 Увеличить |
Глава VI
Час переговоров –
опасный час
Надо сказать,
что не так давно я наблюдал в городе Мюссидане[80],
находящемся по соседству со мной, – как те, кто был выбит оттуда нашей
армией, а также приверженцы их жаловались на предательство, ибо во время
переговоров, условившись о перемирии, они подверглись внезапному нападению и
были разбиты наголову. Подобная жалоба в другой век могла бы, пожалуй, вызвать
сочувствие. Но, как я говорил выше, наши обычаи не имеют больше ничего общего с
правилами былых времен. Вот почему не следует доверять друг другу, пока договор
не скреплен последней печатью; да и при наличии этого, чего не случается!
Никогда,
впрочем, нельзя с уверенностью рассчитывать, что победоносное войско станет соблюдать
обязательства, которые дарованы победителем городу, сдавшемуся на сравнительно
мягких и милостивых условиях и согласившемуся впустить еще разгоряченных боем
солдат. Луций Эмилий Регилл, римский претор, потеряв время в бесплодных
попытках захватить силою город фокейцев, ибо жители его защищались с
поразительною отвагой, пошел, в конце концов, с ними на соглашение, по которому
он принимал их под свою руку в качестве «друзей римского народа» и должен был
вступить в их город, как в город союзников. Этим он окончательно рассеял их опасения
насчет возможности каких-либо враждебных действий со стороны победителей. Но,
когда они вошли в город – ибо Эмилий, желая показать себя во всем блеске,
ввел туда все свое войско, – усилия, которые он прилагал, чтобы держать их
в узде, оказались напрасными, и значительная часть города была разгромлена у
него на глазах: жажда пограбить и отметить поборола в них уважение к его власти
и привычку повиноваться.
Клеомен
имел обыкновение говорить, что, каковы бы ни были злодеяния, совершаемые во
время войны в отношении неприятеля, они выходят за пределы правосудия и не
подчиняются его приговорам – за них не судят ни боги, ни люди.
Договорившись с аргивянами о перемирии на семь дней, он напал на них уже в
третью ночь, когда их лагерь был погружен в сон, и нанес им жесточайшее
поражение, ссылаясь в дальнейшем на то, что в его договоре о перемирии ни
словом не упоминается о ночах. Боги, однако, покарали его за это изощренное
вероломство.
Жители
города Казилина[81],
беспечно полагаясь на свою безопасность, подверглись во время переговоров
внезапному нападению, и это произошло в век наисправедливейших и благороднейших
полководцев превосходящего во всех отношениях римского войска. В самом деле,
нигде ведь не сказано, что нам не дозволено в подобающем месте и в подобающий
час воспользоваться глупостью неприятеля, подобно тому, как мы извлекаем для
себя выгоду из его трусости. Война, естественно, имеет множество привилегий,
которые в условиях военных действий совершенно разумны, вопреки нашему разуму;
здесь не соблюдают правила: neminem id agere, ut ex alterius praedetur
inscitia.[82]
Меня
поражает, однако, та безграничность, какую допускает в отношении отмеченных привилегий
такой автор, как Ксенофонт, о чем свидетельствуют и речи и деяния его якобы
совершенного самодержца; а ведь в подобных вопросах это – писатель,
обладающий исключительным весом, ибо он – прославленный полководец и
философ из числа ближайших учеников Сократа. Далеко не всегда и не во всем я
могу согласиться с его чрезмерно широкими, по-моему, взглядами на этот предмет[83].
Господин
д’Обиньи, обложив осадою Капую, подверг ее жесточайшей бомбардировке, после
чего сеньор Фабрицио Колонна, комендант города, стоя на стене бастиона, начал
переговоры о сдаче, и, так как его солдаты утратили бдительность, наши
ворвались в крепость и не оставили в ней камня на камне[84]. А вот еще более свежий
в нашей памяти случай. Сеньор Джулиано Роммеро допустил в Ивуа[85] большой промах: он вышел
из крепости для ведения переговоров с коннетаблем – и что же? –
возвращаясь назад, обнаружил, что она захвачена неприятелем. Я расскажу еще об
одном событии, дабы показать, что порою и мы оставались в накладе: маркиз
Пескарский осаждал Геную, где начальствовал покровительствуемый нами герцог
Оттавиано Фрегозо; переговоры между обоими военачальниками шли настолько
успешно, что соглашение между ними считалось уже делом решенным. Однако в
момент их завершения испанцы проникли в город и стали распоряжаться в нем,
словно и в самом деле одержали решительную победу[86]. И впоследствии также
город Линьи в Барруа, где начальствовал граф де Бриенн, а осадою руководил сам император,
был захвачен в то самое время, когда уполномоченный вышеназванного графа –
Бертейль, выйдя за пределы крепостных стен ради переговоров, вел их с
представителями противника[87].
Fu il vincer sempre
mai laudabil cosa,
Vincasi о per fortuna о per ingegno,[88] –
так, по
крайней мере, принято говорить. Впрочем, философ Хрисипп[89] не разделял этого
мнения, и я также далек от того, чтобы признать его до конца справедливым. Он
говорил, что соревнующиеся в беге должны приложить все свои силы, чтобы
опередить остальных; но при этом им никоим образом не разрешается хватать рукою
соперника, тем самым задерживать его, или подставлять ему ногу, чтобы он упал.
И еще
благороднее ответ великого Александра Полисперхонту, который советовал воспользоваться
ночной темнотой для неожиданного нападения на войска Дария. «Не в моих
правилах, – сказал Александр, – одерживать уворованную победу» –
Malo me fortunae poeniteat, quam victoriae pudeat.[90]
Atque idem fugientem
haud est dignatus Orodem
Sternere, nec iacta
caecum dare cuspide vulnus;
Obvius, adversoque
occurrit, seque viro vir
Contulit, haud furto
melior, sed fortibus armis.[91]
|
