 Увеличить |
III КАТАЛАНЦЫ
В ста шагах от того места, где оба друга, насторожив уши и поглядывая на
дорогу, прихлебывали искрометное мальгское вино, за лысым пригорком,
обглоданным солнцем и мистралями, лежало селение Каталаны.
Однажды из Испании выехали какие-то таинственные переселенцы и пристали к тому
клочку земли, на котором они живут и поныне Они явились неведомо откуда и
говорили на незнакомом языке Один из начальников, понимавший провансальский
язык, попросил у города Марселя позволения завладеть пустынным мысом, на
который они, по примеру древних мореходов, вытащили свои суда. Просьбу
уважили, и три месяца спустя вокруг десятка судов, привезших этих морских
цыган, выросло небольшое селение В этом своеобразном и живописном селенье,
полумавританском, полуиспанском, и поныне живут потомки этих людей, говорящие
на языке своих дедов В продолжение трех или четырех веков они остались верны
своему мысу, на который опустились, как стая морских птиц, они нимало не
смешались с марсельскими жителями, женятся только между собой и сохраняют
нравы и одежду своей родины так же, как сохранили ее язык.
Мы приглашаем читателя последовать за нами по единственной улице селения и
зайти в один из домиков, солнце снаружи окрасило его стены в цвет опавших
листьев, одинаковый для всех старинных построек этого края, а внутри кисть
маляра сообщила им белизну, составляющую единственное украшение испанских
роsadas [2].
Красивая молодая девушка, с черными, как смоль, волосами, с бархатными, как у
газели, глазами, стояла, прислонившись к перегородке, и в тонких, словно
выточенных античным ваятелем пальцах мяла ни в чем не повинную ветку вереска,
оборванные цветы и листья уже усеяли пол; руки ее, обнаженные до локтя,
покрытые загаром, но словно скопированные с рук Венеры Арльской, дрожали от
волнения, а легкой ножкой с высоким подъемом она нетерпеливо постукивала по
полу, так что можно было видеть ее стройные, изящные икры, обтянутые красным
чулком с серыми и синими стрелками. В трех шагах от нее, покачиваясь на стуле и
опершись локтем на старый комод, статный молодец лет двадцати - двадцати
двух смотрел на нее с беспокойством и досадой; в его глазах был вопрос, но
твердый и упорный взгляд девушки укрощал собеседника.
- Послушай, Мерседес, - говорил молодой человек, - скоро пасха, самое время
сыграть свадьбу. Ответь же мне!
- Я тебе уже сто раз отвечала, Фернан, и ты сам себе враг, если опять
спрашиваешь меня.
-
Ну, так повтори еще, умоляю тебя, повтори еще, чтобы я мог поверить. Скажи
мне в сотый раз, что отвергаешь мою любовь, которую благословила твоя мать;
заставь меня понять, что ты играешь моим счастьем, что моя жизнь или смерть для
тебя - ничто! Боже мой! Десять лет мечтать о том, чтобы стать твоим мужем,
Мерседес, и потерять эту надежду, которая была единственной целью моей жизни!
- По крайней мере не я поддерживала в тебе эту надежду, - отвечала Мерседес,
- ты не можешь меня упрекнуть, что я когда-нибудь завлекала тебя. Я всегда
говорила тебе, я люблю тебя, как брата, но никогда не требуй от меня
ничего, кроме этой братской дружбы, потому что сердце мое отдано другому Разве
я не говорила тебе этого, Фернан.
- Знаю, знаю, Мерседес, - прервал молодой человек - Да, ты всегда была со мной
до жестокости прямодушна, но ты забываешь, что для каталанцев брак только между
своими - священный закон.
- Ты ошибаешься, Фернан, это не закон, а просто обычай, только и всего, - и
верь мне, тебе не стоит ссылаться на этот обычай. Ты вытянул жребий,
Фернан. Если ты еще на свободе, то это просто поблажка, не сегодня так завтра
тебя могут призвать на службу. А когда ты поступишь в солдаты, что ты станешь
делать с бедной сиротой, горемычной, без денег, у которой нет ничего, кроме
развалившейся хижины, где висят старые сети - жалкое наследство, оставленное
моим отцом матери, а матерью - мне? Вот год, как она умерла, и подумай, Фернан,
ведь я живу почти милостыней! Иногда ты притворяешься, будто я тебе помогаю,
и это для того, чтобы иметь право разделить со мной улов; и я принимаю это,
Фернан, потому что твой отец был брат моего отца, потому что мы выросли вместе
и особенно потому, что отказ мой слишком огорчил бы тебя. Но я чувствую,
что деньги, которые я выручаю за твою рыбу и на которые я покупаю себе лен
для пряжи, - просто милостыня.
- Не все ли мне равно, Мерседес! Бедная и одинокая, ты мне дороже, чем дочь
самого гордого арматора или самого богатого банкира в Марселе! Что надобно
нам, беднякам? Честную жену и хорошую хозяйку. Где я найду лучше тебя?
- Фернан, - отвечала Мерседес, покачав головою, - можно стать дурной хозяйкой,
и нельзя ручаться, что будешь честной женой, если любишь не мужа, а другого.
Будь доволен моей дружбой, потому что, повторяю, это все, что я могу тебе
обещать, а я обещаю только то, что могу исполнить наверное.
- Понимаю, - сказал Фернан, - ты терпеливо сносишь свою нищету, но боишься
моей. Так знай же, Мерседес, если ты меня полюбишь, я попытаю счастья. Ты
принесешь мне удачу, и я разбогатею. Я не останусь рыбаком; я могу наняться
конторщиком, могу и сам завести торговлю.
- Ничего этого ты не можешь, Фернан; ты солдат, и если ты сейчас в
Каталанах, то только потому, что нет войны. Оставайся рыбаком, не строй
воздушных замков, после которых действительность покажется тебе еще тягостней,
и удовольствуйся моей дружбой. Ничего другого я тебе дать не могу.
- Да, ты права, Мерседес, я буду моряком; надену вместо дедовской одежды,
которую ты презираешь, лакированную шляпу, полосатую фуфайку и синюю куртку с
якорями на пуговицах. Ведь так должен быть одет человек, который сможет тебе
понравиться?
- Что ты хочешь сказать? - спросила Мерседес, с гордым вызовом взглянув на
него. - Что ты хочешь сказать? Я не понимаю тебя.
- Я хочу сказать, Мерседес, ты так сурова и жестока со мною только потому,
что ждешь человека, который одет, как я описал. А вдруг тот, кого ты ждешь,
непостоянен, а если не он, непостоянно море?
- Фернан, - вскричала Мерседес, - я думала, что ты добрый, но я ошиблась. Ты
злой, если на помощь своей ревности призываешь божий гнев! Да, я не скрываю: я
жду и люблю того, о ком ты говоришь, и если он не вернется, я не стану
упрекать его в непостоянстве, а скажу, что он умер, любя меня.
Каталанец яростно сжал кулаки.
- Я тебя поняла, Фернан: ты хочешь отомстить ему за то, что я не люблю тебя. Ты
хочешь скрестить свой каталанский нож с его кинжалом! И что же? Ты лишишься
моей дружбы, если будешь побежден; а если победишь ты, то моя дружба
обернется ненавистью. Поверь мне, искать ссоры с человеком - плохое средство
понравиться женщине, которая этого человека любит. Нет, Фернан, ты не
поддашься дурным мыслям. Раз я не могу быть твоей женой, ты привыкнешь смотреть
на меня, как на друга, как на свою сестру. Притом же, - прибавила она с
влажными от слез глазами, - не спеши, Фернан: ты сам сейчас сказал - море
коварно, и вот уже четыре месяца как он уехал, а за четыре месяца я насчитала
много бурь!
Фернан остался холоден; он не старался отереть слезы, бежавшие по щекам
Мерседес; а между тем за каждую ее слезу он отдал бы стакан своей крови. Но
эти слезы лились из-за другого!
Он встал, прошелся по хижине и остановился перед Мерседес; глаза его сверкали,
кулаки были сжаты.
- Послушай, Мерседес, - сказал он, - отвечай еще раз: это решено?
- Я люблю Эдмона Дантеса, - спокойно ответила девушка, - и, кроме Эдмона, никто
не будет моим мужем.
- И ты будешь всегда любить его?
- До самой смерти.
Фернан со стоном опустил голову, как человек, потерявший последнюю надежду;
потом вдруг поднял голову и, стиснув зубы, спросил:
- А если он умер?
- Так и я умру.
- А если он тебя забыл?
- Мерседес! - раздался веселый голос за дверью. - Мерседес!
- Ах!.. - вскричала девушка, не помня себя от счастья и любви. - Вот видишь,
он не забыл меня, он здесь!
Она бросилась к двери и отворила ее, крича:
- Сюда, Эдмон! Я здесь!
Фернан, бледный и дрожащий, попятился, как путник, внезапно увидевший змею, и,
наткнувшись на свой стул, бессильно опустился на него.
Эдмон и Мерседес бросились друг другу в объятия. Палящее марсельское солнце,
врываясь в раскрытую дверь, обливало их потоками света Сначала они не видели
ничего кругом. Неизмеримое счастье отделяло их от мира; они говорили
несвязными словами, которые передают порывы такой острой радости, что
становятся похожи на выражение боли.
Вдруг Эдмон заметил мрачное лицо Фернана, которое выступало из полумрака,
бледное и угрожающее; бессознательно молодой каталанец держал руку на ноже,
висевшем у него на поясе.
- Простите, - сказал Дантес, хмуря брови, - я и не заметил, что нас здесь
трое.
Затем, обращаясь к Мерседес, он спросил:
- Кто этот господин?
- Этот господин будет вашим лучшим другом, Дантес, потому что это мой друг, мой
брат, Фернан, тот человек, которого после вас, Эдмон, я люблю больше всех на
свете. Разве вы не узнали его?
- Да, узнал, - отвечал Эдмон, и, не выпуская руки Мерседес, он сердечно
протянул другую руку каталанцу.
Но Фернан, не отвечая на это дружеское движение, оставался нем и недвижим, как
статуя.
Тогда Эдмон испытующе посмотрел на дрожавшую Мерседес и на мрачного и грозного
Фернана.
Один взгляд объяснил ему все. Он вспыхнул от гнева.
- Я не знал, когда спешил к тебе, Мерседес, что найду здесь врага.
- Врага! - вскричала Мерседес, гневно взглянув на двоюродного брата Найти врага
у меня, в моем доме! Если бы я так думала, я взяла бы тебя под руку и ушла в
Марсель, покинув этот дом навсегда.
Глаза Фернана сверкнули.
- И если бы с тобой приключилась беда, мой Эдмон, - продолжала она с
неумолимым спокойствием, которое показывало Фернану, что Мерседес проникла в
самую глубину его мрачных мыслей, - я взошла бы на мыс Моржион и бросилась со
скалы вниз головой.
Фернан побледнел, как смерть.
- Но ты ошибся, Эдмон, - прибавила она, - здесь у тебя нет врагов, здесь
только мой брат Фернан, и он сейчас пожмет тебе руку, как преданному другу.
И девушка устремила повелительный взгляд на каталанца, который, как
завороженный, медленно подошел к Эдмону и протянул ему руку.
Ненависть его, подобно волне, бешеной, но бессильной, разбилась о неодолимую
власть, которую эта девушка имела над ним.
Но
едва он дотронулся до руки Эдмона, как почувствовал, что сделал все, что
мог, и бросился вон из дому.
- Горе мне! - стонал он, в отчаянии ломая руки. - Кто избавит меня от этого
человека! Горе мне!
- Эй, каталанец! Эй, Фернан! Куда ты? - окликнул его чей-то голос.
Фернан круто остановился, озираясь по сторонам, и увидал Кадрусса, сидевшего
с Дангларом за столом под деревьями.
- Что же ты не идешь к нам? - сказал Кадру ее. - Или ты так спешишь, что тебе
некогда поздороваться с друзьями?
- Особенно, когда перед ними еще почти полная бутылка! - прибавил Данглар.
Фернан бессмысленно посмотрел на них и не ответил ни слова.
- Он совсем ошалел, - сказал Данглар, толкая Кадрусса ногой. - Что, если мы
ошиблись, и, вопреки нашим ожиданиям, Дантес торжествует победу?
- Сейчас узнаем, - отвечал Кадрусс и, повернувшись к молодому человеку, сказал:
- Ну, что же, каталанец, решаешься или нет?
Фернан отер пот с лица и вошел в беседку; ее тень как будто немного успокоила
его волнение, а прохлада освежила истомленное тело.
- Здравствуйте, - сказал он, - вы, кажется, звали меня?
И он без сил опустился на один из стульев, стаявших вокруг стола.
- Я позвал тебя потому, что ты бежал, как сумасшедший, и я боялся, что ты,
чего доброго, бросишься в море, - сказал, смеясь, Кадрусс. Черт возьми!
Друзей не только угощают вином; иной раз им еще мешают наглотаться воды.
Фернан не то вздохнул, не то всхлипнул и уронил голову на руки.
- Знаешь, что я тебе скажу, Фернан, - продолжал Кадрусс, начиная разговор с
грубой откровенностью простых людей, которые от любопытства забывают все
приличия. - Знаешь, ты похож на отставленного воздыхателя!
И он громко захохотал.
- Нет, - отвечал Данглар, - такой молодец не для того создан, чтобы быть
несчастным в любви. Ты шутишь, Кадрусс.
- Вовсе не шучу, ты лучше послушай, как он вздыхает. Ну-ка, Фернан, подними
нос да отвечай нам. Невежливо не отвечать друзьям, когда они спрашивают о
здоровье.
- Я здоров, - сказал Фернан, сжимая кулаки, но не поднимая головы.
- А! Видишь ли, Данглар, - сказал Кадрусс, мигнув своему приятелю, дело вот в
чем: Фернан, которого ты здесь видишь, добрый и честный каталанец, один из
лучших марсельских рыбаков, влюблен в красавицу по имени Мерседес, но, к
несчастью, красавица, со своей стороны, по-видимому, влюблена в помощника
капитана "Фараона", а так как "Фараон" сегодня воротился в
порт, то... понимаешь?
- Нет, не понимаю, - отвечал Данглар.
- Бедняга Фернан получил отставку, - продолжал Кадрусс.
- Ну, так что ж? - сказал Фернан, подняв голову и поглядывая на Кадрусса как
человек, ищущий, на ком бы выместить досаду. - Мерседес ни от кого не зависит,
не так ли? И вольна любить, кого ей угодно.
- Если ты так на это смотришь, тогда другое дело! - сказал Кадрусс. Я-то думал,
что ты каталанец; а мне рассказывали, что каталанцы не из тех людей, у
которых можно отбивать возлюбленных; при этом даже прибавляли, что Фернан
особенно страшен в своей мести.
Фернан презрительно улыбнулся.
- Влюбленный никогда не страшен, - сказал он.
- Бедняга! - подхватил Данглар, притворяясь, что жалеет его от всего сердца. -
Что ж делать? Он не ожидал, что Дантес воротится так скоро. Он думал, что
Дантес, быть может, умер, изменил, - как знать? Такие удары тем более тяжелы,
что приходят всегда неожиданно.
- Как бы там ни было, - сказал Кадрусс, который все время пил и на которого
хмельное мальгское вино начинало действовать, - как бы там ни было,
благополучное возвращение Дантеса досаждает не одному Фернану: верно,
Данглар?
- Верно, и я готов поручиться, что это кончится для него плохо.
- Тем не менее, - продолжал Кадрусс, наливая Фернану и наполняя в восьмой
или десятый раз свой собственный стакан, между тем как Данглар едва пригубил
свое вино, - тем не менее он женится на красавице Мерседес; по крайней мере
он для этого воротился.
Все это время Данглар проницательным взором смотрел на Фернана и видел, что
слова Кадрусса падают ему на сердце, как расплавленный свинец.
- А когда свадьба? - спросил Данглар.
- О! До свадьбы еще дело не дошло! - прошептал Фернан.
- Да, но дойдет, - сказал Кадрусс. - Это так же верно, как то, что Дантес
будет капитаном "Фараона". Не правда ли, Данглар?
Данглар вздрогнул при этом неожиданном выпаде, повернулся к Кадруссу и
пристально посмотрел на него, чтобы узнать, с умыслом ли были сказаны эти
слова, но он не прочел ничего, кроме зависти на этом лице, уже поглупевшем от
опьянения.
- Итак, - сказал он, наполняя стаканы, - выпьем за капитана Эдмона Дантеса,
супруга прелестной каталанки!
Кадрусс отяжелевшею рукою поднес стакан к губам и одним духом осушил его.
Фернан схватил свой стакан и разбил вдребезги.
- Стойте! - сказал Кадрусс. - Что там такое на пригорке, по дороге из Каталан?
Взгляни-ка, Фернан, у тебя глаза получше. У меня уже двоится в глазах. Ты
знаешь, вино - предатель. Точно двое влюбленных идут рядышком рука об руку. Ах,
боже ты мой! Они не подозревают, что мы их видим, и целуются!
Данглар
следил за каждым движением Фернана, лицо которого приметно искажалось.
- Знаете вы их, Фернан? - спросил он.
- Да, - отвечал он глухим голосом, - это Эдмон и Мерседес.
- А! Вот оно что! - сказал Кадрусс. - А я и не узнал их. Эй, Дантес! Эй,
красавица! Подите-ка сюда и скажите нам, скоро ли свадьба. Фернан такой
упрямец, не хочет нам сказать.
- Да замолчишь ли ты? - прервал его Данглар, делая вид, будто останавливает
Кадрусса, который с упрямством пьяницы высовывался из беседки. - Держись крепче
на ногах и оставь влюбленных в покое. Бери пример с Фернана: он по крайней
мере благоразумен.
Быть может, Фернан, выведенный из себя, подстрекаемый Дангларом, как бык на
арене, не удержался бы, ибо он уже встал и, казалось, вот-вот кинется на
соперника, но Мерседес, веселая и непринужденная, подняла прелестную головку и
окинула всех светлым взором. Од вспомнил ее угрозу умереть, если умрет Эдмон,
- и бессильно опустился на стул.
Данглар посмотрел на своих собеседников - на отупевшего от вина и на
сраженного любовью.
- От этих дураков я ничего не добьюсь, - прошептал он, - боюсь, что я имею дело
с пьяницей и с трусом. Вот завистник, который наливается вином, между тем как
ему следовало бы упиваться желчью; вот болван, у которого из-под носа похищают
возлюбленную и который только и знает, что плачет и жалуется, как ребенок. А
между тем у него пылающие глаза, как у испанцев, сицилийцев и калабрийцев,
которые так искусно мстят за себя; у него такие кулаки, что размозжат голову
быку вернее всякого обуха. Положительно, счастье улыбается Эдмону; он женится
на красавице, будет капитанам и посмеется над нами, разве только... - мрачная
улыбка искривила губы Данглара, - разве только я тут вмешаюсь.
- Эй! - продолжал кричать Кадрусс, привстав в опершись кулаком о стол. -
Эй, Эдмон! Не видишь ты, что ли, друзей, или уж так загордился, что не хочешь
и говорить с ними?
- Нет, дорогой Кадрусс, - отвечал Дантес, - я совсем не горд, я счастлив,
а счастье, очевидно, ослепляет ее больше, чем гордость.
- Дело! - сказал Кадрусс. - Вот это объяснение! Здравствуйте, госпожа Дантес!
Мерседес чинно поклонилась.
- Меня так еще не зовут, - сказала она. - У нас считается, что можно накликать
беду, если называть девушку по имени ее жениха, когда этот жених еще не стал ей
мужем; поэтому называйте меня Мерседес, прошу вас.
- Сосед Кадрусс не так уж виноват, - сказал Дантес, - он не намного ошибся!
- Так, значит, свадьба будет скоро? - спросил Данглар, раскланиваясь с молодою
парою.
- Как можно скорее. Сегодня сговор у моего отца, а завтра или послезавтра,
никак не позже, обед в честь помолвки здесь, в "Резерве". Надеюсь,
будут все друзья: это значит, что вы приглашены, господин Данглар; это значит,
что и тебя ждут, Кадрусс.
- А Фернан? - спросил Кадрусс, смеясь пьяным смехом. - Фернан тоже будет?
- Брат моей жены - мой брат, - сказал Эдмон, - и мы, Мерседес и я, были бы
глубоко огорчены, если бы его не было с нами в такую минуту.
Фернан хотел ответить, но голос замер у него в горле, и он не мог выговорить ни
слова.
- Сегодня помолвка... завтра или послезавтра обручение... черт возьми,
вы очень спешите, капитан!
- Данглар, - отвечал Эдмон с улыбкой, - я вам скажу то же, что Мерседес сказала
сейчас Кадруссу: не наделяйте меня званием, которого я еще не удостоен; это
накличет на меня беду.
- Прошу прощенья, - отвечал Данглар. - Я только сказал, что вы очень спешите.
Ведь времени у нас довольно: "Фараон" выйдет в море не раньше как через
три месяца.
- Всегда спешишь быть счастливым, господин Данглар, - кто долго страдал, тот с
трудом верит своему счастью. Но это не только себялюбие, - я должен ехать в
Париж.
- Вот как! В Париж! И вы едете туда в первый раз?
- Да.
- У вас там есть дело?
- Не мое: надо исполнить последнее поручение бедного нашего капитана Леклера.
Вы понимаете, Данглар, это дело святое. Впрочем, будьте спокойны, я только
съезжу и вернусь.
- Да, да, понимаю, - вслух сказал Данглар.
Потом прибавил про себя:
"В Париж, доставить по назначению письмо, которое ему дал маршал. Черт
возьми! Это письмо подает мне мысль. А, Дантес, друг мой! Ты еще не значишься в
реестре "Фараона" под номером первым!"
И он крикнул вслед удалявшемуся Эдмону:
- Счастливого пути!
- Благодарю, - отвечал Эдмон, оглядываясь через плечо и дружески кивая
головою.
И влюбленные продолжали путь, спокойные и счастливые, как два избранника
небес...
|
