 Увеличить |
Глава XLI
О нежелании уступать
свою славу
Из всех
призрачных стремлений нашего мира самое обычное и распространенное – это
забота о нашем добром имени и о славе. В погоне за этой призрачной тенью, этим
пустым звуком, неосязаемым и бесплотным, мы жертвует и богатством, и покоем, и
жизнью, и здоровьем – благами действительными и существенными:
La fama, ch’invaghisce а un dolce
suono
Gli superbi mortali, et par si bella,
E un echo, un sogno, anzi d’un sogno
un’ombra
Ch’ad ogni vento ci delegua e
sgombra. [675]
И из
всех неразумных человеческих склонностей это, кажется, именно та, от которой
даже философы отказываются позже всего и с наибольшей неохотой. Из всех она
самая неискоренимая и упорная: quia etiam bene proficientes aminos temptare non
cessat [676].
Но найдешь другого предрассудка, чью суетность разум обличал бы столь ясно. Но
корни его вросли в нас так крепко, что не знаю, удавалось ли кому-нибудь
полностью избавиться от него. После того как вы привели все свои доводы, чтобы
разоблачить его, вашим рассуждениям противостоит столь глубокое влечение к
славе, что вам нелегко устоять перед ним. Ибо, как говорит Цицерон, даже
восстающие против него стремятся к тому, чтобы книги, которые они на этот счет
пишут, носили их имя, и хотят прославить cебя тем, что презрели славу [677]. Все
другое может стать общим; когда нужно, мы жертвуем для друзей и имуществом и
жизнью. Но уступить свою честь, подарить другому свою славу – такого
обычно не увидишь. Катул Лутаций во время войны против кимвров, исчерпав все
средства, чтобы остановить своих солдат, бегущих от неприятеля, сам стал во
главе беглецов и выдал себя за труса, дабы всем казалось, что они скорее
следуют за своим начальником, чем спасаются от врага: так он пожертвовал своим
честным именем, чтобы покрыть чужой стыд. Говорят, что когда Карл V в 1537 г.
вторгся в Прованс, Антонио де Лейва [678],
видя, что император твердо решил предпринять этот поход, и считая, что он может
увенчаться необычайной славой, тем не менее возражал и давал императору
противоположный совет, с той лишь целью, чтобы вся слава и честь этого решения
были приписаны его повелителю и чтобы, по мнению всех, так велика оказалась
мудрость и предусмотрительность государя, что, даже вопреки советам окружающих,
он успешно завершил столь блестящее предприятие. Таким образом стремился он прославить
его за свой счет. Когда фракийские послы, утешая Архилеониду, мать
Брасида [679],
потерявшую сына, славили его вплоть до утверждения, будто он не оставил равных
себе, она отвергла эту хвалу, частную и личную, чтобы воздать ее всему народу:
«Не говорите мне этого, – сказала она; – я знаю, что Спарта имеет
граждан более великих и доблестных, чем он». Во время битвы при Креси [680]
принцу Уэльскому, тогда еще весьма юному, пришлось командовать авангардом.
Именно здесь и завязалась самая жестокая схватка. Находившиеся при нем
приближенные, видя, что им приходится туго, послали королю Эдуарду просьбу
оказать им помощь. Он спросил, в каком положении сейчас его сын, и, получив
ответ, что тот жив и по-прежнему на коне, сказал: «Я повредил бы ему, если бы
отнял у него честь победы в этом сражении, в котором он так стойко держался. И
хотя ему сейчас трудновато, пусть она достанется ему одному», И он не пожелал
ни сам прийти сыну на помощь, ни послать кого-либо, зная, что если бы он туда
отправился, стали бы говорить, что без его поддержки все погибло бы, и
приписали бы ему одному успех в этом доблестном деле. Semper enim quod
postremum adiectum est, id rem totam videtur traxisse [681].
В Риме
многие считали и говорили повсюду, что главными победами своими Сципион был в
значительной степени обязан Лелию, который, однако, всегда и всеми способами
содействовал блеску величия и славы Сципиона, нисколько не помышляя о
себе [682].
А царь спартанский Феопомп, когда кто-то стал говорить, что государство
держится крепко потому, что он умеет хорошо повелевать, ответил: «Нет, скорее
потому, что народ умеет так хорошо повиноваться».
Подобно
тому, как женщины, унаследовавшие звание пэров, имели право, несмотря на свой
пол, присутствовать и высказываться при разбирательстве дел, подлежащих юрисдикции
пэров, так и пэры, принадлежащие к церкви, несмотря на свой духовный сан,
обязаны были во время войны помогать нашим королям не только присылкой своих
людей и слуг, но и личным присутствием.
Епископ
города Бове, находясь при короле Филиппе-Августе во время битвы при
Бувине [683],
сражался весьма мужественно. Но он полагал, что ему не следует пожинать плоды и
славу такого кровавого и жестокого дела. Многих врагов смирил он в тот день
своей рукой, но всегда передавал их первому попавшемуся дворянину, предоставляя
ему поступить с ними по своему усмотрению: умертвить или взять в плен. Таким
образом передал он Уильяма, графа Солсбери, мессиру Жану де Нель. С такой же
щепетильностью в делах совести, как та, о которой я только что говорил, он
соглашался оглушить врага, но не ранить, и сражался только палицей. Уже в наше
время некий дворянин, которого король укорил за то, что он поднял руку на
священника, твердо и решительно отрицал это. А дело было в том, что он бил его
и топтал ногами.
|
