17 мая
Я завел немало знакомств, но общества по себе ещё не
нашел. Сам не понимаю, что во мне привлекательного для людей: очень многим я
нравлюсь, многим становлюсь дорог, и мне бывает жалко, когда наши пути
расходятся. Если ты спросишь, каковы здесь люди, мне придется ответить: «Как
везде!» Удел рода человеческого повсюду один! В большинстве своем люди трудятся
по целым дням, лишь бы прожить, а если остается у них немножко свободы, они до
того пугаются ее, что ищут, каким бы способом от нее избавиться. Вот оно
назначение человека!
Однако народ здесь очень славный: мне крайне полезно
забыться иногда, вместе с другими насладиться радостями, отпущенными людям,
просто и чистосердечно пошутить за обильно уставленным столом, кстати устроить
катанье, танцы и тому подобное; только не надо при этом вспоминать, что во мне
таятся другие, без пользы» отмирающие, силы, которые я принужден тщательно
скрывать. Увы, как больно сжимается от этого сердце! Но что поделаешь! Быть
непонятым — наша доля.
Ах, почему не стало подруги моей юности! Почему мне было
суждено узнать ее! Я мог бы сказать: «Глупец! Ты стремишься к тому, чего не
сыщешь на земле!» Но ведь у меня была же она, ведь чувствовал я, какое у нее
сердце, какая большая душа; с ней я и сам казался себе больше, чем был, потому
что был всем тем, чем мог быть. Боже правый! Все силы моей души были в
действии, и перед ней, перед моей подругой, полностью раскрывал я чудесную
способность своего сердца приобщаться природе. Наши встречи порождали
непрерывный обмен тончайшими ощущениями, острейшими мыслями, да такими, что
любые их оттенки, любые шутки носили печать гениальности. А теперь! Увы, она
была старше меня годами и раньше сошла в могилу. Никогда мне не забыть ее, не
забыть ее светлого ума и ангельского всепрощения!
На днях я встретился с некиим Ф., общительным молодым
человеком удивительно приятной наружности. Он только что вышел из университета,
и хоть не считает себя мудрецом, однако думает, что знает больше других.
Правда, по всему видно, что учился он прилежно: так или иначе, образование у
него порядочное. Прослышав, что я много рисую и владею греческим языком (два
необычных явления в здешних местах), он поспешил мне отрекомендоваться и
щегольнул множеством познаний от Ватте[3] до
Вуда[4], от Пиля[5] до Винкельмана[6] и
уверил меня, что прочел из Зульцеровой «Теории»[7] всю
первую часть до конца и что у него есть рукопись Гейне[8] об изучении античности. Я все это принял на
веру.
Познакомился я ещё с одним превосходным, простым и
сердечным человеком, княжеским амтманом. Говорят, душа радуется, когда видишь
его вместе с детьми, а у него их девять; особенно превозносят его старшую дочь.
Он пригласил меня, и я вскорости побываю у него. Живет он на расстоянии
полутора часов отсюда в княжеском охотничьем доме, куда получил разрешение
переселиться после смерти жены, потому что ему слишком тяжело было оставаться
в: городе на казенной квартире.
Кроме того, мне повстречалось несколько
оригинальничающих глупцов, в которых все невыносимо, а несносней всего их
дружеские излияния.
Прощай! Письмо тебе понравится своим чисто
повествовательным характером.
|