|
Искусство умерло… Да здравствует искусство!
Художники, поэты, артисты!
Искусство умерло.
Два месяца плакали газеты о новых и новых ранах,
наносимых телу красоты.
Поломана последняя тонкая рука, вознесенная к небу
Реймским собором, жирные, налитые пивом пальцы прусских улан украшены кольцами
хранилищ Лувена*, и сдобные булочницы юбки брюссельских кружев треплют по
улицам Берлина…
Не знаю, плакала ли бедная красота; не слышно слабого
дамского голоса за убедительными нотами Крупповского баса.
А на могильном камне — уверенно округленная немецким
писателем фраза: «Самый маленький холмик, защищающий тело немецкого солдата,
дороже всех сокровищ искусства».
Умерло искусство.
Хорошо быть лавочником!
Сейчас так дешево скупить награбленное и спустить жадной
до каждого сегодняшнего слуха толпе.
Можно издеваться над героическими, обреченными смерти
народами, инсценируя танцы воюющих держав.
Художники могут сбыть залежавшиеся картинки на бинты для
раненых.
Ах, как легко прослыть национальным бардом, выкрикивая
самолюбие героев!
Искусство сделали лазаретом, питательным пунктом,
маркитанткой для театра войны.
Вандалы-враги ограбили искусство чужого народа.
Вандалы-друзья обокрали Россию.
А мне не жалко искусства!..
Жалеть эту добрую заграничную кухарку?
Ведь в то время как мы, строители жизни, вознесли дома
из железо-бетона и к жестокосердию и силе приучили себя в обмане и борьбе
городов, она, раздобревшая от кухонного угара, сентиментально любила
парикмахера соседнего переулка. В то время как мы, гордые и самолюбивые,
приучились любить себя и свое лицо, грубое и скуластое, она загранично
жеманилась, готовя блюда гурманам.
Умерло искусство потому, что оказалось в хвосте жизни:
дебелое не могло защищаться.
Жизнь идет вперед, осмыслив новую красоту.
Как венчаться с любимой девушкой никто не пойдет под
печаль похоронного марша, так и на смерть войны не пойдет под звуки танго и
пупсика.
Сегодня нужны гимны, а гимны писать трудно.
Вот почему деятели всероссийской вампуки так славословят
смерть.
Бросают поэты стихи, уходят они, убежденные, что
Когда в лицо вам дерзость
ветра*
Бросают вражьи знамена,
Сломай свой циркуль геометра,
Взложи доспех на рамена.
Хорошо, если их дряхлые рамена выдержат доспехи.
Может быть, кому-нибудь из них посчастливится узнать, что мертвые сраму не
имут.
Если ж нет, тогда зачем позорить войну?
Война — профессия. Мне легче взять верное перо, чем
верный прицел гаубицы.
Мне близки слова:
Надменный воин к войне
тревожен,
поэт тревожен к своим стихам.
Я не знаю, для грабежей ли, для убийств ли затеяли
немцы войну? Может быть, сознательно только эта мысль руководит ими. Но каждое
насилие в истории — шаг к совершенству, шаг к идеальному государству. Горе
тому, кто после войны не будет уметь ничего, кроме резания человечьего мяса.
Чтоб вовсе не было таких, уже сегодня хочется звать к обыкновенному «штатскому»
геройству.
Как русскому мне свято каждое усилие солдата вырвать
кусок вражьей земли, но как человек искусства, я должен думать, что, может
быть, вся война выдумана только для того, чтоб кто-нибудь написал одно хорошее
стихотворение.
[1914 ]
|
