Увеличить |
Глава XV
За бессмысленное
упрямство в отстаивании крепости несут наказание
Храбрости,
как и другим добродетелям, положен известный предел, преступив который,
начинаешь склоняться к пороку. Вот почему она может увлечь всякого,
недостаточно хорошо знающего ее границы, – а установить их с точностью,
действительно, нелегко – к безрассудству, упрямству и безумствам всякого
рода. Это обстоятельство и породило обыкновение наказывать во время
войны – иногда даже смертью – тех, кто упрямо отстаивает укрепленное
место, удержать которое, по правилам военной науки, невозможно. Иначе не было
бы такого курятника, который, в надежде на безнаказанность, не задерживал бы
продвижение целей армии.
Господин
коннетабль де Монморанси при осаде Павии [196] получил приказание
переправиться через Тичино и захватить предместье св. Антония; задержанный
защитниками предмостной башни, оказавшими упорное сопротивление, он все же взял
ее приступом и велел повесить всех оборонявшихся в ней. Так же поступил он и
впоследствии, когда сопровождал дофина в походе по ту сторону гор; после того
как замок Виллано был им захвачен и солдаты, озверев, перебили всех, кто
находился внутри, за исключением коменданта и знаменосца, он велел, по той же
причине, повесить и этих последних [197].
Подобную же участь и в тех же краях испытал и капитан Бонн, все люди которого
были перебиты при взятии укрепления; так приказал Мартен Дю Белле [198], в
ту пору губернатор Турмна. Но поскольку судить о мощи или слабости укрепления
можно, лишь сопоставив свои силы с силами осаждающих (ибо тот, кто достаточным
основанием стал бы сопротивляться двум кулевринам, поступил бы как сумасшедший,
если бы вздумал бороться против тридцати пушек), и так как здесь, кроме того,
принимается обычно в расчет могущество вторгшегося государя, его репутация,
уважение, которое ему должно оказывать, то существует опасность, что на весах
его чаша всегда будет несколько перевешивать. А это, в свою очередь, приводит к
тому, что такой государь начинает настолько мнить о себе и своем могуществе,
что ему кажется просто нелепым, будто может существовать хоть кто-нибудь,
достойный сопротивляться ему, и пока ему улыбается военное счастье, он предает
мечу всякого, кто борется против него, как это видно хотя бы на примере тех
свирепых, надменных и исполненных варварской грубости требований, которые были
в обычае у восточных властителей да и ныне в ходу у их преемников.
Также и
там, где португальцы впервые начали грабить Индию, они нашли государства, в которых
господствовал общераспространенный и нерушимый закон, гласящий, что враг,
побежденный войском, находящимся под начальством царя или его наместника, не
подлежит выкупу и не может надеяться на пощаду.
Итак,
пусть всякий, кто сможет, остерегается попасть в руки судьи, когда этот
судья – победоносный и вооруженный до зубов враг.
Глава XVI
О наказании за трусость
Я слышал
как-то от одного принца и весьма крупного полководца, что нельзя осуждать на
смерть солдата за малодушие; это мнение было высказано им за столом, после того
как ему рассказали о суде над господином де Вервеном, приговоренным к смерти за
сдачу Булони [199].
И в
самом деле, я нахожу вполне правильным, что проводят отчетливую границу между поступками,
проистекающими от нашей слабости, и теми, которые порождены злонамеренностью.
Совершая последние, мы сознательно восстаем против велений нашего разума,
запечатленных в нас самою природою, тогда как, совершая первые, мы имели бы
основание, думается мне, сослаться на ту же природу, которая создала нас столь
немощными и несовершенными; вот почему весьма многие полагают, что нам можно
вменять в вину только содеянное нами вопреки совести. На этом и основано в
известной мере как мнение тех, кто осуждает смертную казнь для еретиков и
неверующих, так и правило, согласно которому адвокат и судья не могут
привлекаться к ответственности за промахи, допущенные по неведению при
отправлении ими должности.
Что
касается трусости, то, как известно, наиболее распространенный способ ее
наказания – это всеобщее презрение и поношение. Считают, что подобное
наказание ввел впервые в употребление законодатель Харонд [200] и
что до него всякого бежавшего с поля сражения греческие законы карали смертью;
он же приказал вместо этого выставлять таких беглецов на три дня в женском
платье на городской площади, надеясь, что это может послужить им на пользу и
что бесчестие возвратит им мужество. Suffundere malis hominis sanguinem quam
effundere. [201]
Римские законы, по крайней мере в древнейшее время, также карали бежавших с
поля сражения смертной казнью. Так, Аммиан Марцеллин рассказывает, что десять
солдат, повернувшихся спиной к неприятелю во время нападения римлян на войско
парфян, были лишены императором Юлианом военного звания и затем преданы смерти
в соответствии с древним законом [202].
Впрочем, в другой раз за такой же проступок он наказал виновных лишь тем, что
поместил их среди пленных в обозе. Хотя римский народ и подверг суровой каре
солдат, бежавших после битвы при Каннах, а также тех, кто во время той же войны
был с Гнеем Фульвием при его поражении, тем не менее, в этом случае дело не
дошло до наказания смертью.
Есть,
однако, основание опасаться, что позор не только повергает в отчаянье тех, кто
наказан подобным образом, и не только доводит их до полнейшего равнодушия, но и
превращает порой во врагов.
Во
времена наших отцов господин де Франже, некогда заместитель главнокомандующего
в войсках маршала Шатильона, назначенный маршалом де Шабанном на пост
губернатора Фуэнтарабии вместо господина дю Люда и сдавший этот город испанцем,
был приговорен к лишению дворянского звания, и как он сам, так и его потомство
были объявлены простолюдинами, причислены к податному сословию и лишены права
носить оружие. Этот суровый приговор был исполнен над ними в Лионе. В
дальнейшем такому же наказанию были подвергнуты все дворяне, которые находились
в городе Гизе, когда туда вступил граф Нассауский; с той поры то же претерпели
и некоторые другие.
Как бы
там ни было, всякий раз, когда мы наблюдаем столь грубые и явные, превосходящие
всякую меру невежество или трусость, мы вправе прийти к заключению, что тут
достаточно доказательств преступного умысла и злой воли, и наказывать их так
таковые.
|