Мобильная версия
   

Александр Дюма «Граф Монте-Кристо»


Александр Дюма Граф Монте-Кристо
УвеличитьУвеличить

XVII. СКЛЕП СЕМЬИ ВИЛЬФОР 

   Через два дня, около десяти часов утра, у дверей г-па де Вильфор теснилась  внушительная  толпа,  а  вдоль  предместья  Сент-Оноро  и  улицы де-ла-Пепиньер тянулась длинная вереница траурных карет и частных экипажей.

   Среди этих экипажей выделялся своей формой один, совершивший,  по-видимому, длинный путь. Это было нечто вроде фургона, выкрашенного в  черный цвет; он прибыл к месту сбора одним из первых.

   Оказалось, что, по странному совпадению, в этом экипаже как раз  прибыло тело маркиза де Снп-Меран и что все, кто  явился  проводить  одного покойника, будут провожать двух.

   Провожающих было немало: маркиз де Сен-Меран, один из самых  ревностных и преданных сановников Людовика XVIII и Карла X, сохранил много друзей, и они вместо с темп, кого общественные приличия связывали с Вильфором, составили многолюдное сборище.

   Немедленно сообщили властям, и было получено разрешение соединить обе процессии в одну. Второй катафалк, отделанный с такой же похоронной пышностью, был доставлен к дому королевского прокурора, и гроб перенесли  с почтового фургона на траурную колесницу.

   Оба тела должны были быть преданы земле на  кладбище  Пер-Лашез,  где Вильфор уже давно соорудил склеп, предназначенный  для  погребения  всех членов его семьи. В этом склепе уже лежало тело бедной Рене,  с  которой теперь, после десятилетней разлуки, соединились ее отец и мать.

   Париж, всегда любопытный, всегда приходящий в волнение при виде  пышных похорон, в благоговейном молчании следил за великолепной процессией, которая провожала к месту последнего упокоения двух представителей  старой аристократии, прославленных своей приверженностью к традициям,  верностью своему кругу и непоколебимой преданностью своим принципам.

   Сидя вместе в траурной карете, Бошан, Альбер и ШатоРено обсуждали эту внезапную смерть.

   - Я видел госпожу де Сен-Меран еще в прошлом году в Марселе, -  говорил Шато-Рено, - я тогда возвращался из Алжира. Этой женщине суждено было, кажется, прожить сто лет: удивительно деятельная, с  таким  цветущим здоровьем и ясным умом. Сколько ей было лет?

   - Шестьдесят шесть, - отвечал Альбер, - по крайней мере так мне говорил Франц. Но ее убила не старость, а горе, ее глубоко  потрясла  смерть маркиза; говорят, что после его смерти ее рассудок был не совсем  в  порядке.

   - Но отчего она в сущности умерла? - спросил Бошан.

   - От кровоизлияния в мозг как будто или  от  апоплексического  удара. Или это одно и то же?

   - Приблизительно.

   - От удара? - повторил Бошан. - Даже трудно поверить. Я раза два  видел госпожу де Сен-Меран, она была маленькая, худощавая, нервная, но отнюдь не полнокровная женщина. Апоплексический удар от  горя  -  редкость для людей такого сложения.

   - Во всяком случае, - сказал Альбер, - какова бы ни была болезнь, которая се убила, или доктор, который ее уморил, но господин  де  Вильфор, или, вернее, мадемуазель Валентина, или, еще вернее, мой друг Франц  теперь - обладатель великолепного наследства: восемьдесят тысяч ливров годового дохода, по-моему.

   - Это наследство чуть ли не удвоится после смерти этого старого  якобинца Нуартье.

   - Вот упорный дедушка! - сказал  Бошан.  -  Тепасет  propositi  virum [56]. Он, наверно, побился об заклад со смертью, что похоронит всех своих наследников. И, право же, он этого добьется. Видно, что он тот  самый член Конвента девяносто третьего года, который сказал в тысяча восемьсот четырнадцатом году Наполеону:

   "Вы опускаетесь, потому что ваша империя - молодой стебель,  утомленный своим ростом; обопритесь па республику, дайте хорошую конституцию  и вернитесь на поля сражений, - и я обещаю вам пятьсот тысяч солдат,  второе Маренго и второй Аустерлиц. Идеи не умирают,  ваше  величество,  они порою дремлют, но они просыпаются еще более сильными, чем были до сна".

   - По-видимому, - сказал Альбер, - для него люди то же,  что  идеи.  Я только хотел бы знать, как Франц д'Эпине уживется со  стариком,  который не может обойтись без его жены. Но где же Франц?

   - Да он в первой карете, с Вильфором; тот уже смотрит на него как  на члена семьи.

   В каждом из экипажей, следовавших с процессией, шел примерно такой же разговор: удивлялись этим двум смертям, таким внезапным и  последовавшим так быстро одна за другой, но никто не подозревал ужасной тайны, которую во время ночной прогулки д'Авриньи поведал Вильфору.

   После часа пути достигли кладбища; день был тихий, но пасмурный,  что очень подходило к предстоявшему печальному обряду. Среди толпы,  направлявшейся к семейному склепу, Шато-Рено узнал  Морреля,  приехавшего  отдельно в своем кабриолете; он шел один, бледный и молчаливый, по тропинке, обсаженной тисом.

   - Каким образом вы здесь? - сказал Шато-Рено, беря молодого  капитана под руку. - Разве вы знакомы с Вильфором? Как же я вас никогда не встречал у него в доме?

   - Я знаком не с господином де Вильфор, - отвечал  Моррель,  -  я  был знаком с госпожой де Сен-Меран.

   В эту минуту их догнали Альбер и Франц.

   - Не очень подходящее место для знакомства, - сказал Альбер, - но все равно, мы люди не суеверные. Господин Моррель, разрешите представить вам господина Франца д'Эпине, моего превосходного спутника в путешествиях, с которым я ездил по Италии. Дорогой Франц, это господин Максимилиан  Моррель, в лице которого я за твое отсутствие приобрел  прекрасного  друга. Его имя ты услышишь от меня всякий раз, когда мне  придется  говорить  о благородном сердце, уме и обходительности.

   Секунду Моррель колебался. Он спрашивал себя, не будет ли  преступным лицемерием почти дружески приветствовать человека,  против  которого  он тайно борется. Но он вспомнил о своей клятве и о торжественности минуты; он постарался ничего не выразить на своем лице и, сдержав  себя,  поклонился Францу.

   - Мадемуазель де Вильфор очень горюет? - спросил Франца Дебрэ.

   - Бесконечно, - отвечал Франц, - сегодня утром у нее было такое лицо, что я едва узнал ее.

   Эти, казалось бы, такие простые слова ударили по сердцу Морреля.  Так этот человек видел Валентину, говорил с ней?

   В эту минуту молодому пылкому офицеру понадобилась вся его сила воли, чтобы сдержаться и не нарушить клятву.

   Он взял Шато-Рено под руку и быстро увлек его к склепу, перед которым служащие похоронного бюро уже поставили оба гроба.

   - Чудесное жилище, - сказал Бошан, взглянув на мавзолей, - это и летний дворец и зимний. Придет и ваша очередь  поселиться  в  нем,  дорогой Франц д'Эпине, потому что скоро и вы станете членом семьи. Я же,  в  качестве философа, предпочел бы скромную дачку, маленький  коттедж  -  вон там, под деревьями, и поменьше каменных глыб над моим бедным телом. Когда я буду умирать, я скажу окружающим  то,  что  Вольтер  писал  Пирону. Еоrus [57] и все будет копчено... Эх,  черт  возьми,  мужайтесь,  Франц, ведь ваша жена наследует все.

   - Право, Бошан, - сказал Франц, - вы несносны. Вы - политический деятель, и политика приучила вас над всем смеяться и ничему не  верить.  Но все же, когда вы имеете честь быть в обществе  обыкновенных  смертных  и имеете счастье на минуту отрешиться от политики, постарайтесь снова  обрести душу, которую вы всегда оставляете в  вестибюле  Палаты  депутатов или Палаты пэров.

   - Ах, господи, - сказал Бошан, - что такое в сущности жизнь? Ожидание в прихожей у смерти.

   - Я начинаю ненавидеть Бошана, - сказал Альбер и отошел на  несколько шагов вместе с Францем, предоставляя Бошану продолжать свои  философские рассуждения с Дебрэ.

   Семейный склеп Вильфоров представлял собою белый  каменный  четырехугольник вышиною около двадцати футов;  внутренняя  перегородка  отделяла место Сен-Меранов от места Вильфоров, и  у  каждой  половины  была  своя входная дверь.

   В отличие от других склепов, в нем не было этих отвратительных,  расположенных ярусами ящиков, в которые, экономя место,  помещают  покойников, снабжая их надписями, похожими на  этикетки;  за  бронзовой  дверью глазам открывалось нечто вроде строгого и мрачного преддверья,  отделенного стеной от самой могилы.

   В этой стене и находились те две двери, о которых мы только что говорили и которые вели к месту упокоения Вильфоров и Сен-Меранов.

   Тут родные могли на свободе предаваться своей скорби, и  легкомысленная публика, избравшая Пер-Лашез местом своих пикников или любовных свиданий, не могла потревожить песнями, криками и беготней  молчаливое  созерцание или полную слез молитву посетителей склепа.

   Оба гроба были внесены в правый склеп, принадлежащий семье Сен-Меран; они были поставлены на заранее возведенный помост, который уже готов был принять свой скорбный груз; Вильфор, Франц и ближайшие родственники одни вошли в святилище.

   Так как все религиозные обряды были уже совершены снаружи и  не  было никаких речей, то присутствующие сразу же разошлись: Шато-Рено, Альбер и Моррель отправились в одну сторону, а Дебрэ и Бошан в другую.

   Франц остался с Вильфором. У  ворот  кладбища  Моррель  под  каким-то предлогом остановился; он видел, как они вдвоем отъехали в траурной  карете, и счел это плохим предзнаменованием. Он вернулся в город,  и  хотя сидел в одной карсте с Шато-Рено и Альбером, не слышал ни слова из того, что они говорили.

   И действительно, в ту минуту, когда Франц хотел попрощаться с Вильфором, тот сказал:

   - Когда я опять вас увижу, барон?

   - Когда вам будет угодно, сударь, - ответил Франц.

   - Как можно скорее.

   - Я к вашим услугам; хотите, поедем вместе?

   - Если это вас не стеснит.

   - Нисколько.

   Вот почему будущий тесть и будущий зять сели в одну  карету,  и  Моррель, мимо которого они проехали, не без основания встревожился.

   Вильфор и Франц вернулись в предместье Сент-Оноре.

   Королевский прокурор, не заходя ни к кому, не поговорив ни  с  женой, ни с дочерью, провел гостя в свой кабинет и предложил ему сесть.

   - Господин д'Эпипе, - сказал он, - я должен вам  нечто  напомнить,  и это, быть может, не так уж неуместно, как могло бы показаться с  первого взгляда, ибо исполнение воли умерших  есть  первое  приношение,  которое надлежит возложить на их могилу. Итак, я должен вам  напомнить  желание, которое высказала третьего дня госпожа де Сен-Меран на смертном одре,  а именно, чтобы свадьба Валентины ни в коем случае не  откладывалась.  Вам известно, что дела покойницы находятся в полном порядке; по ее завещанию к  Валентине  переходит  все  состояние  Сен-Меранов;   вчера   нотариус предъявил мне документы, которые  позволяют  составить  в  окончательной форме брачный договор. Вы можете поехать к нотариусу и  от  моего  имени попросить его показать вам эти документы. Наш нотариус - Дешан,  площадь Бове, предместье Сент-Оноре.

   - Сударь, - отвечал д'Эпине, - мадемуазель Валентина теперь  в  таком горе, - быть может, она не пожелает думать сейчас о замужестве? Право, я опасаюсь...

   - Самым горячим желанием Валентины будет исполнить последнюю волю бабушки, - прервал Вильфор, - так что с ее стороны препятствий  не  будет, смею вас уверить.

   - В таком случае, - отвечал Франц, - поскольку их не будет и  с  моей стороны, поступайте, как вы найдете нужным; я дал слово и сдержу его  не только с удовольствием, по и с глубокой радостью.

   - Тогда не к чему и откладывать, - сказал Вильфор. -  Договор  должен был быть подписан третьего дня, он совершенно готов; его можно подписать сегодня же.

   - Но как же траур? - нерешительно сказал Франц.

   - Будьте спокойны, - возразил Вильфор, - у меня в доме не будут нарушены приличия. Мадемуазель де Вильфор удалится на установленные три  месяца в свое поместье Сен-Меран; я говорю в свое поместье, потому что оно принадлежит ей. Там, через неделю, если вы согласны на  это,  будет  без всякой пышности, тихо и скромно, заключен гражданский брак.  Госпожа  де Сен-Меран хотела, чтобы свадьба ее внучки состоялась именно в этом  имении. После свадьбы вы можете вернуться в Париж,  а  ваша  жена  проведет время траура со своей мачехой.

   - Как вам угодно, сударь, - сказал Франц.

   - В таком случае, - продолжал Вильфор, - я попрошу вас подождать полчаса; к тому времени Валентина спустится в гостиную. Я пошлю за Дешаном, мы тут же огласим и подпишем брачный договор, и сегодня же вечером  госпожа де Вильфор отвезет Валентину в ее имение, а мы приедем к ним  через неделю.

   - Сударь, - сказал Франц, - у меня к вам только одна просьба.

   - Какая?

   - Я хотел бы, чтобы при подписании договора присутствовали Альбер  де Морсер и Рауль де Шато-Рено; вы ведь знаете, это мои свидетели.

   - Их можно известить в полчаса. Вы хотите сами съездить за  ними  или мы пошлем кого-нибудь?

   - Я предпочитаю съездить сам.

   - Так я вас буду ждать через полчаса, барон, и к этому времени Валентина будет готова.

   Франц поклонился Вильфору и вышел.

   Не успела входная дверь закрыться за ним, как Вильфор послал  предупредить Вален гину, что она должна через полчаса сойти в гостиную, потому что явятся нотариус и свидетели барона д'Эпине.

   Это неожиданное известие взбудоражило весь дом. Г-жа  де  Вильфор  не хотела ему верить, а Валентину оно сразило, как удар грома.

   Она окинула взглядом комнату, как бы ища  защиты.  Она  хотела  спуститься к деду, но на лестнице встретила Вильфора; он взял ее за  руку  и отвел в гостиную.

   В прихожей Валентина встретила Барруа и бросила на старого слугу полный отчаяния взгляд.

   Через минуту после Валентины в гостиную вошла г-жа де Вильфор  с  маленьким Эдуардом. Было видно, что на молодой женщине  сильно  отразилось семейное горе; она была очень бледна и казалась бесконечно усталой.

   Она села, взяла Эдуарда к себе на колени и  время  от  времени  почти конвульсивным движением прижимала к груди этого ребенка, в котором,  казалось, сосредоточилась вся ее жизнь.

   Вскоре послышался шум двух экипажей, въезжающих во двор. В  одном  из них приехал нотариус, в другом Франц и его друзья.

   Через минуту все были в сборе.

   Валентина была так бледна, что стали заметны голубые жилки на ее висках и у глаз.

   Франц был сильно взволнован.

   Шато-Рено и Альбер с недоумением переглянулись; только что окончившаяся церемония, казалось им, была не более печальна, чем предстоявшая.

   Госпожа де Вильфор села в тени, у бархатной драпировки,  и,  так  как она беспрестанно наклонялась к сыну, трудно было понять по ее лицу,  что происходило у нее на душе.

   Вильфор был бесстрастен, как всегда.

   Нотариус со свойственной служителям закона методичностью разложил  на столе документы, уселся в кресло и, поправив очки, обратился к Францу:

   - Вы и есть господин Франц де Кенель барон д'Эпине? - спросил он, хотя очень хорошо знал его.

   - Да, сударь, - ответил Франц.

   Нотариус поклонился.

   - Я должен вас предупредить, сударь, - сказал он, - и  делаю  это  от имени господина де Вильфор, что, узнав о предстоящем браке вашем с мадемуазель де Вильфор, господин Нуартье изменил намерение относительно своей внучки и полностью лишил ее наследства, которое должно было к ней перейти. Спешу добавить, - продолжал нотариус, - что завещатель имел право распорядиться только частью своего  состояния,  а  распорядившись  всем, открыл возможность оспаривать завещание, и оно будет признано недействительным.

   - Да, - сказал Вильфор, - но я заранее предупреждаю господина  д'Эпине, что, пока я жив, завещание моего отца не будет оспорено, потому  что мое положение не позволяет мне идти на какой бы то ни было скандал.

   - Сударь, - сказал Франц, - я очень огорчен, что такой вопрос  поднимается в присутствии мадемуазель Валентины. Я никогда  но  интересовался размерами ее состояния, которое, как бы оно ни уменьшалось, все  же  гораздо больше  моего.  Моя  семья,  желая  породниться  с  господином  де Вильфор, считалась единственно с соображениями чести; я же искал  только счастья.

   Валентина едва заметно кивнула в знак благодарности,  между  тем  как две молчаливые слезы скатились по ее щекам.

   - Впрочем, сударь, - сказал Вильфор, обращаясь к своему будущему  зятю, - если не считать утраты некоторой доли ваших надежд, в этом  неожиданном завещании нет ничего лично для вас оскорбительного; оно  объясняется слабостью рассудка господина Нуартье. Мой отец  недоволен  не  тем, что мадемуазель де Вильфор выходит замуж за вас, а тем, что  она  вообще выходит замуж; он был бы так же огорчен браком Валентины с кем бы то  ни было. Старость эгоистична, сударь, а  мадемуазель  де  Вильфор  отдавала господину Нуартье все свое время, чего баронесса д'Эпипе уже  не  сможет делать. Прискорбное состояние, в котором находится мой отец, не позволяет говорить с ним о серьезных делах, которых он по  слабоумию  не  может понять. Я глубоко убежден, что в настоящую минуту он хоть и помнит,  что его внучка выходит замуж, но успел забыть даже, как зовут того, кто должен стать ему внуком.

   Едва Вильфор договорил и Франц ответил на  его  слова  поклоном,  как дверь гостиной открылась и появился Барруа.

   - Господа, - сказал он голосом необычно твердым  для  слуги,  который обращается к своим хозяевам в столь торжественную минуту, - господин Нуартье де Вильфор желает немедленно говорить с господином Францем де  Кенель бароном д'Эпине.

   Он так же, как и нотариус, во избежание недоразумений, называл жениха полным титулом.

   Вильфор вздрогнул, г-жа до Вильфор спустила сына с  колен,  Валентина встала с места, бледная и безмолвная, как статуя.

   Альбер и Шато-Рено обменялись еще более недоумевающим взглядом, чем в первый раз.

   Нотариус взглянул на Вильфора.

   - Это невозможно, - сказал королевский прокурор, - к тому же господин д'Эпипо сейчас не может уйти из гостиной.

   - Господин Нуартье, мой хозяин, желает именно сейчас говорить с  господином Францем д'Эпине по очень важному делу, -  с  той  же  твердостью возразил Барруа.

   - Значит, дедушка Нуартье заговорил? - спросил Эдуард со своей  обычной дерзостью.

   Но эта выходка не вызвала улыбки даже у г-жи  де  Вильфор,  настолько все были озабочены, настолько торжественна была минута.

   - Передайте господину Нуартье, что его желание не может быть исполнено, - заявил Вильфор.

   - В таком случае господин Нуартье предупреждает, - возразил Барруа, что он прикажет перенести себя в гостиную.

   Изумлению по было границ.

   На лице г-жи де Вильфор мелькнуло нечто вроде улыбки.

   Валентина невольно подняла глаза к потолку, как бы благодаря небо.

   - Валентина, - сказал Вильфор, - подите, пожалуйста, узнайте, что это за новая прихоть вашего дедушки.

   Валентина быстро направилась к двери, но Вильфор передумал.

   - Подождите, - сказал он, - я пойду с вами.

   - Простите, сударь, - вмешался Франц, - мне кажется, что раз господин Нуартье посылает за мной, то мне и следует исполнить его желание;  кроме того, я буду счастлив засвидетельствовать ему свое почтение, потому  что не имел еще случая удостоиться этой чести.

   - Ах, боже мой! - сказал Вильфор, видимо встревоженный. - Вам, право, незачем беспокоиться.

   - Извините меня, сударь, - сказал Франц тоном человека, решение которого неизменно. - Я не хочу упустить этого случая доказать господину Нуартье, насколько он неправ в своем предубеждении против меня, которое  я твердо решил побороть, каково бы оно  ни  было,  моей  глубокой  преданностью.

   И, не давая Вильфору себя удержать, Франц в свою очередь встал и последовал за Валентиной, которая уже спускалась  по  лестнице  с  радостью утопающего, в последнюю минуту ухватившегося рукой за утес.

   Вильфор пошел следом за ними.

   Шато-Рено и Морсер обменялись третьим взглядом, еще  более  недоуменным, чем первые два.  


  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика