 Увеличить |
Новелла четвертая
Джербино
в противность честному слову, данному его дедом, королем Гвильельмо, нападает
на корабль тунисскою короля, чтобы похитить его дочь; те, что были на корабле,
убивают ее, он убивает их, а ему самому отсекают впоследствии голову.
Кончив
свою новеллу, Лауретта умолкла, а из общества кто с тем, кто с другим
печаловался о несчастии любовников, кто порицал гнев Нинетты, один говорил
одно, другой другое, когда король, как будто выйдя из глубокой задумчивости,
подняв голову, сделал знак Елизе, чтобы она сказывала далее. Она скромно начала
так:
– Любезные
дамы, многие думают, что лишь воспламененный взорами Амур мечет свои стрелы, и
насмехаются над теми, по мнению которых иной может влюбиться и по молве; что
они ошибаются, это предстанет ясно из новеллы, которую я хочу рассказать вам и
из которой вам выяснится, что молва не только оказала такое действие на людей,
никогда друг друга не видавших, но и довела обоих до плачевной смерти.
У
Гвильельма Второго, короля Сицилии, было, как говорят сицилийцы, двое детей,
сын, по имени Руджьери, и дочь, названная Костанцой. Руджьери, скончавшийся
прежде отца, оставил сына, по имени Джербино, который, старательно воспитанный
своим дедом, стал красивейшим юношей, славным храбростью и обхождением. И его
слава не ограничивалась пределами Сицилии, но звенела в разных частях света и
особенно известна была в Берберии, в то время даннице сицилийской короны.
В числе
других, до слуха которых донеслась блестящая молва о доблестях и угожестве
Джербино, была и дочь тунисского короля, которая, судя по тому, что говорили о
ней видевшие ее, была красивейшим творением, когда-либо созданным природой,
самых изысканных нравов и благородного, возвышенного духа. Она, охотно
слушавшая рассказы о доблестных мужах, с такою любовью внимала тому, что тот
или другой говорили ей о храбрых деяниях Джербино, и так они ей нравились, что,
вообразив себе, каким он должен быть, она горячо в него влюбилась и охотнее
беседовала о нем, чем о чем другом, и слушала, когда о нем беседовали. С другой
стороны, и в Сицилию, как и в другие места, дошла великая слава как об ее
красоте, так и об ее достоинствах, и не без великой утехи и не тщетно коснулась
слуха Джербино; напротив, зажгла в нем любовь к девушке не менее, чем она
пылала к нему. Вследствие этого он, пока не нашел приличного повода испросить у
деда позволения поехать в Тунис, чрезвычайно желая увидеть девушку, наказывал
всем отправлявшимся туда приятелям, чтобы они каким лучше найдут способом
известили ее об его тайной и великой любви и привезли вести о ней. Из них один
устроил это очень ловко, принеся ей на показ, как то делают купцы, женские
украшения, и, открыв ей всецело страсть Джербино, сказал ей, что и Джербино и
все ему принадлежащее готово к ее услугам. Она с веселым видом приняла посланца
и послание и, ответив ему, что и она пылает к Джербино такою же любовью, в
знамение чего послала ему одно из самых дорогих своих украшений Джербино принял
его с такой радостью, с какою принимают какую-либо драгоценность, и с тем же
человеком посылал ей не раз дорогие подарки и завел переговоры, как бы им
видеться и обняться, если бы дозволила то судьба.
Пока
дела шли таким путем и проволочек было более, чем бы следовало, а девушка
пылала с одной, Джербино с другой стороны, случилось, что тунисский король
помолвил свою дочь с королем Гранады, чем она сильно опечалилась при мысли, что
не только на далекое расстояние удалится от своего милого, но будет почти
совсем оторвана от него; и если б у нее был на то способ, она охотно, лишь бы
этого не случилось, убежала бы от отца и явилась бы к Джербино. Точно так же и
Джербино, прослышав об атом браке, впал от того в чрезмерную печаль и часто про
себя думал, какое бы ему найти средство, чтобы отнять ее силой, если случится,
что ее морем отправят к супругу.
Король
Туниса, услышав кое-что об этой любви и намерении Джербино и опасаясь его храбрости,
когда настало время отправить дочь, послал сказать королю Гвильельмо, что он
предпринял и что намерен сделать, если тот поручится ему, что ни Джербино и
никто другой вместо него не воспрепятствуют ему в этом. Король Гвильельмо,
государь старый, ничего не слышавший о влюбленности Джербино и не воображавший,
что вследствие того и потребовалось такое ручательство, охотно дал его, в
знамение чего послал тунисскому королю свою рукавицу. Когда тот получил ручательство,
велел приготовить в гавани Карфагена большой прекрасный корабль, снабдить его
всем потребным для той, кто поедет на нем, украсить и снарядить его, чтобы отправить
в Гранаду свою дочь, и ничего иного не ожидал, как погоды.
Девушка,
все это заметившая и видевшая, тайком послала своего служителя в Палермо, велев
ему поклониться от себя красавцу Джербино и сказать, что через несколько дней
она отправится в Гранаду, и потому теперь окажется, насколько он, как говорили,
человек храбрый и так ли он ее любит, как несколько раз это заявлял. Тот, кому
дано было это поручение, отлично его исполнил и вернулся в Тунис. Как услышал
это Джербино и узнал, что его дед, король Гвильельмо, поручился перед тунисским
королем, он не ведал, что и делать; тем не менее, побуждаемый любовью, лишь
только слова дамы были ему донесены, он, дабы не показаться трусом, отправился
в Мессину, тотчас же велел вооружить две легких галеры и, посадив в них храбрых
людей, отправился с ними в Сардинию, рассчитывая, что там должно было пройти
судно его милой. И последствие вскоре ответило его ожиданию, ибо через
несколько дней, как он туда прибыл, явился, при небольшом ветре, и корабль
недалеко от места, где, ожидая его, пристал Джербино. Как увидал он его, сказал
своим товарищам: «Господа, если вы так доблестны, как я вас считаю, то между
вами, конечно, нет никого, кто бы не ощущал и не ощущает любви, без которой, по
моему мнению, ни один смертный не может владеть ни доблестью, ни благом; если
же вы были влюблены, то вам легко будет понять мое желание. Я люблю, и любовь
побудила меня возложить на вас настоящее предприятие, а что я люблю, то
обретается на корабле, который вы видите перед собою, а вместе с предметом моих
наибольших желаний там и громадные богатства, которыми мы, если вы люди
храбрые, с небольшим трудом, мужественно сражаясь, можем завладеть; но от этой
победы я ищу себе в долю лишь одну женщину, из любви к которой я и поднял
оружие, все другое да будет отныне всецело вашим. Итак, пойдем и в добрый час
нападем на корабль: господь благоприятствует нашему предприятию, держит его на
месте, не посылая ему ветра».
Не надо
было красавцу Джербино стольких слов, ибо бывшие с ним мессинцы, жадные до
добычи, уже вознамерились мысленно сделать то, к чему он побуждал их словами.
Потому они подняли в конце его речи сильный крик, что так тому и быть,
затрубили в трубы и, схватившись за оружие и пустившись на веслах, пристали к
кораблю. Те, что на нем были, увидев издали галеры и не будучи в состоянии
уйти, приготовились к защите. Добравшись до корабля, красавец Джербино
потребовал, чтобы его начальников доставили на галеры, если они не хотят битвы;
узнав, кто они и чего требуют, сарацины сказали, что на них напали в
противность ручательству, данному им королем, в знак чего показали рукавицу
короля Гвильельмо, совершенно отказываясь сдаться иначе, как после борьбы, и
выдать им что-либо, находящееся на корабле. Джербино, увидевший на корме даму,
гораздо более красивую, чем он себе представлял, воспылал более прежнего и,
когда ему показали рукавицу, отвечал, что здесь в настоящее время нет соколов и
в рукавице нет надобности, а потому, если они не желают выдать девушку, пусть
готовятся к битве, которую они немедля и начали, принявшись ожесточенно метать
друг в друга стрелы и копья. Таким образом они долго сражались к урону обеих
сторон. Наконец, когда Джербино убедился, что из этого выходит мало толку, он
взял небольшое судно, которое они привели с собою из Сардинии, и, поджегши его,
подвинул при помощи двух галер к кораблю. Увидев это и поняв, что им по
необходимости придется сдаться либо умереть, сарацины велели вывести на палубу
королевскую дочь, находившуюся под палубой и плакавшую; потащив ее на корму
корабля и окликнув Джербино, они на его глазах убили ее, взывавшую о милосердии
и помощи, и, бросив ее в море, сказали: «Возьми, мы отдаем ее тебе, в каком
виде можем и как то заслужила твоя честность».
Когда
Джербино увидел их жестокость, точно ища смерти, не обращая внимания ни на стрелы,
ни на камни, велел подвезти себя к кораблю, и, вскочив на него, несмотря на
сопротивление там бывших, и, как голодный лев, попавший в стадо молодых быков,
умерщвляя того и другого, на первых порах утоляет зубами и когтями скорее свою
ярость, чем голод, так с мечом в руке, рубя того или другого сарацина, многих
из них предал Джербино жестокой смерти; когда же стал разгораться огонь на
подожженном корабле, он велел своим морякам, в удовлетворение их, вытащить, что
было можно, с судна, и сам сошел с него с невеселою победою, выигранной над
своими противниками. Затем, приказав выловить из моря тело красавицы, долго
оплакивал ее, проливая слезы; на обратном пути в Сицилию он велел похоронить ее
с почестями на Устике, небольшом островке, почти напротив Трапани, и вернулся
домой, более чем кто-либо опечаленный.
Когда до
тунисского короля дошли об атом вести, он послал к королю Гвильельмо своих послов,
одетых в черное, жалуясь на плохо соблюденное честное слово, данное ему; они
рассказали все, как было. Это сильно разгневало короля Гвильельмо; не видя
возможности отказать в правосудии, чего у него требовали, он велел схватить
Джербино, и хотя не было ни одного барона, который не попытался бы отвратить
его просьбами от этого решения, сам осудил его на смертную казнь и в своем
присутствии велел отрубить ему голову, желая скорее остаться без внука, чем прослыть
королем, не держащим слова. Так печально в несколько дней погибли злою смертью,
как я вам рассказала, двое влюбленных, не вкусив ни малейшего плода от своей
любви.
|
