ВЛАСТЬ НАРОДУ
Вечер в Шкиде. – Тихие радости. – В погоне за крысой. –
Танцкласс. – Власть народу.
Кончились вечерние уроки.
Дежурный в последний раз прошел по коридорам, отзвенел
последний звонок, и Шкида захлопала партами, затопала, запела, заплясала и
растеклась но этажам старого здания.
Младшие отделения высыпали в зал играть в чехарду, другие
ринулись на лестницу – кататься на перилах, а кое-кто направился на кухню в
надежде поживиться остатками обеда.
Старшие занялись более культурным развлечением. Воробей,
например, достал где-то длинную бечевку и, сделав петлю, вышел в столовую. Там
он уселся около дыры в полу, разложил петлю и бросил кусок холодной каши. Потом
спрятался за скамейку и стал ждать.
Это он ловил крыс. Ловля крыс была последнее время его
любимым развлечением. Воробей сам изобрел этот способ, которым очень гордился.
Япошка сидел в классе, пошмыгивал носом и с необычайным
упорством переводил стихотворения Шамиссо с немецкого на русский. Перевод
давался с трудом, но Японец, заткнув пальцами уши, не уставая подбирал и бубнил
вслух неподатливую строку стиха:
Я в своих мечтах, чудесных, легких…
Я в мечтах своих, чудесных, легких…
Я в чудесных, радостных мечтаньях…
Я в мечтаньях, радостных, чудесных…
И так без конца. До тех пор, пока
строчка наконец не принимала должного вида и не становилась на место.
Громоносцев долго, позевывая, смотрел
в потолок, потом вышел из класса и, поймав какого-то шкета из младшего
отделения, привел его в класс. Привязав к ноге малыша веревку, он лениво
жмурился, улыбался и приказывал:
– А ну, мопсик, попляши.
Мопсик сперва попробовал сыграть на Колькином милосердии и
взвыл:
– Ой, Коленька! У меня нога болит!
Но Громоносцев только посмеивался.
– Ничего, мопсик, попляши.
В углу за классной доской упражнялся в пении недавно
пришедший новичок Б Он распевал куплеты, слышанные где-то в кино, и
аккомпанировал себе, изо всей силы барабаня кулаками по доске:
Ай! Ай! Петроград – Распрекрасный град.
Петро-Петро-Петроград – Чудный град!..
Доска скрипела, ухала и трещала под мощными ударами.
За партой сидел Янкель, рисовал лошадь. Потом рисовать
надоело, и, бессмысленно уставившись взором в стенку, он тупо забормотал:
– Дер катер гейт нах хаузе. Дер катер гейт нах хаузе.
Янкель ненавидел немецкий язык, и фраза эта была
единственной, которую он хорошо знал, прекрасно произносил и которой оперировал
на всех уроках Эланлюм.
В стороне восседали группой одноглазый Мамочка, Горбушка,
Косарь и Гога.
Они играли в веревочку, Перебирая с пальца на палец обрывок
веревки, делали замысловатые фигуры и тут же с трудом их распутывали.
Вдруг все, кто находился в классе, насторожились и
прислушались. Сверху слышался шум. Над головами топали десятки ног, и стены
класса тревожно покряхтывали под осыпающейся штукатуркой.
– Крысу поймали! – радостно выкрикнул Мамочка.
– Крысу поймали! – подхватили остальные и помчались
наверх.
В зале царило смятение.
Посреди зала вертелся Воробей и с трудом удерживал длинную
веревку, на конце которой судорожно извивалась большая серая крыса.
По стенкам толпились шкидцы.
– Ну, я сейчас ее выпущу, а вы ловите, – скомандовал
Воробей.
Он быстро наклонился и надрезал веревку почти у самой шеи
крысы.
Раздался визг торжества.
Крыса, оглушенная страшным шумом, заметалась по залу, не
зная, куда скрыться, а за ней с хохотом и визгом носилась толпа шкидцев,
стараясь затоптать ее ногами.
– О-о-о!!! Лови!
– А-га-а… Бей!
– Души!
– И-и-их!
Зал содрогался под дробным топотом ног и от могучего рева.
Тихо позвякивали стекла в высоких школьных окнах.
– О-го-го!!! Лови! Лови!
– Забегай слева-а!
– Ногой! Ногой!
– Над-дай!
Двери зала были плотно закрыты. Щели заткнуты. Все пути
отступления серому существу были отрезаны. Тщетно тыкался ее острый нос в углы.
Везде стены и стены. Наконец Мамочка, почувствовав себя героем, помчался
наперерез затравленной крысе и энергичным ударом ноги прикончил ее.
Мамочка, довольный, гордо оглядел столпившихся ребят,
рассчитывая услышать похвалу, но те злобно заворчали. Им вовсе не хотелось
кончать такое интересное развлечение.
– Эва! Расхрабрился!
– Сволочь! Надо было убивать?
– Подумаешь, герой, отличился! Этак бы и всякий мог!
Недовольные, расходились шкидцы.
В это время внизу Бобер закончил лихую песенку «Ай-ай,
Петроград», загрустил и перешел на романс:
В шумном платье муаровом, В макинтоше резиновом…
Потом затянул было «Разлуку», по тут же оборвал себя и
громко зевнул.
– Пойти потанцевать, что ли, – предложил он скучающим
голосом.
– Пойдем, – поддержал Цыган.
– Пойдем, – подхватил Янкель.
– Пошли! Пошли! Танцевать! – оживились остальные.
Янкель помчался за воспитателем и, поймав его где-то в
коридоре, стал упрашивать:
– Сыграйте, дядя Сережа. А? Один вальсик и еще
что-нибудь.
В Белом зале собралось все взрослое население республики.
Шкидцы, как на балу, выбирали партнеров, и пары церемонно устанавливались одна
за другой.
Дядя Сережа мечтательно запрокинул голову, ударил по
клавишам, и под звуки «Дунайских волн» пары закружились в вальсе.
Собственно, кое-как умела танцевать только одна пара – Цыган
и Б Остальные лишь вертелись, топтались и толкали друг друга.
– Синьоры! Медам! Танц-вальс! Верти, крути,
наворачивай! – надрывался Янкель, грациозно подхватывая Японца – свою даму – и
нежно наступая ему на ногу.
Японец морщился, но продолжал топтаться, удивляясь вслух:
– Черт! Четверть часа вертимся – и все на одном месте!
Вальс сменился тустепом, тустеп – падеспанью.
Веселье постепенно просачивалось в холодные белые двери
зала.
В самый разгар танцев, когда Шкида, единодушно закусив
удила, дико отплясывала краковяк, ожесточенно притопывая дырявыми казенными
сапогами, в дверях показался Викни
– Ребята!
Крякнул вспугнутый рояль и смущенно смолк, захлебнувшись в
аккорде.
Не успев в очередной раз притопнуть, остановились
насторожившиеся пары. Лицо заведующего сияло какой-то особой торжественностью.
– Ребята, – повторил Викниксор, когда наступила полная
тишина, – все немедленно идите в столовую. Сейчас состоится общешкольное
собрание.
* * * В полутемной столовой, пропахшей тюленьим жиром,
тревожный гул голосов.
Бритые головы поминутно вертятся в разные стороны, а на
лицах застыл вопрос: в чем дело?
Школьное собрание для шкидцев – новость. Это в первый раз.
Все с нетерпением ждут Викниксора: что-то он скажет?
Наконец заведующий входит в столовую.
Несколько минут он стоит, осматриваясь, потом подзывает
воспитателя и громко говорит:
– Сергей Иванович, вы будете для первого раза
секретарем. Ребята еще не привыкли к самоуправлению.
Воспитатель молча садится, кладет перед собой лист бумаги и
ждет, а Викниксор минуту думает и почесывает ухо. Потом он выпрямляется и
начинает говорить:
– Ребята! До сих пор у нас в школе нет жизни… Да,
постойте!..
Он сбивается.
– Я забыл начать-то. Итак, считаю первое общешкольное
собрание открытым. Председателем пока буду я, секретарем Сергей Иванович. В
порядке дня – мой доклад о самоуправлении в школе. Итак, я начинаю.
Шкида молчит. Шкида притаилась и ждет, что скажет се
рулевой.
– Итак, прошу внимания. Что такое наша школа? Это –
маленькая республика.
– Пожалуй, скорее – монархия, – ехидным шепотом
поправляет зава Японец.
– Наша школа – республика, но в республике всегда власть
в руках народа. У пас же до сих пор этого но было. Мы имели, с одной стороны,
воспитанников, с другой воспитателей, которыми руководил я. Этим, так сказать,
нарушалась наша негласная конституция.
– Правильно! – несется приглушенный выкрик из гущи воспитанников.
Викниксор грозно хмурит брови, по тут же спохватывается и
продолжает:
– Теперь этого не будет. Сейчас я изложу перед вами мой
план. Школа должна идти в ногу с жизнью, а посему наш коллектив должен ввести у
себя самоуправление.
– О-го-го!
– Здорово!
Шкидцы удивлены.
– Да. Самоуправление. Вам непонятно это слово? Слово
русское. Вот схема нашей системы самоуправления. Сегодня же мы изберем старост
по классам, по спальням, но кухне и по гардеробу. На обязанности их будет
лежать назначение дежурных. Дежурные будут назначаться на один день. Сегодня
один, завтра другой, послезавтра третий и так далее. Таким образом, все вы
постепенно будете вовлечены в общественную жизнь школы. Поняли?
– О-го-го! Поняли!
– Ну, так вот. Старосту мы будем выбирать на месяц или
на две недели. Но старосты – это еще но все. Старосты по кухне и по гардеробу
нуждаются в контроле. Мы изберем для них тройку. Ревизионную тройку, которая и
будет контролировать их работу. Согласны?
– Ясно! Согласны! – гудят голоса.
– Таким образом, мы изживем возможности воровства и
отначивания.
– Вот это да! Правильно.
Викниксор чувствует себя прекрасно. Ему кажется, что он
совершил огромный подвиг, сделал большой государственный шаг, ему хочется еще
что-нибудь сообщить, и он говорит:
– Кроме того, педагогический совет будет созывать совет
старост, и вместе с воспитателями ваши выборные будут обсуждать все наиболее
существенные мероприятия школы и ее дальнейшую работу.
Шкида поражена окончательно. Возгласы и реплики разрастаются
в рев.
– Ур-ра-а!
Но Викниксор переходит к выборам. Как на аукционе, он
выкрикивает названия постов для будущих старост, а в ответ в многоголосом гуле
слышатся фамилии выбираемых.
– Староста по кухне. Кого предлагаете? – возглашает
Викни
– Янкеля!
– Цыгана!
– Янкеля!
– Даешь Черных!
– Черных старостой!
– Кто за Черных? Поднять руки. Кто против? Против нет.
Итак, единодушное большинство за. Черных, ты – староста по кухне.
Уже прозвенел звонок, призывающий спать, а собрание еще
только разгоралось.
Наконец, далеко за полночь, Викниксор встал и объявил:
– Все места распределены. Время позднее, пора спать.
Он пошел к дверям, по, вспомнив что-то, обернулся и добавил:
– Собрание считаю закрытым. Между прочим, ребята, за
последнее время вы что-то очень разбузились, поэтому я решил ввести для
неисправимых изол Поняли? А теперь – спать.
– Вот вам и конституция! – съязвил за спиной Викниксора
Японец.
Но его не слушали.
– Ай да Витя! Ну и молодец! – восхищался Янкель,
чувствуя, что пост кухонного старосты принесет ему немало приятного.
– Да-с, здорово.
– Теперь мы равноправные граждане.
– Эй, посторонитесь, гражданин Викниксор!.. Гррражданин
шкидец идет, – не унимался Японец.
Новый закон Викниксора обсуждали везде.
В спальне, в уборной, в классах.
Бедный дядя Сережа безуспешно пытался угомонить и загнать в
спальню своих возбужденных питомцев.
Шкидцы радовались.
Только один Еонин с видом глубоко обиженного, непризнанного
пророка презрительно выкрикивал фразы, полные желчи и досады:
– Эх вы! Дураки! Растаяли! Вам дали парламент, но вы
получили и каторгу.
Он намекал на старост и изол
– Чего ты ноешь? – возмущались товарищи, однако Японец
не переставал. Он закидывал руки вверх и трагически восклицал:
– Народ! О великий шкидский народ! Ты ослеп. Тебя
околдовали. Заклинаю тебя, Шкида, не верь словам Викниксора, ибо кто-кто, а он
всегда надуть может.
Не было случая, чтобы Еонин поддержал новую идею Викниксора,
и всегда в его лицо педагоги встречали ярого противника. Но если прежде за ним
шло большинство, то теперь его мало кто слушал. Получившие конституцию шкидцы
чувствовали себя именинниками.
|
