Вот так я сделался собакой*
Ну, это совершенно
невыносимо!
Весь как есть искусан злобой.
Злюсь не так, как могли бы вы:
как собака лицо луны гололобой
—
взял бы
и все обвыл.
Нервы, должно быть…
Выйду,
погуляю.
И на улице не успокоился ни на
ком я.
Какая-то прокричала про добрый
вечер.
Надо ответить:
она — знакомая.
Хочу.
Чувствую —
не могу по-человечьи.
Что это за безобразие!
Сплю я, что ли?
Ощупал себя:
такой же, как был,
лицо такое же, к какому привык.
Тронул губу,
а у меня из-под губы —
клык.
Скорее закрыл лицо, как
будто сморкаюсь.
Бросился к дому, шаги удвоив.
Бережно огибаю полицейский
пост,
вдруг оглушительное:
«Городовой!
Хвост!»
Провел рукой и —
остолбенел!
Этого-то,
всяких клыков почище,
я и не заметил в бешеном скаче:
у меня из-под пиджака
развеерился хвостище
и вьется сзади,
большой, собачий.
Что теперь?
Один заорал, толпу растя.
Второму прибавился третий,
четвертый.
Смяли старушонку.
Она, крестясь, что-то кричала
про черта.
И когда, ощетинив в лицо
усища-веники,
толпа навалилась,
огромная,
злая,
я стал на четвереньки
и залаял:
Гав! гав! гав!
[1915 ]
|
