Зима
Как перья страуса на черном
катафалке,
Колышутся фабричные дымы.
Из черных бездн, из предрассветной
тьмы
В иную тьму несутся с криком галки.
Скрипит обоз, дыша морозным паром,
И с лесенкой на согнутой спине
Фонарщик, юркий бес, бежит по
тротуарам…
О, скука, тощий пес, взывающий к
луне!
Ты — ветер времени, свистящий в уши
мне!
Декабрь 1913
* * *
В тихом сердце — едкий пепел,
В темной чаше — тихий сон.
Кто из темной чаши не пил,
Если в сердце — едкий пепел,
Если в чаше тихий сон?
Все ж вина, что в темной чаше,
Сладким зельем не зови.
Жаждет смерти сердце наше, —
Но, склонясь над общей чашей,
Уст улыбкой не криви!
Пей, да помни: в сердце — пепел,
В чаше — долгий, долгий сон!
Кто из темной чаши не пил,
Если в сердце — тайный пепел,
Если в чаше — тихий сон?
3 августа 1908
Гиреево
Матери
Мама! Хоть ты мне откликнись и
выслушай: больно
Жить в этом мире! Зачем ты меня родила?
Мама! Быть может, всё сам погубил я
навеки, —
Да, но за что же вся жизнь — как
вино, как огонь, как стрела?
Стыдно мне, стыдно с тобой говорить о
любви,
Стыдно сказать, что я плачу о
женщине, мама!
Больно тревожить твою безутешную
старость
Мукой души ослепленной, мятежной и
лживой!
Страшно признаться, что нет никакого
мне дела
Ни до жизни, которой ты меня учила,
Ни до молитв, ни до книг, ни до
песен.
Мама, я всё забыл! Всё куда-то
исчезло,
Всё растерялось, пока, палимый вином,
Бродил я по улицам, пел, кричал и
шатался.
Хочешь одна узнать обо мне всю
правду?
Хочешь — признаюсь? Мне нужно совсем
не много:
Только бы снова изведать ее поцелуи
(Тонкие губы с полосками рыжих
румян!),
Только бы снова воскликнуть:
«Царевна! Царевна!» —
И услышать в ответ: «Навсегда».
Добрая мама! Надень-ка ты старый
салопчик,
Да помолись Ченстоховской
О бедном сыне своем
И о женщине с черным бантом!
<осень 1910>
|
