34
Вестей не приходило. Наступил 1781 год.
С удалением князя Григория Орлова и с падением влияния
воспитателя цесаревича, Панина, новые советники императрицы Екатерины, с целью
устранить от нее влияние сына, Павла Петровича, подали ей мысль отправить
цесаревича и его супругу, для ознакомления с чужими странами, в долгий
заграничный вояж. Ирина с трепетом узнала об этом в монастыре из писем Вари.
Их высочества оставили окрестности Петербурга 19 сентября
1781 года. В половине октября, под именем графа и графини Северных, они в
украинском городке Василькове проехали русскую границу с Польшей. Здесь
фрейлину Нелидову ожидала подъехавшая накануне по киевскому тракту некая
молодая, в черной монашеской рясе, особа. Она была введена в помещение Катерины
Ивановны. Туда же через сад, как бы невзначай, пока перепрягали лошадей, вошел
граф и графиня Северные. Они здесь оставались несколько минут и вышли — граф
сильно бледный, графиня в слезах.
— Бедная Пенелопа, — сказал Павел Нелидовой,
садясь в экипаж и глядя на видневшуюся сквозь деревья темную фигуру Ирины.
Беседа Катерины Ивановны с незнакомкой по отъезде высоких
путников длилась так долго, что фрейлинский экипаж по маршруту запоздал и
должен был догонять великокняжеский поезд вскачь.
— Роза, роза!.. Не мирт… — загадочно для всех крикнула
незнакомке Нелидова по-французски, маша ей, как бы в одобрение, из кареты
платком.
«Действительно, плачущая Пенелопа!» — подумала Катерина
Ивановна, уезжая и видя издали на пригорке неподвижную темную фигуру Ирины.
Заграничный годовой вояж графа и графини Северных был очень
разнообразен. Они объехали Германию и встретили новый, 1783 год в Венеции.
Восьмого января 1783 года великий князь Павел Петрович в
живописном итальянском плаще «табарро», а великая княгиня в нарядной
венецианской мантилье и в «цендаде» посетили утром картинную галерею и замок
дожей, а вечером — театр «Пророка Самуила», где для высоких гостей давали их
любимую оперу «Ифигения в Тавриде». Сам знаменитый маэстро-композитор Глюк
управлял оркестром.
После оперы публика повалила на площадь святого Марка. Там в
честь высоких путешественников был устроен импровизированный народный маскарад.
Площадь кипела разнообразною, оживленною толпой. Все заметили, что граф
Северный, проводив супругу из театра в приготовленный для них палаццо, гулял по
площади в маске, в стороне от других, беседуя с каким-то высоким, тоже в маске,
иностранцем, который ему был представлен в тот вечер Глюком в театральной ложе.
Светил яркий полный месяц, горели разноцветные огни. Шум и
говор пестрой толпы не развлекал собеседников.
— Кто это? — спросила одна дама своего мужа,
указывая, как внимательно слушал граф Северный шедшего рядом с ним незнакомца.
— Да разве ты не узнаешь? Друг Глюка, наш знаменитый
маг и вызыватель духов…
Павел был взволнован и не в духе. Он хотел подшутить над
незнакомцем, но вспомнил одно обстоятельство и невольно смутился.
— Вы — чародей, живущий, по вашим словам, несчетное
число лет, — произнес он любезно, хотя с нескрываемою усмешкой в
голосе. — Вы, как уверяют, имеете общение не только со всеми живущими, но
и с загробной жизнью. Это, без сомнения, шутка с вашей стороны, и я, разумеется,
этому не верю! — прибавил он, стараясь быть любезным. — Смешно верить
сказкам… Но есть сказки и сказки, поймите меня… Хотелось бы вас спросить об
одном явлении.
— Приказывайте, слушаю, — ответил незнакомец.
— Например… и это опять только без сомнения, разговор
кстати, — продолжал граф Северный, — меня всегда занимали вопросы
высшей жизни, непонятные вмешательства в нашу духовную область
сверхъестественных сил. Мне бы хотелось… я бы вас просил — раз мы встретились
так нежданно, — объясните мне одну загадочную вещь, странную встречу…
— К вашим услугам, — ответил, вежливо кланяясь,
незнакомец.
Его собеседник молча прошел несколько шагов.
Павел боролся с собой, стараясь в чем-то поймать кудесника и
в то же время заглушая в себе нечто тяжелое и томительное, что, очевидно,
составляло одно из его тайных мучений. Приподняв маску, он отер лоб.
— Я видел духа, — проговорил он нерешительно,
всилу сдерживая волнение, — видел тень, для меня священную…
Незнакомец опять слегка поклонился, идя рядом с Павлом,
который своротил с площади к полуосвещенной набережной.
— Однажды, это было в Петербурге… — начал граф
Северный.
И он передал собеседнику известный, незадолго перед тем
кем-то уже оглашенный в чужих краях рассказ о виденной им тени предка: как он в
лунную ночь шел с адъютантом по улице и как вдруг почувствовал, что слева между
ними и стеной дома молча двигалась какая-то рослая, в плаще и старомодном
треуголе, фигура, — как он ощущал эту фигуру по ледяному холоду,
охватившему его левый бок, и с каким страхом следил за шагами призрака,
стучавшими о плиты тротуара, подобно камню, стучащему о камень. Не зримый
адъютанту, призрак обратил к Павлу грустный и укорительный голос: «Павел,
бедный Павел, бедный князь! Не особенно привязывайся к миру: ты недолго будешь
в нем. Бойся укоров совести, живи по законам правды… Ты в жизни…»
— Тень не договорила, — заключил граф
Северный, — я не понимал, кто это, но поднял глаза и обмер: передо мной,
ярко освещенный лунным блеском, стоял во весь рост мой прадед Петр Великий. Я
сразу узнал его ласковый, дышавший любовью ко мне взгляд; хотел его спросить…
он исчез, а я стоял, прислонясь к пустой, холодной стене…
Проговорив это, Павел снова снял маску и отер платком лицо;
оно было смущенно и бледно. Перед его глазами как бы еще стоял дорогой, печальный
призрак.
|
