   - Я никого не подозреваю. Смерть стучится в вашу дверь,  она  входит, она идет, не слепо, а обдуманно, из комнаты в комнату, а  я  иду  по  ее следу, вижу ее путь. Я верен мудрости древних; я бреду ощупью; ведь  моя дружба к вашей семье и мое уважение к вам - это две повязки, закрывающие мне глаза; и вот...

   - Говорите, доктор, я готов выслушать вас.

   - В вашем доме, быть может в вашей семье, скрывается одно из тех  чудовищ, которые рождаются раз в столетие. Локуста и Агриппина жили в одно время, но это исключительный случай, он доказывает, с какой Яростью провидение хотело истребить Римскую империю, запятнанную столькими  злодеяниями. Брунгильда и Фредегонда - следствие мучительных усилий, с которыми нарождающаяся цивилизация стремилась к познанию Духа, хотя бы  с  помощью посланца тьмы. И все эти женщины были молоды и  прекрасны.  На  их челе лежала когда-то та же печать невинности, которая лежит  и  на  челе преступницы, живущей в вашем доме.

   Вильфор вскрикнул, стиснул руки и с мольбой посмотрел на доктора.

   Но тот безжалостно продолжал:

   - Ищи, кому преступление выгодно, - гласит одна из аксиом юридической науки.

   - Доктор! - воскликнул Вильфор. - Сколько раз уже человеческое правосудие было обмануто этими роковыми словами! Я не знаю, но  мне  кажется, что это преступление...

   Так вы признаете, что это преступление?

   - Да, признаю. Что еще  мне  остается?  Но  дайте  мне  досказать.  Я чувствую, что я - главная жертва этого преступления. За всеми этими  загадочными смертями таится моя собственная гибель.

   - Человек, - прошептал д'Авриньи, - самое эгоистичное из всех  животных, самое себялюбивое из всех живых созданий! Он уверен, что только для него одного светит солнце, вертится земля и косит смерть. Муравей, проклинающий бога, взобравшись на травинку! А те, кого лишили жизни?  Маркиз де Сен-Меран, маркиза, господин Нуартье...

   - Как? Господин Нуартье?

   - Да! Неужели вы думаете, что покушались на этого несчастного  слугу? Нет, как Полоний у Шекспира, он умер вместо другого. Нуартье -  вот  кто должен был выпить лимонад. Нуартье и пил его; а тот  выпил  случайно;  и хотя умер Барруа, но умереть должен был Нуартье.

   - Почему же не погиб мой отец?

   - Я вам уже объяснял в тот вечер, в саду,  когда  умерла  госпожа  де Сен-Меран: потому что его организм привык к  употреблению  этого  самого яда. Потому что доза, недостаточная для  него,  смертельна  для  всякого другого. Словом, потому что никто на свете, даже убийца, не  знает,  что вот уже год, как я лечу господина Нуартье бруцином, между тем как убийце известно, да он убедился и на опыте, что бруцин - сильно действующий яд.

   - Боже! - прошептал Вильфор, ломая руки.

   - Проследите действия преступника: он убивает маркиза...

   - Доктор!

   - Я готов присягнуть в этом. То, что мне говорили о его смерти, слишком точно совпадает с тем, что я видел собственными глазами.

   Вильфор уже не спорил. Он глухо застонал.

   - Он убивает маркиза, - повторил доктор, - он  убивает  маркизу.  Это сулит двойное наследство.

   Вильфор отер пот, струившийся по его лбу.

   - Слушайте внимательно.

   - Я ловлю каждое ваше слово, - прошептал Вильфор.

   - Господин Нуартье, - безжалостно продолжал д'Авриньи, - в своем  завещании отказал все, что имеет, бедным, тем самым  обделив  вас  и  вашу семью. Господина Нуартье пощадили, от него нечего было ждать. Но едва он уничтожил свое первое завещание, едва успел составить второе, как  преступник, по-видимому опасаясь, что он может составить и третье,  его  отравляет. Ведь завещание, если не ошибаюсь, составлено позавчера. Как видите, времени не теряли.

   - Пощадите, д'Авриньи!

   - Никакой пощады, сударь. У врача есть священный долг, и во  имя  его он восходит к источникам жизни и спускается в таинственный мрак  смерти. Когда преступление совершено и бог в ужасе отвращает свой взор от  преступника, долг врача сказать: это он!

   - Пощадите мою дочь! - прошептал Вильфор.

   - Вы сами назвали ее - вы, отец.

   - Пощадите Валентину! Нет, это невозможно. Я скорее обвинил бы самого себя! Валентина, золотое сердце, сама невинность!

   - Пощады быть не может, господин королевский прокурор. Улики  налицо: мадемуазель де Вильфор сама упаковывала лекарства, которые были  посланы маркизу де Сен-Меран, и маркиз умер.

   Мадемуазель де Вильфор приготовляла питье для маркизы де Сен-Меран, и маркиза умерла.

   Мадемуазель де Вильфор взяла из рук Барруа графин с лимонадом,  который господин Нуартье обычно весь выпивает утром, и старик спасся  только чудом.

   Мадемуазель де Вильфор - вот преступница, вот отравительница!  Господин королевский прокурор, я обвиняю мадемуазель де  Вильфор,  исполняйте свой долг!

   - Доктор, я не спорю, не защищаюсь, я верю вам, но не губите меня, не губите мою честь!

   - Господин Вильфор, - продолжал доктор с возрастающей силой,  -  есть обстоятельства, в которых я отказываюсь считаться с глупыми  условностями. Если бы ваша дочь совершила только одно преступление и я  думал  бы, что она замышляет второе, я сказал бы вам: предостерегите ее,  накажите, пусть она проведет остаток жизни где-нибудь в монастыре, в слезах  замаливая свой грех. Если бы она совершила второе преступление, я сказал  бы вам: слушайте, Вильфор, вот вам яд, от которого нет  противоядия,  быстрый, как мысль, мгновенный, как молния, разящий, как гром; дайте ей этого яду, поручив душу ее милости божьей, и  таким  образом  спасите  свою честь и свою жизнь, ибо она покушается на вас. Я вижу, как она  подходит к вашему изголовью с лицемерной улыбкой и нежными словами! Горе вам, если вы не поразите ее первый! Вот что сказал бы я вам, если бы она  убила только двух человек. Но она присутствовала при трех агониях, она  видела трех умирающих, она опускалась на колени около трех трупов. В руки палача отравительницу, в руки палача! Вы говорите о чести; сделайте то,  что я вам говорю, и вы обессмертите свое имя!

   Вильфор упал на колени.

   - У меня нет вашей силы воли, - сказал он, - но и у вас  ее  не  было бы, если бы дело шло не о моей дочери, а о вашей.

   Д'Авриньи побледнел.

   - Доктор, всякий человек, рожденный женщиной, обречен на страдания  и смерть; я буду страдать и, страдая, ждать смертного часа.

   - Берегитесь, - сказал д'Авриньи, - он не скоро наступит; он настанет только после того, как на ваших глазах погибнут ваш отец, ваша жена, ваш сын, быть может.

   Вильфор, задыхаясь, схватил доктора за руку.

   - Пожалейте меня, - воскликнул он, - помогите мне...  Нет,  моя  дочь невиновна... Поставьте нас перед лицом суда, и я снова скажу:  нет,  моя дочь невиновна... В моем доме не было преступления... Я не хочу, вы слышите, чтобы в моем доме было преступление... Потому что если  в  чей-нибудь дом вошло преступление, то оно, как смерть, никогда не приходит одно. Послушайте, что вам до того, если я паду жертвою  убийства?..  Разве вы мне друг? Разве вы человек?  Разве  у  вас  есть  сердце?..  Нет,  вы врач!.. И я вам говорю: нет, я не предам свою дочь в руки палача!..  Эта мысль гложет меня, я, как безумец, ютов разрывать себе грудь  ногтями!.. Что, если вы ошибаетесь, доктор? Если эго кто-нибудь другой,  а  не  моя дочь? Если в один прекрасный день, бледный, как призрак, я приду к вам и скажу: убийца, ты убил мою дочь!.. Если бы это случилось...  я  христианин, д'Авриньи, но я убил бы себя.

   - Хорошо, - сказал доктор после краткого раздумья, - я подожду.

   Вильфор недоверчиво посмотрел на пего.

   - Но только, - торжественно продолжал д'Авриньи, - если в вашем  доме кто-нибудь заболеет, если вы сами почувствуете, что удар поразил вас, не посылайте за мной, я не приду. Я согласен делить  с  вами  эту  страшную тайну, но я не желаю, чтобы стыд и раскаяние поселились в моей душе, вырастали и множились в ней так же, как злодейство и горе в вашем доме.

   - Вы покидаете меня, доктор?

   - Да, ибо нам дальше не по пути, я дошел с вами до подножья  эшафота. Еще одно разоблачение - и этой ужасной трагедии настанет конец.  Прощайте.

   - Доктор, умоляю вас!

   - Все, что я вижу здесь, оскверняет мой ум. Мне ненавистен  ваш  дом. Прощайте, сударь!

   - Еще слово, одно только слово, доктор! Вы оставляете меня  одного  в этом ужасном положении, еще более ужасном от того, что вы  мне  сказали. Но что скажут о внезапной смерти несчастного Барруа?

   - Вы правы, - сказал д'Авриньи, - проводите меня.

   Доктор вышел первым, Вильфор шел следом за ним;  встревоженные  слуги толпились в коридоре и на лестнице, по которой должен был пройти доктор.

   - Сударь, - громко сказал д'Авриньи Вильфору, так, чтобы все слышали, - бедняга Барруа в последние годы вел слишком сидячий  образ  жизни;  он так привык разъезжать вместе со своим хозяином, то верхом, то в экипаже, по всей Европе, что уход за прикованным к креслу  больным  погубил  его. Кровь застоялась, человек он был тучный, с короткой  толстой  шеей,  его сразил апоплексический удар, а меня позвали слишком  поздно.  Кстати,  прибавил он шепотом, - не забудьте выплеснуть в печку фиалковый сироп.

   И доктор, не протянув Вильфору руки, ни словом не возвращаясь к  сказанному, вышел из дома, провожаемый слезами и причитаниями слуг.

   В тот же вечер все слуги Вильфоров, собравшись на кухне и  потолковав между собой, отправились к г-же де Вильфор с просьбой отпустить  их.  Ни уговоры, ни предложение увеличить жалованье не привели ни  к  чему;  они твердили одно:

   - Мы хотим уйти, потому что в этом доме смерть.

   И они, невзирая на все просьбы, покинули дом, уверяя,  что  им  очень жаль расставаться с такими добрыми хозяевами и  особенно  с  мадемуазель Валентиной, такой доброй, такой отзывчивой и ласковой.

   Вильфор при этих словах взглянул на Валентину.

   Она плакала.

   И странно: несмотря на волнение, охватившее его при виде  этих  слез, он взглянул также и на г-жу де Вильфор, и ему показалось, что на ее тонких губах мелькнула мимолетная мрачная усмешка, подобно зловещему метеору, пролетающему среди туч в глубине грозового неба.  


  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика