БИЛЕТ
э 1 на право участия в розыгрыше ЛОТЕРЕИ-АЛЛЕГРИ Казначей
При помощи Пантелеева и Дзе Янкель отпечатал их сто тридцать штук.
– А кто у нас будет казначеем? – спросил Пантелеев. – Я
думаю – Янкель…
– К черту! – заявил Японец. – Лучше Дзе.
Согласились на Дзе. Новоиспеченный казначей принялся
подписывать билеты. До вечера работали – описали билеты, наклеивали номерки к
вещам и, отгородив кафедрой угол класса, расставляли вещи по полкам пустующего
книжного шкафа.
А утром во вторник улигане, явившись после чая в класс, узрели
на остове кафедры огромный плакат:
ВНИМАНИЕ!!!
КАЖДЫЙ СОЗНАТЕЛЬНЫЙ ШКИДЕЦ МОЖЕТ ВЫИГРАТЬ:
КОНЬКИ «ДЖЕКСОН», СУКОННЫЕ ОБМОТКИ, БУДИЛЬНИК «OHNE
MECHANISMUS»
и массу других полезных и дорогих вещей, если он приобретет
БИЛЕТ на право участия в ЛОТЕРЕЕ-АЛЛЕГРИ Билет стоит:
2 песка 1/2 ф. хлеба 5 коп. золотом Билеты продаются у
казначея Тиражной комиссии Г. ДЖАПАРИДЗЕ ТАМ ЖЕ ПОЛНЫЙ СПИСОК ВЕЩЕЙ Тиражная
Комиссия Еонин, Пантелеев, Джапаридзе и Черных У плаката собралась огромная
толпа. Весть о лотерее облетела всю республику. Сашкецу, пришедшему в четвертое
отделение читать лекцию, с трудом удалось разогнать орду кипчаков, волынян и
бужан.
На уроках царило возбуждение, и даже Викниксору, читавшему
улиганам древнюю историю, трудно было подчинить дисциплине возбужденную массу.
После звонка, Викниксор полюбопытствовал, чем взбудоражен класс. Кто-то молча
указал на кафедру, кричащую плакатом.
Викниксор, читая плакат, улыбался, прочитав, нахмурился.
– Надо было у меня разрешение взять, а потом уже
объявление вешать, – сказал он.
Выскочил Янкель.
– Извините, Виктор Николаич… Не подумали…
– Ну ладно, – добродушно улыбнулся завшколой, – бог с
вами… Развлекитесь.
Потом, подумав, вынул из кармана портмоне и сказал:
– Дайте-ка мне на счастье парочку билетов.
Класс дружно загромыхал аплодисментами. Джапаридзе вручил
Викниксору два первых билета.
После уроков класс снова заполнился шкидцами. Приходили уже
с продуктами: хлебом, сахарным песком, а кто и с деньгами, принесенными из
дому. Большинство покупало по одному-два билета, некоторые платили по
соглашению с комиссией сахарином, папиросами или чем другим; кухонный староста
Громоносцев, обладавший хлебными излишками, ухлопал десять фунтов хлеба, купив
двадцать билетов.
– Коньки выиграть хочу, – заявил он. – И обмотки
выиграю.
Пришедшего после обеда Асси насильно заставили купить пять
билетов. К вечеру было продано сто два билета. Парта Джапаридзе разбухла от
скопившихся в ней, на ней и под ней хлеба и сахарного песку. Кроме того, в
кармане у Дзе похрустывало лимонов сорок денег.
На другой день вечером в Белом зале должен был состояться
тираж.
* * * В Белом зале собралась вся Шкида.
Посреди зала стоял стол, уставленный разыгрываемыми вещами,
рядом другой стол, и на нем ящик со свернутыми в трубочки номерами. Шкида
облепила столы и стоящую около них Тиражную комиссию.
– В очередь! – закричал Японец.
Шкида вытянулась в очередь. Первым стал Викниксор, за ним
халдеи, потом воспитанники.
– Тираж лотереи-аллегри считаем открытым, – объявил
Джапаридзе.
Викниксор, улыбаясь, засунул руку в ящик и вынул два билета.
Развернули, оказались номера шесть и шестьдесят девять.
Джапаридзе посмотрел в список:
– Дамасский кинжал вороненой стали и лист бумаги.
Бумагу Викниксор взял, от «кинжала» же отказался, как только
взглянул на него.
Потом вынимал билет Сашкец. Вытянул он два листа бумаги.
Асси вытянул четыре порции бумаги и книгу «Как разводить опенки в сухой
местности». Косталмеду достался карандаш, которым он тотчас же записал
расшалившегося в торжественный момент тиража второклассника Рабиндина,
носившего прозвище Рабиндранат Т Потом стали вытягивать билеты воспитанники.
Купец, мечтавший выиграть обмотки, вытянул будильник «оне
механизмус». В первый момент он было обрадовался… Но, получив в руки часы и
осмотрев их, он пришел в неописуемую ярость.
– Убью! – закричал он. – Аферисты, жулики, мошенники!..
Тираж на время приостановился. Тиражная комиссия,
сгрудившись у стены, мелко дрожала, как в лихорадке. Накричавшись, Купец с
остервенением бросил «оне механизмус» на пол и вышел из зала.
Тираж возобновился.
Коньки выиграл Якушка, самый крохотный гражданин республики.
Обмотки достались Голому Барину.
Тираж подходил к концу, когда в зал ворвался Цыган. Как
староста, он был занят на кухне и только что освободился.
– Даешь коньки! – закричал он.
– Уже… готовы, – ответил кто-то.
– Как то есть готовы?
– Выиграны.
– А обмотки?
– Выиграны.
– А, сволочи!.. – закричал Цыган и подскочил к столу с
намерением вытащить двадцать билетов.
Но билетов в ящике оказалось лишь двенадцать – восемь штук
загадочным образом исчезли.
И все доставшиеся Цыгану билеты оказались барахлом: десять –
бумага, один – книжка «Кузьма Крючков» и один – безделушка – слон с отбитым
хоботом.
– Сволочи! – закричал Цыган. – Сволочи, мерзавцы!..
Жульничать вздумали!.. Аферу провели!.. Хлеб у людей ограбили!..
Он схватил стол, с силой кинул его на пол и бросился к
Тиражной комиссии. Комиссия рассыпалась. Лишь один Янкель, не успевший убежать,
прижался к стене. Громоносцев кинулся на него и так избил, что Янкель два часа
после этого ходил с завязанной щекой и вспухшими глазами. Но только два часа.
Через два часа Янкель уже разгуливал веселый и бодрый. В
Янкелевой голове назревала блестящая, по его мнению, мысль. Он решил возместить
убытки, понесенные им от Цыгана. Для этой цели он о чем-то долго шептался с
Джапаридзе.
Японец и Пантелеев убирали зал; убрав, пошли в класс.
Первое, что поразило их при входе, это лицо Джапаридзе – бледное, искаженное
страданием.
– Что такое? Говори! – закричал Японец, почувствовав
беду.
– Хлеб, – прошептал Дзе, – хлеб, с.. все…
– Что?
– Похитили… украли…
– Как… Дочиста?
– Нет… вот кальмот.
Джапаридзе вынул из парты горбушку хлеба фунтов в пять.
Пантелеев и Японец переглянулись и вздохнули.
– А деньги? – спросил Японец.
Дзе на мгновение задумался. Потом вывернул почему-то один
правый карман и ответил:
– И деньги тоже украли.
Пантелеев и Японец взяли горбушку хлеба и вышли из класса.
– Ну и сволочи же, – вздохнул Японец.
– Д-да. – поддакнул Пантелеев.
Растратчик Джапаридзе тем временем давал взятку
изобретательному Янкелю, или, проще, делился с ним растраченным капиталом –
хлебом, сахаром – и лимонами.
Так кончилась первая «лотерея-аллегри».
* * * Но пример нашел отклик…
Скоро Купец в компании с Цыганом и Воробьем устроили такую
же лотерею. Лотерея прошла слабо, но все же дала прибыль. Это послужило поводом
к развитию игорного промысла в четвертом отделении.
Новичок Ельховский – Саша Пыльников – придумал новую игру –
рулетку, или «колесо фортуны». Пантелеев, имевший по прошлому знакомство с
марафетными играми, научил товарищей играть в «кручу-верчу» и в «наперсточек».
Четвертое отделение превратилось в настоящий игорный притон. Дошло до того, что
не стало хватать игроков, все сделались владельцами «игорных домов». Сидит
каждый у своей игры и ждет «клиентов». Наскучит – подойдет к соседу, сыгранет и
зовет его к себе… За старшими потянулись и младшие. Игры стали устраивать и в
младших отделениях…
Но скоро лотерейная горячка в Шкиде прошла. Потянуло к более
разумному времяпрепровождению.
Кончился период бузы, на Шкиду нашло желание учиться, «ДАпШЬ
ПОЛИТГРАМОТУ»
О комсомоле. – «Даешь политграмоту». – Человек в крагах. –
Богородица.
– Конституция 1871 года. – В клубах табачных. –
Настоящий политграмщик.
Часто улигане спрашивали президента своей республики
Викниксора:
– Виктор Николаевич, почему у нас в школе нельзя
организовать комсомол? Объясните…
Президент хмурил брови и отвечал, растягивая слова;
– Очень просто… Наша школа дефективная, почти что с
тюремным режимом, а в тюрьмах и дефективных детдомах ячейки комсомола
организовывать не разрешается…
– Так мы же не бузим!
– Все равно… Пока полного исправления не достигнете,
нельзя. Выйдете из школы, равноправными гражданами станете – можете и в
комсомол, и в партию записываться.
Вздыхали граждане дефективной республики Шкид и мечтали о днях,
когда станут равноправными гражданами другой республики – большой Республики
Советов.
А пока занимались политическим самообразованием. Читали
Энгельса и Каутского, Ленина и Адама Смита. Некоторое время все шло тихо.
Но вот однажды поднялась буря, Шкида выкинула лозунг: «Даешь
политграмоту!»
Послали к Викниксору делегацию.
– Хотим политграмоту как предмет преподавания наряду с
прочими – историей, географией и геометрией.
Викниксор почесал бровь и спросил:
– Очень хотите?
– Очень, Виктор Николаевич… И думаем, что это возможно.
– Возможно, да не просто, – сказал он,
– Вы уж нажмите там, где требуется…
– Хорошо, – пообещал Викниксор, – нажму, подумаю и
постараюсь устроить.
* * * Тянулись дни, серые школьные будни. Осень лизала
стекла окон дождевыми каплями, и вечерами в трубах печей ветер пел дикие и
унылые песни…
В эти дни уставшие от лета и бузы шкидцы искали покоя в
учебе, в долгих часах классных уроков и в книгах, толстых и тонких, что
выдавала Марья Федоровна – библиотекарша – по вторникам и четвергам.
А политграмота, обещанная Викниксором и не забытая шкидцами,
знать о себе ничего не давала; молчал Викниксор, и не знали ребята, хлопочет он
или нет.
Но однажды пришла политграмота. Она пришла в образе серого
заикающегося человечка. У человечка была бритая узкая голова, френчик синий с
висящими нитками вместо пуговиц и на ногах желтые потрескавшиеся краги.
Человек вошел к улиганам в класс и сказал, заикаясь:
– Б-буду у вас читать п-политграмоту.
Дружным «ура» и ладошными всплесками встретила человечка в
крагах Улигания. Долгожданная политграмота явилась.
Человечек назвался:
– Виссарион Венедиктович Богородицын.
Это рассмешило.
– Политграмота – и вдруг Богородицын!
– Богородица…
Стал человек в крагах Богородицей с первого же урока в
Шкиде.
Начал урок с расспросов:
– Что знаете?
Большинство молчало. Японец же, встав, сказал, шмыгнув
носом:
– Порядочно.
– Что есть Ресефесере?
– Российская социальная федеративная республика! –
крикнул Воробей.
– Правда, молодец, – похвалил, заикаясь, ле Ребята
засмеялись.
– А что есть Совет?
– Власть коммунистическая.
– Правда, – опять сказал халдей.
А Японец, уже переглянувшись с Кобчиком, шептал:
– Липа… Лектор хреновый!
Потом обратился к Богородице:
– Можно вам вопросы задавать? Такая система лучше, я
думаю, будет.
– Правда. Задавайте.
Японец, подумав, спросил:
– Когда принята наша конституция?
Сжались брови на узком лбу Богородицы, задумался он… Сразу
же поняли все, что и в самом деле «липа» он, что случайно попал в Шкиду и
политграмоты сам не знает.
– Конституция? – переспросил он. – А разве вы сами не
знаете?
– Знали бы, так не спрашивали.
– Конституция принята в тысяча восемьсот семьдесят
первом году в Стокгольме.
Прыснул Японец, прыснули за ним и многие другие.
– А когда Пятый съезд Советов был?
– Ну, уж это-то вы должны знать.
– Не знаем.
– В девятнадцатом году.
– А не в восемнадцатом?
Покраснел Богородица-политграмщик, опустил глаза.
– Знаете, так нечего спрашивать.
– А конституция не на Пятом съезде была принята?
Еще больше покраснел Богородица, съежился весь… Потом выпрямился
вдруг.
– Какая конституция?
– Эрэсэфэсэрская.
– Так бы и говорили. Я думал, вы не про эту конституцию
говорите, а про первую, что в девятьсот пятом году…
Понятно стало, что Богородица – не политграмота, что снова
отходит от Шкиды заветная мечта. Стали бузить, вопросы задавать разные по
политграмоте, издеваться.
– Что такое империализм?
– Не знаете?! Всякий ребенок империализм знает. Это –
когда импер
– А кто такой Хрусталев-Носарь?
– Генерал, сейчас за границей вместе с Николаем
Николаевичем.
До звонка потешались улигане над Богородицей, человечком в
потрепанных крагах, а когда вышел он под зю-канье и хохот из класса,
загрустили:
– Дело – буза… Политграмота-то хреновая.
– Да… Порадовались раненько.
А вечером Викниксор, зайдя в класс, выслушивал ребят.
– Плох, говорите?
– Безнадежен, Виктор Николаевич,
– Слабы знания политические?
– Совсем нет.
Задумался Викни
– Дело неважно.
– Где вы его только выкопали? – полюбопытствовал Ленька
Пантелеев.
– В Наробе… случайно. Спрашивал я там о политграмоте –
нет ли педагога на учете. А тут он, Богородицын этот, подходит: могу, говорит,
политграмоту читать… Ну, я и взял на пробу.
– Пробы не выдержал, – ухмыльнулся Янкель.
– Да, – согласился завшколой. – Пробы не выдержал…
Поищем другого.
Больше Богородицын не читал в Шкиде политграмоту. Ушел он,
не попрощавшись ни с кем, метнулся желтыми потрескавшимися крагами и исчез…
Может быть, сейчас он читает где-нибудь лекции по
фарадизации или по прикладной космографии… А может быть, умер от голода, не
найдя для себя подходящей профессии.
* * * В табачном дыму расплывались силуэты людей.
Пулеметом стучал ремингтон, и ундервуд, как эхо, тарахтел в
соседней комнате.
Кто-то веселым, картавящим на букве «л» голосом кричал
кому-то:
– Товарищ, вы слушаете?.. Отдайте, пожалуйста, в комнату
два. Товарищ…
А тот, другой, таким же веселым голосом отвечал издалека:
– Два? Спасибо…
В комсомольском райкоме работа кипела.
В табачном дыму мелькали силуэты людей. На стенах с
ободранными гобеленами белели маленькие, написанные от руки плакатики:
|