УЧЕТ
Десять часов учебы. – Новогодний банкет. – Шампанское-морс,
– Спичи и тосты. – Конференция издательств. – Учет. – Оригинальный репортаж. –
Гулять!
В этом году зима выдалась поздняя. Долго стояла мокрая
осень, брызгалась грязью, отбивалась, но все же не устояла – сдалась. По
первопутку неисправимые обыватели тащили по домам рождественские елки. Елочные
ветки куриным следом рассыпались по белому снегу; казалось, что в городе умерло
много людей и их хоронили.
На рождество осень дала последний бой – была оттепель. В
сочельник, канун рождества, колокола гудели не по-зимнему, громыхали
разухабистым плясом. Не верилось, что декабрь на исходе, казалось, что пасха –
апрель или май.
А двадцать пятого декабря, на рождество, ртуть в Реомюре
опустилась на десять черточек вниз, ночью метелью занесло трамвайные пути и
улицы побелели.
В Шкиде рождества не справляли, но зиму встретили по-ребячьи
радостно. Во дворе малыши, бужане и волыняне, играли в снежки, лепили бабу. И
даже улигане, «гаванские чиновники», как звала их уборщица Аннушка, даже
улигане не усидели в классе и вырвались на воздух, чтобы залепить друг другу
лицо холодным и приятным с непривычки снегом.
Вечером за ужином Викниксор говорил речь:
– Наступила зима, а вместе с нею и новый учебный год. С
завтрашнего дня мы кончаем вакационный период учебы и переходим к настоящим
занятиям С завтрашнего дня ежедневно будет по десять уроков. С десяти часов
утра до обеда – четыре, после обеда отдых, потом опять четыре урока до ужина и
после ужина два урока.
Лентяи вздохнули, четвертое же отделение рвалось к учебе и
было радо.
Викниксор походил, заложив руки за спину, по столовой,
собрался уже уходить, потом, вспомнив, вернулся.
– Да. Первого января у нас учет…
Это сообщение вызвало всеобщие радостные возгласы.
«Учетом» в Шкиде называлась устраиваемая несколько раз в
году проверка знаний, полученных в классе.
Обычно к учету готовились заблаговременно. Преподаватели
каждого предмета давали ученикам задания, по этим заданиям составлялись
диаграммы, схемы, конспекты, устраивались подготовительные учеты-репетиции. Но
спешное зазубривание курса не практиковалось, и вообще подготовка к учету не
носила характера разучиваемого спектакля. Просто как следует готовились к
торжеству, То же самое было и на этот раз.
Уже на следующее утро, составив план выступлений по своим
предметам, воспитатели ознакомили с ним учеников.
Шкида крякнула, поплевала на руки и засела за работу.
В четвертом отделении ребята с разрешения Викниксора сидели
в классе до двенадцати часов.
Японец, Цыган и Кобчик по заданию Эланлюм переписывали
готическим шрифтом на цветных картонах переведенный ими коллективно отрывок из
гетевского «Фауста».
Янкель делал плакаты для украшения зала в день торжества.
Воробей, Горбушка и еще несколько человек ему помогали.
Пантелеев писал конспект на тему «Законы Дракона» по древней
истории, Кальмот и Дзе – о Фермопильской битве, о Фемистокле и Аристиде.
Саша Пыльников разрабатывал диаграмму творчества М. Ю.
Лермонтова в период с 1837 по 1840 год и писал о байроновском направлении в его
творчестве. Тихиков и Старолинский рисовали географические, экономические и
политические карты Р Все были заняты.
Подготовка тянулась целую недолю.
* * * Новый год, по неокрепшей традиции, встречали
торжественно всей школой.
В большой спальне днем были убраны койки, поставлены столы и
скамейки. Вечером в одиннадцать с полови-пой часов все отделения под
руководством классных надзирателей поднялись наверх в спальню.
На столах, покрытых белыми скатертями, уже стояли яства:
яблочная шарлотка, бутерброды с колбасой и клюквенный морс, которым
изобретательный Викниксор заменил новогоднее шампанское.
Отделения разместились за четырьмя столами. Дежурные разлили
по кружкам «шампанское-морс» и уселись сами. Скромное угощение казалось
изголодавшимся шкидцам настоящим пиром.
Викниксор в своей речи отметил успехи за год и пожелал,
чтобы к следующему году школа смогла выпустить первый кадр исправившихся
воспитанников.
Обыкновенно к ораторским способностям Викниксора шкидцы
относились сухо, сейчас же растрогались и долго кричали «ура».
Затем выступили с ответными тостами воспитанники. От улиган
говорили Японец и Янкель.
Когда первое возбуждение улеглось, выступил новый халдей,
политграмщик Конду Настоящее имя его было Сергей Семенович Васин. Кондуктором
прозвали его за костюм – полушубок цвета хаки, какие носили в то время
кондукторы городских железных дорог.
Кондуктор встал, откашлялся и сказал:
– Товарищи, я здесь в школе работаю недавно, я плохо
знаю ее. Но все-таки я уже почувствовал главное. Я понял, что школа исправила,
перевела на другие рельсы многих индивидуумов. Мое пожелание, чтобы в будущем
году школа Достоевского смогла организовать у себя ячейку комсомола из
воспитанников, уже исправившихся, нашедших дорогу.
Этот спич, произнесенный наскоро и несвязно, был встречен
буквально громом аплодисментов и ревом «ура».
В час ночи банкет закрылся. Вмиг были убраны столы,
расставлены кровати, и шкидцы стали укладываться спать. Японец пригласил на
свою постель Янкеля, Пантелеева и Пыльникова.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал он.
– Вали.
– Завтра учет, – начал Японец. – Мы должны выпустить
учетный номер какоголибо издания.
В четвертом отделении в то время выходило четыре печатных
органа: журналы «Вперед», «Вестник техники», «Зеркало» и газета «Будни».
– Согласны, ребята, что экстренный номер нужен?
– Согласны, – ответил Янкель. – Я предлагаю выпустить
однодневку сообща.
– Идея! – воскликнул Пантелеев.
– Никому и обидно не будет, – подтвердил Сашка
Пыльников, соредактор «Будней».
Решили выпустить газету «Шкид». Ответственным редактором
назначили Янкеля, секретарские и репортерские обязанности взял на себя
Пантелеев.
* * * Утром занятий в классах не было. Вся школа под
руководством Косталмеда и Кондуктора работала над украшением здания к
торжеству. Из столовой и спален стаскивали в Белый зал скамейки, украшали
зеленью портики сцены; зеленью же увили портреты вождей революции, развешенные
по стенам, громадный портрет Достоевского и герб школы – желтый подсолнух с
инициалами «ШД» в центре круга. Вдоль стен расставили классные доски, оклеенные
диаграммами и плакатами, на длинных пюпит-рах раскладывались рукописи, журналы,
тетради и другие экспонаты учета.
В двенадцать часов прозвенел звонок на обед. Обедали
торопливо, без бузы и обычных скандалов. Когда кончили обед, в столовую вошел
Викниксор и скомандовал: «Встать!»
Ребята поднялись. В столовую торопливыми шагами вошла пожилая
невысокая женщина, закутанная в серую пуховую шаль.
– Лилина, – шепотом пронеслось по скамьям.
– Здорово, ребята! – поздоровалась заведующая губоно. –
Садитесь. Хлеб да соль.
– Спасибо! – ответил хор голосов.
Ребята уселись. Лилина походила по столовой, потом присела у
стола первого отделения и завязала с малышами разг
– Сколько тебе лет? – спросила она у Якушки.
– Десять, – ответил тот.
– За что попал в школу?
– Воровал, – сказал Якушка и покраснел.
Лилина минуту подумала.
– А сейчас ты что делаешь в школе?
– Учусь, – ответил Якушка, еще больше краснея. Лилина
улыбнулась и потрепала его, как девочку, по щеке.
– А ты за что? – обратилась она к Кондрушкину,
тринадцатилетнему дегенерату с квадратным лбом и отвисшей нижней челюстью.
– Избу поджег, – хмуро ответил он.
– Зачем же ты ее поджег?
Кондрушкин, носивший кличку Квадрат, тупо посмотрел в лицо
Лилиной и ответил:
– Так. Захотелось и поджег.
Подошел Викни
– Этот у нас всего два месяца, – сказал он. – Еще
совсем не обтесан. Да ничего, отделаем. Вот тоже поджигатель, – указал он на
другого первоклассника – Калину. – Этот уже больше года у нас. За поджог в
интернате переведен.
– Зачем ты сделал это? – спросила Лилина.
Калина покраснел.
– Дурной был, – ответил он, потупясь.
Поговорив немного, Лилина вместе с Викниксором вышла из
столовой. Немного погодя к столу четвертого отделения подсел Воробей, бывший в
то время кухонным старостой.
Он был красен, как свекла, и видно было, что ему не терпится
что-то рассказать.
– Здорово! – проговорил он наконец. – Чуть не влип.
– Что такое? – спросил Японец.
– Да Лилина… Не успел дежурный дверь отворить – влетает
на кухню:
– Староста?
– Староста, говорю.
– Сколько сегодня получено на день хлеба?
А я, признаться, точно не помню, хотя в тетрадке и записано.
– Два пуда восемь фунтов с половиной, говорю – наобум,
конечно.
Она дальше:
– А мяса сколько?
– Пуд десять, говорю.
– Сахару?
– Фунт три четверти.
– Молодец, говорит, – и пошла.
Все расхохотались.
– Ловко! – воскликнул Янкель. – Ай да Воробышек!
После обеда воспитатели скомандовали классам «построиться» и
отделениями провели их в Белый зал. Там уже находилось человек десять гостей.
От губоно, кроме Лилиной, присутствовали еще два человека –
от комиссии по делам несовершеннолетних и от соцвоса. Кроме того, были
представители от шефов – Петропорта, от Института профессора Грибоедова и
несколько студентов из Института Лесгафта.
Шкидцы, соблюдая порядок, расселись по местам. Впереди
уселись малыши; четвертое отделение оказалось самым последним. Янкель и
Пантелеев притащили из класса бумагу и чернила и засели за отдельным столом
редакции.
На сцену вышел Викни
– Товарищи! – сказал он. – Сейчас у нас состоится учет,
учет знаний наших, учет проделанной работы. Давайте покажем присутствующим
здесь дорогим гостям, что мы не даром провели время, что нами что-то сделано…
Откроем учет.
Слова Викниксора были встречены аплодисментами со всех
скамеек.
– Первым будет немецкий язык, – объявил Викниксор, уже
спустившись со сцены и заняв место в первом ряду, по соседству с гостями.
На сцену поднялась Эланлюм.
– Сейчас мы продемонстрируем наши маленькие успехи в
разговорном немецком языке, потом покажем сценку из «Вильгельма Телля». Ребята,
– обратилась она к четвертому отделению, – пройдите сюда.
Японец, Цыган, Кобчик, Купец и Воробей гуськом прошли на
сцену и стали лицом к залу.
Эланлюм обвела взором вокруг себя и, не найдя, по-видимому,
ничего более подходящего, ткнула себя пальцем в нос и спросила у Купца:
– Вас ист дас?
Купец ухмыльнулся, смутился. Он был по немецкому языку
последним в классе.
– Нос, – ответил он, покраснев.
Гости, а за ними и весь зал расхохотались. Эланлюм
расстроилась.
– Хорошо, что хоть вопрос понял, – сказала она. –
Еонин, – обратилась она к Японцу. – Вас ист даст? Антворте.
– Дас ист ди назе, Элла Андреевна.
– Гут. Вас ист дас? – обратилась она к Цыгану, указав
на окно.
– Дас ист дас фенстер, Элла Андреевна, – ответил Цыган,
снисходительно улыбнувшись. – Вы что-нибудь посерьезнее, – шепнул он.
– Нун гут… Вохин геест ду ам зоннабенд? – обернулась
Эланлюм к Воробью.
Воробей знал, что Эланлюм спрашивает, куда он пойдет в
субботу, знал, что пойдет в отпуск, но ответить не смог. За него ответил Еонин.
– Эр гейт ин урлауб.
– Гут, – удовлетворившись, похвалила немка.
Так, перебрасывая с одного на другого вопросы, она
демонстрировала в течение пятнадцати минут «успехи в разговорном немецком
языке».
Потом тем же составом воспитанников была показана сценка из
пьесы «Вильгельм Телль» на немецком языке. Гости от «Вильгельма Телля» пришли в
восторг, долго аплодировали.
За немецким языком шел русский язык. Гости и педагоги
задавали воспитанникам вопросы, те отвечали.
Потом шли древняя и русская истории, политграмота, география
и математика.
Пантелеев и Янкель все это время усиленно работали у себя в
«походной редакции». Когда Викниксор объявил о перерыве и все собрались
вставать, на сцене появился Янкель.
– Минутку, – сказал он. – Только что вышел экстренный
номер газеты, висит у задней стены, желающие могут прочесть.
Все обернулись. На противоположной стене прилепился
исписанный печатными синими буквами лист бумаги. Наверху, разрисованный красной
краской, красовался заголовок:
«Шкид»
Однодневная газета, посвященная учету Гости и шкидцы
обступили газету. Передовица, написанная Японцем, разбирала учет как явление
нового метода педагогики.
Дальше шел портрет Лилиной в профиль и стихи Пыльникова,
посвященные учету:
Мы в учете видим себя, Учет –
термометр наш.
Науку, учебу любя, Мы грызем
карандаш.
Кто плохо учился год, Тому позор и
стыд.
Эй, шкидский народ, Не осрами
республику Шкид!
За стихами шла хроника учета. О
каждом предмете был дан отдельный отзыв. Читающие были поражены последней
рецензией:
«Показанная последним блюдом
гимнастика под руководством К. А. Меденникова прошла прекрасно. Хорошая,
выдержанная маршировка, чисто сделанные упражнения. Поразила присутствующих
своей виртуозностью и грандиозностью пирамида, изображавшая в своем построении
инициалы школы – ШКИД».
Все много смеялись, так как
гимнастики еще не было.
Лилина подошла к Янкелю.
– Как же это вы умудрились, товарищ редактор, дать
отзыв о том, чего еще не было? – улыбнувшись, спросила она.
Янкель не смутился.
– А мы и так знаем, – сказал он, – что гимнастика
пройдет хорошо. Заранее можно похвалить.
Гимнастика действительно прошла хорошо. Упражнения были
сделаны чисто, и пирамида «поразила присутствующих своей виртуозностью».
На этом учет закончился. Гости разъехались. Викниксор собрал
школу в зале и объявил:
– Все без исключения – в отпуск. Не идущие в отпуск –
гулять до двенадцати часов вечера.
Старое здание школы дрогнуло от дружного
ураганного «ура».
Шкида бросилась в гардеробную.
|
