Увеличить |
Новелла восьмая
Гвильельмо
Борсьере в тонких выражениях укоряет в скупости мессера Эрмино де Гримальди.
Рядом с
Филострато сидела Лауретта; выслушав похвалы, которые расточали находчивости
Бергамино, и, зная, что ей придется рассказать нечто, она, не ожидая
приказания, так начала свой рассказ: – Предыдущая новелла побуждает меня,
дорогие подруги, рассказать, каким образом один умелый потешник подобным же
образом и небезуспешно укорил в скупости богатейшего купца; и хотя эта новелла
по своему содержанию и походит на прошлую, она будет вам не менее приятна, коли
вы возьмете в расчет, какое в ее развязке получилось благо.
Итак,
жил в Генуе много времени тому назад родовитый человек по имени мессер Эрмино
де Гримальди, далеко превосходивший, как все полагали, богатством в громадных
имениях и деньгах богатейших граждан, каких только знали в Италии. И как
богатством он превосходил всех итальянских богачей, так, и через меру,
скупостью и скаредностью всех скупцов и скряг на свете, ибо не только не
открывал кошелька, чтобы учествовать других, но и сам, против обыкновения генуэзцев,
привыкших богато рядиться, претерпевал, лишь бы только не тратиться, большие
лишения во всем, равно как в еде и питье. Вот почему, и по заслугам, его
фамилия – де Гримальди – предана была забвению, и все звали его мессер Эрмино
Скареда. В то время как, ничего не тратя, он преумножал свое достояние,
случилось, что в Геную прибыл умелый потешный человек, благовоспитанный и
красноречивый, по имени Гвильельмо Борсьере, не похожий на нынешних, которых, к
стыду людей развращенных и презренных, желающих в наше время зваться и
считаться благородными, скорее следовало бы прозвать ослами, воспитанными среди
грязной и порочной черни, а не при дворе. Тогда как в те времена ремеслом и
делом потешных людей было улаживать мировые в случае распрей и недовольств,
возникавших между господами, заключать брачные и родственные союзы и дружбу,
развеселять прекрасными, игривыми речами усталых духом, потешать дворы и резкими
упреками, точно отцы, укорять порочных в их недостатках – и все это за малое
вознаграждение: теперь они ухитряются убивать свое время, перенося злые речи от
одного к другому, сея плевелы, рассказывая мерзости и непристойности, и, что
хуже, совершая то и другое в присутствии людей, возводя друг на друга все
дурное, постыдное и мерзкое, действительное или нет; и тот из них более люб,
того более почитают и поощряют большими наградами жалкие и безнравственные
синьоры, кто говорит и действует гнуснее других: достойный порицания стыд
настоящего времени – ясное доказательство того, что добродетели, удалившись
отсюда, оставили бедное человечество в подонках пороков.
Возвращаясь
к тому, с чего я начала и от чего удалило меня немного, против ожидания,
справедливое негодование, скажу, что упомянутого Гвильельмо встретили с почетом
и охотно принимали именитые люди Генуи. Пробыв несколько дней в городе и
услышав многое о скупости и скряжничестве мессера Эрмино, он возымел желание
увидеть его. Мессер Эрмино слышал, что Гвильельмо Борсьере – человек достойный,
и так как в нем, несмотря на его скупость, была искорка благородства, принял
его с дружественными речами и веселым видом, вступил с ним во многие и
разнообразные беседы и, разговаривая, повел его и бывших с ним генуэзцев в
новый красивый дом, который построил себе, и, показав его, сказал: «Мессер
Гвильельмо, вы видели и слышали многое, не укажете ли вы мне что-нибудь, нигде
не виданное, что бы я мог велеть написать в зале этого дома?» Услышав эти
неподходящие речи, Гвильельмо сказал: «Мессер, не думаю, чтобы я сумел указать
вам на вещь невиданную – разве на чох или что-либо подобное; но коли вам
угодно, я укажу вам на одно, чего, полагаю, вы никогда не видали». Мессер
Эрмино сказал: «Прошу вас, скажите, что это такое?» Он не ожидал, что тот
ответит, как ответил. На это Гвильельмо внезапно сказал: «Велите написать:
„Благородство“. Когда мессер Эрмино услышал эти слова, им внезапно овладел стыд
настолько сильный, что он изменил его настроение духа в почти противоположное
тому, каким оно было дотоле. „Мессер Гвильельмо, – сказал он, – я
велю написать его так, что ни вы и никто другой никогда не будете иметь
основания сказать мне, что я не видел и не знавал его“. С этих пор и впредь
(такую силу оказало слово Гвильельмо) он стал наиболее щедрым и приветливым
дворянином, чествовавшим иностранцев и горожан, чем кто-либо другой в Генуе в
его время.
|