5
После некоторого обмена мыслей — мы говорили по-французски,
причем у княжны иногда вырывались и итальянские восклицания, — оба мы в
понятном смущении замолчали.
— Вы русский офицер, моряк? — спросила меня
княжна.
— Так точно, ваша… ваша светлость, — ответил я, не
зная, как был должен ее именовать.
— Мне известно, вы отличились, ваше имя прогремело при
Чесме, — продолжала она. — Вы, наконец, так долго страдали в плену.
Я, смешавшись, молчал, она тоже.
— Послушайте, — проговорила она с чувством, и до
сих пор я слышу этот нежный, обаятельный, грудной голос, — я русская
княжна, дочь вашей, когда-то любимой императрицы: не правда ли, мою мать, дочь
Великого Петра, так любили? Я, по крови и по завещанию, ее единственная
наследница.
— Но у нас ныне царствует, — решился я
возразить, — не менее всеми любимая монархиня — великая Екатерина.
— Знаю, знаю! — перебила княжна. — Могучая и
чтимая народом ваша нынешняя государыня, и не мне, слабой, всеми брошенной,
оторванной от царского дома и от родины, вступать с нею в спор. Я первая
преданная ей раба.
— Чего же вы ищете, ждете? — спросил я удивленно.
— Защиты и уважения моих прав.
— Простите, — возразил я, — но прежде надо
доказать ваше происхождение и ваши права.
— Вам доказательств? Вот они, — произнесла
принцесса, живо вставая и открывая на угловом столике небольшой, обделанный
серебром и черепахой баул. — Это завещание моего деда Петра Первого, а это
духовная моей матери — Елисаветы.
Княжна развернула и подала мне французские списки названных
ею бумаг. Я бегло их просмотрел.
— Но это копии, притом в переводе, — сказал я.
— О, будьте спокойны, подлинники в верных руках… Не
могу же я возить с собою такие документы, рисковать! Мало вам этого —
взгляните, — проговорила, полуоборотясь, принцесса.
Она указала на простенок над софой. На голубом штофе обоев,
против окна, у которого мы стояли, висели два больших, в круглых рамах,
портрета, писанных масляными красками. Один весьма удачно изображал покойную
государыню Елисавету Петровну с небольшою короною на голове; другой — стоявшую
против меня княжну.
— Не правда ли, схожи? — спросила она, вглядываясь
в меня.
— Сходство есть, это правда, — ответил я. — Я
это заметил, едва вошел и вас увидел; позвольте узнать, давно ли снят ваш
портрет?
— В этом году, в Венеции… Знаменитый Пьячетти снимал
портрет моего жениха — князя Радзивилла, при этом упросили сняться и меня.
— Дивные события! — произнес я в невольном
смущении. — Является невообразимое, встают из гроба мертвецы: за Волгой —
давно въяве похороненный император Петр Третий, здесь — никем не жданная и не
гаданная дочь государыни Елисаветы.
— Не смешивайте меня с Пугачевым, — возразила,
слегка покраснев, княжна, — хотя он и выдает себя за императора, чеканя
монеты с надписью: «Redivivus et ultor» — воскресший мститель, — но он
пока… лишь мой в том крае наместник.
— Как? — удивился я. — Так и вы
подтверждаете, что он самозванец?
— Не спрашивайте, кто он, — загадочно ответила
княжна, — после узнаете обо всем… еще не пришло время. Теперь в его власти
уже многие города: Казань, Оренбург, Саратов, вся страна по Волге. Его прошлого
не знаю. Бог ему судия… Но я действительно дочь императрицы Елисаветы,
двоюродная сестра бывшего императора Петра Третьего.
— Кто же ваш отец? — решился я спросить.
Княжна помолчала, нахмурилась:
— Неужели не знаете? Граф Алексей Разумовский,
впоследствии тайный муж моей матери. Детство я провела в разъездах; оно темно и
для меня. Помню юг России, глухую деревушку, откуда меня вдруг увезли. Хотели
истребить малейшую память о моем прошлом, не жалели для того денег и возили
меня с места на место, из страны в страну. Это, очевидно, знает граф Шувалов…
Недавно, путешествуя по Европе, он пожелал видеть меня, и мы тайно виделись.
— Как! Вы видели графа Шувалова? Где? — изумился
я, вспомнив, что некоторые, по слухам, и его считали ее отцом.
— Это было на водах в Спа… Друзья предупредили меня о
знаменитом русском путешественнике; я не могла отказать. Вошел в комнату
полный, еще замечательно красивый, богато, со вкусом одетый, пожилой человек.
Он явился под вымышленным именем; говоря со мной, грустно вглядывался в черты
моего лица, в мои движения и был, очевидно, внутренне взволнован. После уже я
узнала, что это бывший фаворит покойной моей матери, некогда могучий Иван
Шувалов. Почему он казался так смущен — не знаю. Не мне, согласитесь, это
решать. Смерть матери унесла в могилу эту, как и другие, тайну.
Княжна смолкла. Молчал и я.
— Чьей же защиты, чьей помощи ищете вы? — решился
я спросить, подавляемый разнообразными ощущениями.
|
