 Увеличить |
27 мая
Я вижу, что увлекся сравнениями, ударился в декламацию и
забыл тебе досказать, что сталось дальше с ребятишками. Часа два просидел я на
плуге, погрузившись в творческие раздумья, весьма бессвязно изложенные во
вчерашнем моем письме. Вдруг в сумерки появляется молодая женщина с корзиной на
руке, спешит к детям, которые за все время не шелохнулись, и уже издали кричит:
«Молодец, Филипс!» Мне она пожелала доброго вечера, я поблагодарил, поднялся,
подошел ближе и спросил, ее ли это дети. Она ответила утвердительно, дала
старшему кусок сдобной булки, а малыша взяла на руки и расцеловала с
материнской нежностью. «Я велела Филипсу подержать малыша, а сама пошла со
старшим в город купить белого хлеба, сахара и глиняную миску для каши. (Все это
виднелось в корзинке, с которой упала крышка.) Мне надо сварить Гансу (так
звали маленького) супчик на ужин; а старший мой, баловник, поспорил вчера с
Филипсом из-за поскребышков каши и разбил миску». Я спросил, где же старший, и
не успела она ответить, что он гоняет на лугу гусей, как он прибежал вприпрыжку
и принес брату ореховый прутик. Я продолжал расспрашивать женщину и узнал, что
она дочь учителя и что муж ее отправился в Швейцарию получать наследство после
умершего родственника. «Его хотели обойти, — пояснила она, — даже на
письма ему не отвечали, так уж он поехал сам. Только бы с ним не приключилось
беды! Что-то ничего о нем не слышно». Я едва отделался от нее, дал каждому из
мальчуганов по крейцеру, ещё один крейцер дал матери, чтобы она из города
принесла маленькому булку к супу, и на этом мы расстались.
Верь мне, бесценный друг, когда чувства мои рвутся
наружу, лучше всего их волнение смиряет пример такого существа, которое покорно
бредет по тесному кругу своего бытия, перебивается со дня на день, смотрит, как
падают листья, и видит в этом только одно — что скоро наступит зима.
С того дня я стал часто бывать в деревушке. Дети совсем
ко мне привыкли; когда я пью кофе, им достается сахар, за ужином я уделяю им
хлеба с маслом и простокваши. В воскресенье они обязательно получают по
крейцеру, а если меня нет после обедни, хозяйке харчевни раз навсегда приказано
давать им монетки. Дети доверчиво рассказывают мне всякую всячину. Особенно же
забавляет меня в них игра страстей, простодушное упорство желаний, когда к ним
присоединяются другие деревенские ребятишки. Немало труда стоило мне убедить их
мать, что они не беспокоят меня.
30 мая
Всё, что я недавно говорил о живописи, можно, без
сомнения, отнести и к поэзии; тут важно познать совершенное и найти в себе
смелость выразить его словами — этим немногим сказано многое. Сегодня я
наблюдал сцену, которую надо просто описать, чтобы получилась чудеснейшая в
мире идиллия.
Ах, при чем тут поэзия, сцена, идиллия? Неужели нельзя
без ярлыков приобщаться к явлениям природы?
Если ты после такого предисловия ждешь чего-то
возвышенного, изысканного, то опять жестоко обманешься; такое сильное
впечатление произвел на меня всего лишь крестьянский парень. Я, как всегда,
буду плохо рассказывать, а ты, как всегда, найдешь, что я увлекаюсь. Родина
этих чудес — снова Вальхейм, все тот же Вальхейм.
Целое общество собралось пить кофе под липами. Мне оно
было не по душе, и я, выставив благовидный предлог, устранился от него.
Крестьянский парень вышел из ближнего дома и стал починять тот самый плуг,
который я срисовал на днях. Юноша понравился мне с виду, и я заговорил с ним,
расспросил об его жизни; вскоре мы познакомились и, как всегда выходит у меня с
такого рода людьми, даже подружились. Он рассказал мне, что служит в работниках
у одной вдовы и она очень хорошо с ним обращается. Он так много говорил о ней и
до того ее расхваливал, что я сразу понял — он предан ей телом и душой. По его
словам, она женщина уже немолодая, первый муж дурно обращался с ней, и она не
хочет больше выходить замуж; из рассказа его совершенно ясно было, что краше
ее, милее для него нет никого на свете, что он только и мечтает стать ее
избранником и заставить ее позабыть провинности первого мужа, но мне пришлось
бы повторить все слово в слово, чтобы дать тебе представление о чистоте
чувства, о любви и преданности этого человека. Мало того, мне нужен был бы дар
величайшего поэта, чтобы охватить и выразительность его жестов, и звучность
голоса, и затаенный огонь во взорах. Нет, никакими словами не описать той
нежности, которой дышало все его существо: что бы я ни сказал, все выйдет грубо
и нескладно. Особенно умилила меня в нем боязнь, что я неверно истолкую их
отношения и усомнюсь в ее благонравии. Только в тайниках своей души могу я
вновь прочувствовать, как трогательно он говорил о ее осанке, о ее теле,
лишенном юной прелести, но властно влекущем и пленительном для него. В жизни
своей не видел я, да и не воображал себе неотступного желания, пламенного
страстного влечения в такой нетронутой чистоте.
Не сердись, если я признаюсь тебе, что воспоминание о
такой искренности и непосредственности чувств потрясает меня до глубины души и
образ этой верной и нежной любви повсюду преследует меня и сам я словно
воспламенен ею, томлюсь и горю.
Постараюсь поскорей увидеть эту женщину, впрочем, если
подумать, пожалуй, лучше воздержаться от этого. Лучше видеть ее глазами
влюбленного; быть может, собственным моим глазам она предстанет совсем иной,
чем рисуется мне сейчас, а зачем портить прекрасное видение?
|
