Глава LV
О запахах
О
некоторых людях – к ним относится Александр Великий – говорят, что их
пот издавал приятный запах, благодаря каким-то редким и исключительным
особенностям их телесного устройства. Причину этого пытались выяснить Плутарх и
другие [846].
Но обычно человеческие тела устроены совсем по-иному: лучше всего, если они
вовсе не имеют запаха. Самым чистым и сладостным дыханием – например,
дыханием здорового ребенка – мы восхищаемся потому, что оно лишено какого
бы то ни было неприятного запаха. Вот почему, как говорит Плавт,
Mulier tum bene olet, ubi nihil
olet. [847]
Лучше
всего ведет себя та женщина, о поведении которой ничего не знают и не слышат.
Что же касается приятных запахов, заимствованных извне, то мне кажется
правильным мнение, что люди пользуются духами для того, чтобы скрыть
какой-нибудь природный недостаток. Отсюда такое отождествление у древних
поэтов: благоухание у них часто означает вонь –
Rides nos, Coracine, nil olentes
Malo quam bene olere nil olere [848]
и в
другом месте:
Posthume, non bene olet, qui bene
semper olet. [849]
Тем не
менее я очень люблю вдыхать приятные запахи и до крайности ненавижу дурные, ибо
к ним я чувствительнее, чем кто-либо другой:
Namque sagacius unus odoror,
Polypus, an gravis hirsutis cubet
hircus in alis.
Quam canis acer ubi lateat sus. [850]
Самые
простые и естественные запахи для меня всего приятнее. И это в особенности
касается женщин. Во времена самого грубого варварства скифские женщины,
помывшись, пудрили и мазали себе лицо и тело ароматическим снадобьем,
распространенным в их стране; перед тем, как сблизиться с мужчиной, они снимали
эти притирания, и тело их становилось гладким и благоухающим.
Удивительно,
до какой степени пристают ко мне всевозможные запахи, до какой степени моя кожа
обладает способностью впитывать их в себя. Тот, кто жалуется, что природа не
наделила человека особым орудием для того, чтобы подносить запахи к носу,
неправ, ибо запахи сами проникают в нос. Мне же, в частности, очень помогают в
этом отношении мои пышные усы. Стоит мне поднести к ним мои надушенные перчатки
или носовой платок, и запах будет держаться на них потом целый день. По ним
можно обнаружить, откуда я пришел. Когда-то, в дни юности, крепкие поцелуи,
сладкие, жадные и сочные, прилипали к ним и часами удерживались на них. И,
однако, я мало подвержен тем повальным болезням, которые передаются при
соприкосновении человека с человеком или чрез зараженный воздух. В свое время я
счастливо избег таких заболеваний, свирепствовавших в наших городах и среди
войск. О Сократе мы читаем, что хотя он не покидал Афин в то время, как их
несколько раз посещала чума, он один ни разу ею не заразился [851]. Я
полагаю, что врачи могли бы лучше использовать запахи, чем они это делают, ибо
часто замечал, что от запахов изменяется мое состояние, так они действуют на
мое настроение в зависимости от своих свойств. И в этом я нахожу подтверждение
моего взгляда, что употребление ладана и других ароматов в церквах,
распространенное с древнейших времен среди всех народов и во всех религиях,
имеет целью пробудить, очистить и возвеселить наши чувства, сделав нас тем
самым более способными к созерцанию.
Чтобы
лучше судить об этом, я хотел бы попробовать стряпню тех поваров, которые умеют
приправлять кушанья различными ароматическими веществами, как это бросалось в
глаза во время трапез короля тунисского, который в наши дни прибыл в Неаполь
для свидания с императором Карлом [852].
У него кушанья начинялись душистыми пряностями, и притом так щедро, что один
павлин и два фазана, приготовленные по их способу, обходились в, сотню дукатов.
Когда их разрезали, то не только в пиршественной зале, но и во всех комнатах
дворца и даже в соседних домах распространялись сладостные испарения, которые
улетучивались не скоро.
Отыскивая
себе жилье, я прежде всего забочусь о том, чтобы избежать тяжелого и зловонного
воздуха. Пристрастие, которое я питаю к прекрасным городам Венеции и Парижу,
ослабляется из-за острого запаха стоячей воды в Венеции и грязи в Париже.
|
