ХАЛДЕИ
Человек в котелке. – Исчезновение в бане. – Опера и оперетта.
– Война до победного конца. – Кое-что о Пессимисте со Спичкой. – Безумство
храбрых.
Халдей – это по-шкидски воспитатель.
Много их перевидала Шкида. Хороших и скверных, злых и
мягких, умных и глупых, и, наконец, просто неопытных, приходивших в детдом для
того, чтобы получить паек и трудовую книжку. Голод ставил на пост педагога и
воспитателя людей, раньше не имевших и представления об этой работе, а работа
среди дефективных подростков – дело тяжелое. Чтобы быть хорошим воспитателем,
нужно было, кроме педагогического таланта, иметь еще железные нервы, выдержку и
громадную силу воли.
Только истинно преданные своему делу работники могли в
девятнадцатом году сохранить эти качества, и только такие люди работали в
Шкиде, а остальные, пай-коеды или слабовольные, приходили, осматривались день –
два и убегали прочь, чувствуя свое бессилие перед табуном задорных и дерзких
воспитанников.
Много их перевидала Шкида.
* * * Однажды в плохо окрашенную дверь Шкиды вошел человек в
котелке. Он был маленький, щуплый. Птичье личико его заросло бурой бородкой. Во
всей фигуре новопришедшего было что-то пришибленное, робкое. Он вздрагивал от
малейшего шороха, и тогда маленькие водянистые глаза на птичьем личике
испуганно расширялись, а веки, помимо воли, опускались и закрывали их, словно в
ожидании удара. Одет человек был очень бедно. Грязно-темное драповое пальто,
давно просившееся на покой, мешком сидело на худеньких плечах, бумажные
неглаженные брюки свисали из-под пальто и прикрывали порыжевшие сапоги
солдатского образца. Это был новый воспитатель, уже зачисленный в штат, и
теперь он пришел посмотреть и познакомиться с детьми, среди которых должен был
работать. Скитаясь по комнатам безмолвной тенью, маленький человек зашел в
спальню.
В спальне топилась печка, и возле нее грелись Японец,
Горбушка и Янкель.
Маленький человек осмотрел ряды кроватей, и, хотя было ясно
видно, что это спальня, он спросил:
– Это что, спальня?
Ребята изумленно переглянулись, потом Япошка скорчил
подобострастную мину и приторно ответил:
– Да, это – спальня.
Человек тихо кашлянул.
– Так. Так. Гм… Это вы печку топите?
– Да, это мы печку топим. Дровами, – уже язвительно
ответил Японец, но человек не обратил внимания.
– Гм… И вы здесь спите?
– Да, и мы здесь спим.
Человек минуту походил по комнате, потом подошел к стене и
пощупал портрет Ленина.
– Это что же – сами рисовали? – снова спросил он.
В воздухе запахло комедией. Янкель подмигнул ребятам и
ответил:
– Да, это тоже сами рисовали.
– А кто же рисовал?
– А я рисовал. – Янкель с серьезным видом подошел к воспитателю
и молча уставился в него, ожидая вопросов.
Маленький человек оглядел комнату еще раз и остановил взгляд
на кроватях.
– Это – ваши кровати?
– Да, наши кровати.
– Вы спите на них?
– Мы спим на них.
Потом Янкель с невинным видом добавил:
– Между прочим, они деревянные.
– Кто? – не понял воспитатель.
– Да кровати паши.
– Ах, они деревянные! Так, так, – бормотал человек, не
зная, что сказать, а Янкель уже зарвался и с тем же невинным видом продолжал:
– Да, они деревянные. И на четырех ножках. И покрыты
одеялами. И стоят на полу. И пол тоже деревянный.
– Да, пол деревянный, – машинально поддакнул халдей.
Японец хихикнул. Шутка показалась забавной, и он, подражая
Викниксору, непомерно растягивая слова, с серьезной важностью проговорил,
обращаясь к воспитателю:
– Обратите внимание. Это – печка.
Халдой ужо нервничал, но шутка продолжалась.
– А печка – каменная. А это – дверцы. А сюда дрова
суют.
Маленький человек начал понимать, что над ним смеются, и
поспешил выйти из комнаты.
Скоро вся Шкида уже знала, что по зданию ходит человек,
который обо всем спрашивает.
За человеком стала ходить толпа любопытных, а более резвые
шли впереди него и под общий хохот предупредительно объясняли:
– А вот тут – дверь…
– А вот – класс…
– А это вот – нарты. Они деревянные.
– А это – стенка. Не расшибитесь.
Через полчаса затравленный новичок укрылся в канцелярии, а
толпа ребят гоготала у дверей, издеваясь над жертвой любознательности.
Запуганный приемом, маленький человек больше уже но приходил
в Шкиду. Человек в котелке понял, что ему здесь не место, и удалился так же
тихо, как и пришел.
Не так просто обстояло дело с другими.
Однажды Викниксор представил ребятам нового воспитателя.
Воспитатель произвел на всех прекрасное впечатление, и даже
шкидцы, которых обмануть было трудно, почувствовали в новичке какую-то силу и
обаяние.
Он был молод, хорошо сложен и обладал звучным го-лосом.
Черные непокорные кудри мохнатой шапкой трепались на гордо поднятой голове, а
глаза сверкали, как у льва.
В первый же день дежурства ему выпало на долю выдержать
воспитательный искус. Нужно было вести Шкиду в баню.
Однако юноша не сробел, и уже со второй перемены голос его
призывно гремел в классах:
– Воспитанницы! Получайте белье. Сегодня пойдете в
баню.
Шкидцы тяжелы на подъем. Любителей ходить в баню среди них –
мало. Сразу же десяток гнусавых голосов застонал:
– Не могу в баню. Голова болит.
– У меня поясница ноет.
– Руку ломит.
– Чего мучаете больных! Не пойдем!
Но помер не прошел. Голос новичка загремел так внушительно и
властно, что даже проходивший мимо Викниксор умилился и подумал; «Из него
выйдет хороший воспитатель».
Шкидцы покорились. Ворча, шли получать белье в гардеробную,
потом построились парами в зале и затихли, ожидая воспитателя.
А тот в это время получал в кладовой месячный паек продуктов
в виде аванса.
Ученики ждали вместо с Викниксором, который хотел лишний раз
полюбоваться энергичным новичком. Наконец тот пришел. За спиной его болтался
вещевой мешок с продуктами.
Он зычно скомандовал равняться, потом вдруг замялся,
нерешительно подошел к Викниксору и вполголоса проговорил:
– Виктор Николаевич, видите ли, я не знал, что ученики
пойдут в баню… и поэтому не захватил белья.
– Ну, так в чем же дело?
– Да я, видите ли, хочу попросить, чтобы мне на один
день отпустили казенное белье. Разумеется, как только сменюсь, я его принесу.
Обычно такие вещи не допускались, но воспитатель был так
симпатичен, так понравился Викниксору, что тот невольно уступил.
Белье тотчас же подобрали, и школа тронулась в баню. Все шло
благополучно.
Пары стройно поползли по улице, и даже ретивые бузачи не
решались на этот раз швыряться камнями и навозом в трамвайные вагоны и в
прохожих.
В бане шумно разделись и пошли мыться.
Воспитатель первый забрался на полок и, казалось, совсем
забыл про воспитанников, увлекшись мытьем.
Потом ребята одевались, ругались с банщиком, стреляли у
посетителей папиросы и совсем не заметили отсутствия воспитателя. Потом
спохватились, стали искать, обыскали всю баню и не нашли его. Подождав полчаса,
решили идти одни.
Нестройная орда, вернувшаяся в школу, взбесила Викниксора.
Он решил прежде всего сделать выговор новому педагогу. Но того не было. Не
явился он и на другой день. Викниксор долго разводил руками и говорил
сокрушенно:
– Такой приятный, солидный вид – и такое мелкое
жульничество. Спер пару белья, получил продуктов на месяц, вымылся на казенный
счет и скрылся!..
Однако урок послужил на пользу, и к новичкам педагогам стали
с тех нор больше приглядываться.
Галерея безнадежных не кончается этими двумя. Их было
больше.
Одни приходили на смену другим, и почти у всех была
единственная цель: чтонибудь заработать. Каждый, чтобы удержаться, подлаживался
то к учителям, то, наоборот, к воспитанникам.
Молодой педагог Пал Ваныч, тонконосый великан с лошадиной
гривой, обладал в этом отношении большими способностями.
Он с первого же дня взял курс на ученика, и, когда ему
представили класс старших, он одобрительно улыбнулся и бодро сказал:
– Ну, мы с вами споемся!
– Факт, споемся, – подтвердили ребята. Они по
предполагали, что «спеваться» им придется самым буквальным образом.
«Спевка» началась на первом же уроке.
Воспитатель пришел в класс и начал спрашивать у
приглядывающихся к нему ребят об их жизни. Разговор клеился туго. Старшие
оказались осторожными, и тогда для сближения Пал Ваныч решил рискнуть.
– Не правятся мне ваши педагоги. Больно уж они строги к
воспитанникам. Нет товарищеского подхода.
Класс удивленно безмолвствовал, только один Горбушка
процедил что-то вроде «угу».
Разговор не клеился. Все молчали. Вдруг воспитатель, походив
по комнате, неожиданно сказал:
– А ведь я хороший певец.
– Ну? – удивился Громоносцев.
– Да. Неплохо пою арии. Я даже в любительских концертах
выступал.
– Ишь ты! – восхищенно воскликнул Янкель.
– А вы нам спойте что-нибудь, – предложил Японец.
– Верно, спойте, – поддержали и остальные.
Пал Ваныч усмехнулся.
– Говорите, спеть? Гм… А урок?..
– Ладно, урок потом. Успеется, – успокоил Мамочка, не
отличавшийся большой любовью к урокам.
– Ну ладно, будь по-вашему, – сдался воспитатель. –
Только что же вам спеть? – нахмурился он, потирая лоб.
– Да ладно. Спойте что-нибудь из оперы, – раздались
нетерпеливые голоса.
– Арию какую-нибудь!
– Арию! Арию!
– Ну, хорошо. Арию так арию. Я спою арию Ленского из
оперы «Евгений Онегин». Ладно?
– Валите, пойте!
– Даешь! Чего там.
Пал Ваныч откашлялся и запел вполголоса:
Куда, куда, куда вы удалились, Весны моей златые дни?
Что день грядущий мне готовит…
Пел он довольно хорошо. Мягкий голос звучал верно, и, когда
были пропеты заключительные строки, класс шумно зааплодировал.
Только Мамочке ария не поправилась.
– Пал Ваныч! Дружище! Дерните что-нибудь еще, только
повеселей.
– Верно, Пал Ваныч. Песенку какую-нибудь.
Тот попробовал протестовать, но потом сдался.
– Что уж с вами делать, мерзавцы этакие! Так и быть,
спою вам сейчас студенческие куплеты. Когда, бывало, я учился, мы всегда их
певали.
Он опять откашлялся и вдруг, отбивая ногой такт, рассыпался
в задорном мотиве:
Не женитесь на курсистках, Они толсты, как сосиски, Коль
жениться вы хотите, Раньше женку подыщите, Эх-эх труля-ля…
Раньше женку подыщите…
Класс гоготал и взвизгивал.
Мамочка, тихо всхлипывая короткими смешками, твердил,
восхищаясь:
– Вот это здорово! Сосиски.
Бурный такт песни закружил питомцев. Горбушка, сорвавшись с
парты, вдруг засеменил посреди класса, отбивая русского.
А Пал Ваныч все пел:
Поищи жену в медичках, Они тоненьки, как спички, Но зато
резвы, как птички.
Все женитесь на медичках.
Ребята развеселились и припев пели уже хором, прихлопывая в
ладоши, гремя партами и подсвистывая. По классу металось безудержное:
Эх-эх, труля-ля…
Все женитесь на медичках…
Песню оборвал внезапный звонок за
стеной. Урок был кончен.
Когда Пал Ваныч уходил из класса, его
провожали гурьбой.
– Вот это да! Это свой парень! – восхищался Янкель,
дотягиваясь до плеча воспитателя и дружески хлопая его по плечу кончиками
пальцев.
– Почаще бы ваши уроки.
– Полюбили мы вас, Пал Ваныч, – изливал свои чувства
Японец. – Друг вы нам теперь. Можно сказать, прямо брат кровный.
Пал Ваныч, ободренный успехом, снисходительно улыбнулся.
– Мы с вами теперь заживем, ребята. Я вас в театры
водить буду.
Скоро Пал Ваныч стал своим парнем. Он добывал где-то билеты,
водил воспитанников в театр, делился с ними школьными новостями, никого не
наказывал, а главное – не проводил никаких занятий: устраивал «вольное чтение»
или попросту объявлял, что сегодня свободный урок и желающие могут заняться чем
угодно.
Пал Ваныч твердо решил завоевать расположение ребят и скоро
его действительно завоевал, да так крепко, что, когда пришел момент и поведение
воспитателя педагогический совет признал недопустимым, Шкида, как один человек,
поднялась и взбунтовалась, горой встав за своего любимца.
А любимец ходил и разжигал страсти, распространяясь о том,
что Праги его во главе с Викниксором хотят выгнать его из школы.
Разгорелся страшный бунт. Целую неделю дефективные шкеты
дико бузили, вовсю распоясавшись и объявив решительный бой педагогам.
Создалось «Ядро защиты».
Штаб работал беспрерывно. Руководителями восстания
оказались, по обыкновению, старшие: Цыган, Японец, Янкель и Воробей. Они по
целым дням заседали, придумывая все новые и новые способы защиты любимого
воспитателя.
По классам рассылались агитаторы, которые призывали шкидцев
не подчиняться халдеям и срывать уроки.
– Не учитесь. Бойкотируйте педагогов, стремящихся
прогнать нашего Пал Ваныча.
И уроки срывались.
Лишь только педагог входил в класс и приступал к уроку, в
классе раздавалось тихое гудение, которое постепенно росло и переходило в рев.
Преимущество этого метода борьбы состояло в том, что нельзя
было никого уличить.
Ребята сидели смирно, сжав губы, и через нос мычали.
Кто мычит, – обнаружить невозможно. Стоит педагогу подойти к
одному, тот сразу замолкает и сидит, поджав губы, педагог отходит – мычание
раздается снова.
Говорить невозможно.
Уроки срывались один за другим.
Учителя, выбившиеся из сил, убегали с половины урока.
Постепенно борьба за Пал Ваныча превратилась в настоящую
войну. Штаб отдал приказ перейти к активным действиям. Ночью в школе вымазали
чернилами ручки дверей, усыпали сажей подоконники, воспитательские столы и стулья.
Набили гвоздей в сиденья, а около канцелярии устроили газовую атаку – стащили
большой кусок серы из химического шкафа и, положив его под вешалку, зажгли.
Едкая серная вонь заставила халдеев отступить и из канцелярии.
На уроках ребята уже открыто отказывались заниматься.
Целую неделю школа бесновалась. Педагогический состав
растерялся. Он еще ни разу не встречал такого организованного сопротивления.
Воспитатели ходили грязные, вымазанные в чернилах и мелу, в
порванных брюках и но знали, что делать. Общая растерянность еще больше
ободряла восставших шкидцев.
Штаб работал, придумывая все новые средства для поражения
халдеев. Заседали целыми днями, разрабатывая стратегические планы борьбы.
– Мы их заставим оставить у себя Пал Ваныча! –
бесновался Японец.
– Правильно!
– Не отдадим Пал Ваныча!
– Надо выпустить и расклеить плакаты! – предложил
Янкель, любитель печатного слова.
Этот проект тотчас же приняли, и штаб поручил Янкелю
немедленно выпустить плакаты. В боевом порядке он созвал всех художников и
литераторов школы.
Плакаты начали изготовлять десятками, а проворные агитаторы
расклеивали на стенах классов и в коридоре грозные лозунги:
|
