8 января
1772 года
Что это за люди, которых все в жизни основано на этикете
и целыми годами все помыслы и стремления направлены к тому, чтобы подняться на
одну ступень выше! Можно подумать, что у них нет других занятий: наоборот,
работы накапливается вороха, именно потому, что мелкие дрязги задерживают
выполнение крупных дел. На прошлой неделе во время катания на санях вышла
ссора, и все удовольствие было испорчено.
Глупцы, как они не видят, что место не имеет значения и
тот, кто сидит на первом месте, редко играет первую роль! Разве мало королей,
которыми управляет их министр, мало министров, которыми управляет их секретарь?
И кого считать первым? Того, по-моему, кто насквозь видит других и обладает
достаточной властью или достаточно хитер, чтобы употребить их силы и страсти на
осуществление своих замыслов.
20 января
Я принужден писать вам, милая Лотта, из убогой каморки
на крестьянском постоялом дворе, где мне пришлось укрыться от непогоды. С тех
пор как я маюсь в этом скверном городишке Д., посреди чуждых, глубоко чуждых
моему сердцу людей, меня ни разу, ни одного разу не потянуло написать вам; а
здесь, в этой лачуге, вдали от всех, в полном уединении, когда снег и град
неистово стучат в мое оконце, здесь первая моя мысль была о вас. Едва я вошел,
как образ ваш предстал передо мной, воспоминания о вас, о Лотта, так
благоговейно, так трепетно возникли во мне. Боже правый, первый счастливый миг
за столько времени!
Если бы вы видели меня, дорогая, в этом водовороте
развлечений! Как иссушена моя душа! Ни одной минуты полноты чувств, ни одного
счастливого часа! Ничего! Ничего! Я словно нахожусь в кукольном театре, смотрю,
как движутся передо мной человечки и лошадки, и часто думаю: не оптический ли
это обман? Я тоже играю на этом театре, вернее, мною играют как марионеткой,
порой хватаю соседа за деревянную руку и отшатываюсь в ужасе. С вечера я
предполагаю полюбоваться на восход солнца, но не могу подняться с постели, днем
я намереваюсь насладиться лунным светом — и не выхожу из комнаты. Мне и самому
непонятно, почему я встаю, почему ложусь спать.
Нет бродила, поднимавшего во мне жизненную энергию,
исчезли чары, отгонявшие от меня сон глубокой ночью, пробуждавшие меня ранним
утром.
Одно-единственное существо, достойное называться
женщиной, остановило здесь мое внимание, некая девица фон Б.; ее можно бы
отдаленно сравнить с вами, но кто же равен вам? «Ого, — скажете вы, —
он наловчился делать комплименты!» Тут есть доля правды. С некоторых пор я
крайне любезен, потому что другим мне быть нельзя, весьма остер и, по мнению
дам, лучше всех умею тонко польстить. «И солгать», — добавите вы; без
этого не обойдешься, вы понимаете? Однако я говорил о девице Б. Голубые глаза
ее отражают чувствительность души. Высокое положение ей только в тягость и не
дает ни малейшего удовлетворения. Она рвется прочь от этой суеты, и мы целыми
часами мечтаем об идиллической сельской жизни, — ах! и о вас! Как часто
вынуждена она превозносить вас! Нет, не вынуждена, она делает это добровольно,
с интересом слушает мои рассказы о вас, любит вас.
Ах, как бы мне хотелось сидеть у ваших ног в милой,
уютной комнатке, и чтобы наши дорогие малыши возились вокруг меня, и чтобы я
привлек и утихомирил их страшной сказкой, если бы они, по-вашему, чересчур
расшумелись.
Солнце необычайно красиво заходит над сверкающей снегами
долиной, буря промчалась, а я… я должен возвращаться в свою клетку.
Прощайте! Альберт с вами? И что же?.. Господь да простит
мне этот вопрос!
|
