 Увеличить |
Глава XXXV
Об одном упущении в
наших порядках
Мой
покойный отец, человек, руководствовавшийся всю свою жизнь опытом и природной
сметкой, при этом обладавший ясным умом, говорил мне когда-то, что ему очень
хотелось бы, чтобы во всех городах было известное место, куда сходились бы все
имеющие в чем-либо нужду и где бы они могли сообщить о ней, чтобы приставленный
к этому делу чиновник записал их пожелания, например: «Хочу продать жемчуг,
хочу купить жемчуг»; «такой-то ищет спутника для поездки в Париж»,
«такой-то – слугу, умеющего делать то-то и то-то»; «такой-то –
учителя»; «такому-то нужен подмастерье»; одним словом, одному – одно,
другому – другое, кому что нужно. И мне кажется, что подобная мера должна
была бы в немалой степени облегчить общественные сношения, ибо всегда и везде
имеются люди, обстоятельства которых складываются таким образом, что они
ощущают нужду друг в друге, но, так и не отыскав один другого, испытывают
крайние неудобства.
Мне
известно, что, к величайшему стыду нашего века, у нас на глазах умерли с голоду
два человека выдающихся знаний: Лилио Грегорио Джиральди в Италии и Себастиан
Касталион в Германии [594];
полагаю, что нашлось бы немало людей, которые пригласили бы их к себе на весьма
хороших условиях или, во всяком случае, оказали бы помощь, где бы они не жили,
если бы знали об их бедственном положении. Мир не настолько еще испорчен, чтобы
не нашлось человека – и я знаю такого, – который не пожелал бы от всего
сердца расходовать унаследованные им от родителей средства, пока судьбе будет
угодно, чтобы он ими располагал, на избавление от нищеты людей редкостных и
выдающихся в какой-либо имеющей значение области, ибо нередко судьба преследует
их по пятам и доводит до крайности. Этот человек создал бы им, по меньшей мере,
такие условия, что если бы среди них и нашелся кто-нибудь, кто не был бы ими
доволен, то это могло бы случиться лишь по причине его собственного неразумия.
И в
делах хозяйственных мой отец установил порядки, которые я считаю похвальными,
но которые, увы, я не в силах поддерживать. Ведь кроме записей, относящихся к
ведению различных хозяйственных дел, куда заносились счета помельче, платежи,
сделки, не требующие скрепления рукой нотариуса, – ибо регистрация таковых
возлагается на правительственного сборщика податей, – он поручил тому из
своих доверенных слуг, которого использовал как писца, вести также дневник, в
котором полагалось отмечать все достойные внимания происшествия, а также день
за днем решительно все события, относящиеся к истории нашего дома. И теперь,
когда время начинает изглаживать в памяти живые воспоминания, заглянуть в эту
летопись чрезвычайно приятно и столь же полезно, ибо она нередко разрешает наши
сомнения: когда именно было задумано такое-то дело? Когда оно было закончено?
Как оно шло? Как завершилось? Тут же мы можем прочесть о наших путешествиях,
наших отлучках, браках, смертях, о получении счастливых или печальных известий,
о смене важнейших из наших слуг и тому подобных вещах. Это – старинный
обычай, и я думаю, что неплохо было бы каждому освежить его у своего камелька.
А я себя считаю глупцом, что не придерживался его.
Глава XXXVI
Об обычае носить одежду
За что
бы я ни брался, мне приходится преодолевать преграды, созданные обычаем, –
настолько опутал он каждый наш шаг. В эту прохладную пору года я думал как-то о
том, является ли для недавно открытых народов привычка ходить совершенно нагими
следствием высокой температуры воздуха, как мы утверждаем это относительно индейцев
и мавров, или же она первоначально была свойственна всем людям. Но поскольку
все, что живет под небом, как говорит Писание, подвластно одинаковым
законам [595],
люди мыслящие, сталкиваясь с вопросами подобного рода, где нужно проводить
различие между законами естественными и надуманными, имеют обыкновение
обращаться к общему миропорядку, в котором не может быть никакой фальши. Итак,
раз все сущее вооружено, так сказать, иголкой и ниткой, чтобы поддерживать свое
бытие, право же, трудно поверить, что только одни мы созданы столь немощными и
убогими, что не в состоянии поддержать себя без сторонней помощи. Я полагаю
поэтому, что, подобно тому как любое растение, дерево, животное, да и вообще
все, что живет, самой природой обеспечено покровами; достаточными, чтобы
защитить себя от суровой непогоды:
Proptereaque fere res omnes aut corio
sunt
Aut seta, aut conchis, aut callo, aut
cortice tectae, [596]
точно
так же было когда-то и с нами; но подобно тем, кто заменяет дневной свет
искусственным, и мы заменили естественные средства заимствованными. И нетрудно
убедиться, что этот обычай делает для нас невозможным то, что в
действительности вовсе не является таковым. В самом деле, народы, не имеющие
никакого понятия об одежде, обитают примерно в том же климате, что и мы; а,
кроме того, наиболее чувствительные части нашего тела остаются открытыми,
например глаза, рот, нос, уши, а у наших крестьян, – как, впрочем, и наших
предков, – сверх того, еще грудь и живот. И если бы нам от рождения было
предопределено носить штаны или юбки, то можно не сомневаться, что природа
снабдила бы те части нашего тела, которые она оставила уязвимыми для суровостей
погоды, более толстой кожей, как она это сделала на концах пальцев и на ступнях
ног.
Почему
же трудно поверить этому? Между моим способом одеваться и тем, как одет в наших
краях крестьянин, я нахожу различие большее, чем между его одеждою и одеждою
человека, прикрытого своею кожей.
А
сколько людей, особенно в Турции, ходят нагими из благочестия!
Некто,
увидев в разгаре зимы одного из наших нищих, который, не имея на себе ничего,
кроме рубашки, чувствовал себя все же не хуже, чем тот, кто закутан по самые
уши в куний мех, спросил его, как он может терпеть такой холод. «Ну, а вы,
сударь, – ответил тот, – ведь и у вас тоже лицо ничем не прикрыто.
Вот так и я – весь словно лицо». Итальянцы рассказывают о шуте, если не
ошибаюсь, герцога Флорентийского, который на вопрос своего господина, как он
может, столь плохо одетый, переносить холод, когда он, герцог, так от него
страдает, ответил: «Последуйте моему совету, наденьте на себя все, что только у
вас найдется, как это сделал я, и вы не больше моего будете страдать от
мороза». Царя Масиниссу до глубокой старости нельзя было убедить покрывать
голову ни в мороз, ни в бурю, ни в дождь [597]. То же передают и об
императоре Севере [598].
Геродот
рассказывает, что во время войн египтян с персами и им и другими было замечено,
что головы убитых египтян гораздо крепче, чем головы персов, потому что первые
бреют их и оставляют непокрытыми с детских лет, тогда как у вторых они
постоянно покрыты в юные годы колпаками, а позднее – тюрбанами [599].
Царь
Агесилай до преклонного возраста носил зимой и летом одинаковую одежду. Цезарь,
как сообщает Светоний, выступал всегда впереди своего войска и чаще всего шел
пешком, с непокрытой головой, все равно – палило ли солнце или лил дождь;
то же самое рассказывают и о Ганнибале.
tum vertice nudo
Excipere insanos imbrea coelique
ruinam. [600]
Один
венецианец, который прожил долгое время в царстве Перу [601] и только недавно
возвратился оттуда, пишет, что тамошние мужчины и женщины, хотя и покрывают
прочие части тела одеждой, ходят всегда босые и так же ездят верхом на лошади.
И
замечательно, что Платон также советует ради здоровья всего нашего тела не
давать ни ногам, ни голове никакого иного покрова, кроме того, которым их
одарила сама природа [602].
Король,
которого поляки избрали себе после нашего [603], – он и впрямь
один из самых великих государей нашего века, – никогда не носит перчаток и
не сменяет ни зимою, ни в непогоду той шапочки, что он носит у себя дома [604].
Если я
терпеть не могу ходить нараспашку, не застегнув камзол на все пуговицы, то мои
соседи-землепашцы почувствовали бы себя, напротив, очень стесненными, когда бы
им пришлось ходить в таком виде. Варрон считает, что предписавшие римлянам
обнажать голову в присутствии богов и должностных лиц сделали это скорее имея в
виду здоровье граждан, а также желая закалить их от непогоды, чем из уважения к
высшим [605].
И раз уж
речь зашла о холодах и о французах, привыкших напяливать на себя целую кучу
пестрого тряпья (я не говорю о себе, ибо, подражая моему покойному отцу,
одеваюсь исключительно в черное и белое), то добавлю, что, согласно рассказу
нашего полководца Мартена Дю Белле, ему во время похода в Люксембург [606]
довелось испытать морозы настолько суровые, что вино в провиантском складе
кололи топорами и клиньями, выдавая его солдатам по весу, и те уносили его в
корзинах. Совсем так, как у Овидия:
Nudaque consistunt formam servantia
testae
Vina, nec hausta meri, sed data
frusta bibunt. [607]
У устья
Меотийского озера морозы бывают настолько суровы, что в том самом месте, где
полководец Митридата дал бой врагам и разбил их в пешем строю, он же, когда
наступило лето, выиграл у них еще и морское сражение [608].
Римлянам
пришлось претерпеть много бедствий во время сражения с карфагенянами близ
Плаценции [609],
ибо, когда они бросились на врагов, у них от холода стыла кровь и коченели руки
и ноги, тогда как Ганнибал велел развести костры, чтобы солдаты во всем его
войске могли обогреваться у них, а также распределить по отрядам масло, дабы,
обмазав им свое тело, они придали мышцам больше гибкости и подвижности и
защитили поры от морозного воздуха и порывов дувшего тогда студеного ветра.
Отступление
греков из Вавилона на родину знаменито теми лишениями и трудностями, которые им
потребовалось преодолеть. Застигнутые в горах Армении ужасной снежной бурей,
они заблудились и потеряли дорогу; яростно, можно сказать, осаждаемые
непогодой, они в течение суток ничего не ели и не пили, большая часть бывших с
ними животных пала; многие воины умерли, многие были ослеплены градом и
белизной снега; иные изувечили себе руки и ноги, иные закоченели до того, что
остались неподвижными на месте, хотя и полностью сохранили сознание.
Александр
видел народ, где плодовые деревья закапывают на зиму в землю, чтобы
предохранить их таким способом от мороза.
Что
касается одежды, то мексиканский царь менял четыре раза в день свои облачения и
никогда не надевал снова уже хотя бы раз надетого платья. Он употреблял их для
раздачи в качестве наград и пожалований; равным образом, ни один горшок, блюдо
или другая кухонная и столовая утварь не были подаваемы ему дважды.
|
