15
— Ваши шпаги, господа! — раздался вдруг поблизости
от меня громкий, настойчивый голос.
Я оглянулся.
Капитан гвардии Литвинов обращался поочередно к адъютантам и
к прочей свите графа, отбирая у всех шпаги. Вооруженные матросы наполняли всю
палубу. Адмирала Грейга, его жены и консульши уже здесь не было. Я в изумлении,
вслед за другими, также подал капитану шпагу.
Княжна, заслышав бряцание ружей и говор, быстро обернулась.
Ее лицо было бледно. Она мигом все поняла.
— Что это значит? — спросила она по-французски.
— По именному повелению ее императорского величества вы
арестованы! — ответил ей на том же языке капитан.
— Насилие? — вскрикнула княжна. — На
помощь!.. сюда!
Она бросилась к трапу, протискиваясь слабыми руками сквозь
сомкнутый военный строй. Загорелые хмурые лица матросов удивленно и молча
смотрели на нее.
Литвинов заступил ей дорогу.
— Нельзя, — сказал он, — успокойтесь.
— Вероломство! Проклятие! — бешено проговорила
она. — Так поступать с женщиной, с прирожденной вашей княжной! слышите ли?
дайте дорогу! — кричала она солдатам по-французски. — Где граф Орлов?
позовите, ведите его… вы ответите за все!
— Граф, по приказанию государыни и адмирала, также
задержан, — ответил ей, вежливо кланяясь, Литвинов, — он арестован,
как и вы…
Княжна громко вскрикнула, отступила… Ее гаснущий взор
заметил меня в стороне. Он с укоризной, как нож, скользнул по моему сердцу, как
бы говоря: «Ты виновник, ты погубил меня…» Она пошатнулась и упала без чувств.
Матросы снесли ее в каюту.
Прислуга княжны, кроме горничной, оставленной при ней, была
также арестована и, под строгим надзором, перевезена на другой корабль.
Потрясенный до глубины души всем, что произошло на моих
глазах, я вне себя опомнился в какой-то полутемной корабельной каморке. Поднял
голову и вижу, что взаперти со мной, под караулом, сидит и сам главный
предатель, Христенек. Это меня непомерно удивило. Мой товарищ сидел, впрочем,
спокойно. Развалясь и доедая что-то прихваченное из сластей, он изредка
поглядывал на нашу затворенную дверь.
— Удивляетесь? — спросил он меня. — Не правда
ли, ведь чудеса?
— Да, есть чему подивиться, — ответил я, насилу
одолевая к нему отвращение.
— Иначе было нельзя, — сказал он.
— Почему?
— Только приманка брака и соблазнила эту искательницу
приключений.
— Но для чего было играть чувствами, сердцем! —
«проговорил я, не стерпев.
— Иначе ее не заманили бы на флот.
— Были другие способы, — возразил я. — Мне
известно, граф клятвенно признавался ей в любви, а, став его женою, она и без
того охотно доверилась бы нашей эскадре.
— Эх, любезный Концов, — простота! —
проговорил с улыбкой грек. — Ужели, извините, ранее не угадали? Да в то
именно время, когда граф играл с княжной в самые нежные амуры, я, под его
диктант и от его имени, писал государыне, что здесь, для уловления этой
авантюрьеры, решились на все — хоть, без дальнейших слов, камень ей на шею да в
омут.
— Что же вы и впрямь ее не утопили? — смело
воскликнул я, не помня, что говорю. — Это не в пример было бы лучше для
обманутой, несчастной, чахоточной…
— Проживет еще, — сказал Христенек. —
Повелено схватить ловко, без шума; в точности и исполнили.
Я с негодованием слушал эти холодные, жесткие слова.
Издевательство наглого грека выводило меня из себя.
— Ну полно, друг, — произнес Христенек, —
успокойте рыцарские свои чувства, все пустяки! В наше время, помните, главное —
отвага и в самой дерзости умная в ловкая острота. Ты успел — могуч и богат; не
успел — бедность или того хуже — Сибирь. Вставайте-ка лучше, разве не видите?
пора…
Подняв голову, я увидел, что наша каморка уже отперта и за
дверью, улыбаясь, гурьбой стояли, подгулявшие и веселые, прочие моряки.
Меня и грека позвали в капитанскую. Там красовалась батарея
вин, дымились трубки, кипел пунш. Нас заставили выпить и отпустили на берег.
Граф, как я узнал, в это время был с адмиралом у консула. Там они обсуждали
свои дальнейшие действия.
Настал вечер. Улицы Ливорно шумели негодующею, взволнованною
толпой. Русские жались по квартирам. Я бессознательно схватил шляпу и плащ,
прошел окольными переулками за город и оттуда на взморье.
|
