11
Прошла еще неделя. От княжны не было известий. Я несколько
простудился и сидел дома; ходивший же наблюдать Христенек объявил с досадой,
что чуть ли нас преважно не провели: княжна не думала собираться в Болонью.
Она, как узнал соглядатай, расплатилась с долгами. Кредиторы
и полиция, грозившие ей арестом, успокоились и более ее не осаждали. Дом Жуяни
на диво преобразился. У его ворот, днем и по вечерам, толпились экипажи. Штат
княжны снова увеличился. Она заняла оба яруса обширного дома Жуяни, накупила
нарядов, по-прежнему выезжала, посещала гулянья, галереи картин и редкостей,
принимала гостей и держала открытый стол. Кстати, в это время Рим был особенно
оживлен: в нем происходили выборы нового папы, на место умершего Климента XIV.
Салон княжны по вечерам навещали известные живописцы,
музыканты, писатели и духовная знать. Незнакомка в черном платье в это время
почти не показывалась. Я однажды только видел ее у ворот дома Жуяни. Встретясь
со мной, она отвернулась с досадой и, как мне померещилось, произнесла как бы
что-то по-русски. Я рассмотрел только ее золотистые, с сильною проседью волосы
и гневом пылавшие, серые, еще красивые глаза.
Из окон княжны слышались по временам звуки арфы, на которой
она весьма искусно играла; толпа уличных зевак и оделяемых щедрою милостынею
нищих до поздней ночи стояла у сквозной ограды ее дома, глазея во двор и
оглашая криком и рукоплесканиями пышные, с кавалькадами, выезды княжны.
Я выздоровел и лично видел, как снова, то в красивых
экипажах, то верхом на бешеных скакунах, она носилась по площадям и улицам,
по-прежнему беспечна, нарядна и весела. Я невольно радовался за бедную,
которой, как женщине, через меня была оказана такая поддержка. Одно было
досадно: приставленный мне в помощь Христенек начинал намекать как бы на
недоверие графа ко мне.
Рим заговорил о красивой гостье, как о ней говорили Венеция
и изменившая, под конец даже ей враждебная, Рагуза. Христенек проведал, что
банкир Дженкинс отсчитал ей, от имени графа Орлова, десять тысяч червонцев.
Ожившая красавица мотала полученные деньги с безумною расточительностью, не
помышляя, что им когда-нибудь настанет конец. Однажды и я был приглашен на ее
вечер. Княжна казалась пышным солнцем среди окружающих ее звезд. Она играла на
арфе с таким чувством, что я был глубоко тронут. Об отъезде, однако, не
объяснила, а лишь мимоходом сказала:
— Будьте покойны, все устроится.
По совету Христенека, дня через два, я письменно напомнил
княжне о графе. Ответа долго не было. Мы терялись в догадках; но вот однажды
мне подали от нее записку с приглашением на свидание в церковь
Санта-Мария-делли-Анджели.
Был вечер. Я тихо вошел в полуосвещенную, пропитанную
запахом ладана церковь. Свечи у икон кое-где мерцали. Таинственная тишина
наполняла пустынный сумрак колонн и молелен. В наиболее уединенном месте,
скрытая выступом боковой молельни, с книжкой в руке, стояла в бархатной, модной
накидке, под вуалью, стройная, худощавая особа. Я узнал княжну.
— Желание добра и всех благ моему отечеству, России, и
всем моим будущим подданным, — сказала она, склоняясь над
молитвенником, — во мне так сильно, что я решилась и принимаю приглашение
графа. Прежде он меня пугал, я ему не верила, теперь верю. Видите, я сдержала
слово: моим друзьям я объявила, что покидаю свет и навсегда уезжаю в отдаленный
монастырь, где постригусь… Вам скажу другое.
Она помедлила, как бы собираясь с силами.
— Завтра я еду, — произнесла она с некоторою
торжественностью, — только не в монастырь, а с вами к графу Орлову. Вы не
предадите меня, не измените мне?
Я молча поклонился. Что я мог ей ответить — я, верный слуга
государыни? Взор княжны пылал восторгом, надеждами; в нем не было колебаний и
сомнений: передо мной стояла глубоко убежденная женщина, жалость к которой
невольно охватывала меня.
— Итак, до завтра! в путь…
«Ну, слава богу! — подумал я. — Граф теперь ее
отговорит, устроит ее».
Она крепко сжала мне руку, хотела еще что-то сказать и
быстро вышла. Я также направился к порогу церкви. От урны с святой водой
отделилась другая женщина. Она преградила мне дорогу. Я узнал в ней особу в
черном, ходившую в дом Жуяни.
— Концов! — шепнула она с негодованием, по-русски,
отталкивая меня в сторону, за колонны. — Вы… вы предатель?
— Как можете вы так говорить? Кто вы? — спросил
я. — Если вы русская, назовите себя.
— Вам дела нет до моего имени; но вы в заговоре против
этой особы… уговорили ее ехать… ее тянут в западню, — шептала, по-русски,
в волнении незнакомка, сжимая мне руку. — Клянитесь… или вы изверг, такой
же злодей, как те, что научили погубить другого, такого же неповинного… в
Шлиссельбурге…
Мне вспомнились рассказы бабушки о кровавой драме Мировича.
— Успокойтесь, — сказал я, — перед вами
честный человек, офицер… я исполняю свой долг и убежден, что княжну ожидает
только улучшение ее судьбы.
Незнакомка молча указала мне на образ богоматери.
— Повторяю, — прошептал я, — княжна в
безопасности; ее доля переменится к лучшему.
Она выпустила мою руку, склонилась и тихо вышла из церкви.
Я долго следил за нею глазами, стараясь угадать, кто она и почему
принимает такое участие в княжне.
|
