Чудовищные похороны*
Мрачные до черного вышли
люди,
тяжко и чинно выстроились в
городе,
будто сейчас набираться будет
хмурых монахов черный орден.
Траур воронов,
выкаймленный под окна,
небо, в бурю крашеное, —
все было так подобрано и
подогнано,
что волей-неволей ждалось
страшное.
Тогда разверзлась, кряхтя
и нехотя,
пыльного воздуха сухая охра,
вылез из воздуха и начал ехать
тихий катафалк чудовищных
похорон.
Встревоженная ожила глаз
масса,
гору взоров в гроб бросили.
Вдруг из гроба прыснула
гримаса,
после —
крик: «Хоронят умерший
смех!» —
из тысячегрудого меха
гремел омиллионенный множеством
эх
за гробом, который ехал.
И тотчас же отчаяннейшего
плача ножи
врезались, заставив ничего не
понимать.
Вот за гробом, в плаче,
старуха-жизнь, —
усопшего смеха седая мать.
К кому же, к кому
вернуться назад ей?
Смотрите: в лысине — тот —
это большой, носатый
плачет армянский анекдот.
Еще не забылось, как
выкривил рот он,
а за ним ободранная, куцая,
визжа, бежала острота.
Куда — если умер — уткнуться
ей?
Уже до неба плачей глыба.
Но еще,
еще откуда-то плачики —
это целые полчища улыбочек и
улыбок
ломали в горе хрупкие пальчики.
И вот сквозь строй их,
смокших в один
сплошной изрыдавшийся Гаршин,
вышел ужас — вперед пойти —
весь в похоронном марше.
Размокло лицо, стало —
кашица,
смятая морщинками на
выхмуренном лбу,
а если кто смеется — кажется,
что ему разодрали губу.
[1915 ]
|
