Увеличить |
ГЛАВА XXXV
Читатель может быть уверен, что находка Тома и Гека
вызвала сильное брожение умов в захудалом городишке СентПитерсберге. Такая
большая сумма, да еще наличными, - просто невероятно! О ней говорили без конца,
завидовали, восторгались, многие горожане даже повредились в рассудке, не
выдержав нездорового волнения. В городе и окрестных поселках разобрали доска за
доской все дома, где было "нечисто", вплоть до фундамента, и даже
земля под ними была вся изрыта в поисках клада - и не то что мальчишками, а
положительными, солидными людьми, далеко не мечтателями. Куда бы ни пошли Том с
Геком, за ними везде ухаживали, восхищались ими, глазели на них. Мальчики не
могли припомнить, чтобы раньше хоть кто-нибудь прислушивался к тому, что они
говорят, а теперь люди подхватывали и повторяли за ними каждое слово; что бы
они ни сделали, все выходило у них замечательно; они, видно, утеряли
способность действовать и говорить, как обыкновенные смертные; мало того,
раскопали их прошлое - и даже там оказались налицо все признаки оригинальности
и таланта. Городская газетка напечатала их биографии.
Вдова Дуглас положила деньги Гека в банк, а судья Тэтчер
по просьбе тети Полли сделал то же самое для Тома. У каждого из мальчиков был
теперь просто громадный доход - по доллару каждый день, а в воскресенье
полдоллара. Столько, сколько полагалось пастору, вернее, сколько ему обещали,
ибо собрать такую сумму он не мог. Времена тогда были простые - за доллар с четвертью
в неделю мальчик мог иметь стол и квартиру, мог учиться, одеваться да еще
стричься и мыться за те же деньги.
Судья Тэтчер возымел самое высокое мнение о Томе Сойере.
Он говорил, что обыкновенный мальчик не вывел бы его дочь из пещеры. Когда
Бекки рассказала отцу по секрету, что в школе Том выдержал ради нее порку,
судья был заметно тронут; а когда она стала заступаться за Тома и извинять
ложь, придуманную Томом, для того чтобы розги достались ему, а не Бекки, судья
сказал с большим чувством, что это была великодушная, благородная, святая ложь,
достойная стать наравне с хваленой правдой Георга Вашингтона насчет топорика[11]
и шагать по страницам истории рядом с ней! Бекки подумала, что никогда еще ее
папа не казался таким важным и внушительным, как в тот день, когда сказал эти
слова, расхаживая по ковру, и топнул ногой. Она сейчас же побежала к Тому и
рассказала ему все.
Судья Тэтчер надеялся когда-нибудь увидеть Тома великим
законодателем или великим полководцем. Он говорил, что приложит все усилия, чтобы
Том попал в Национальную военную академию, а потом изучил бы юридические науки
в лучшем учебном заведении страны и таким образом подготовился к той или другой
профессии, а может быть, и к обеим сразу.
Богатство Гека Финна, а может быть, и то, что он теперь
находился под опекой вдовы Дуглас, ввело его - нет, втащило его, впихнуло его -
в общество, и Гек терпел невыносимые муки. Прислуга вдовы одевала его и
умывала, причесывала и приглаживала, укладывала спать на отвратительно чистые
простыни, без единого пятнышка, которое он мог бы прижать к сердцу, как старого
друга. Надо было есть с тарелки, пользоваться ножом и вилкой, утираться
салфеткой, пить из чашки; надо было учить по книжке урок, ходить в церковь;
надо было разговаривать так вежливо, что он потерял всякий вкус к разговорам;
куда ни повернись - везде решетки и кандалы цивилизации лишали его свободы и
сковывали по рукам и по ногам.
Три недели он мужественно терпел все эти невзгоды, а потом
в один прекрасный день сбежал. Сильно встревожившись, вдова двое суток
разыскивала его повсюду. Все приняли участие в поисках; Гека искали решительно
везде, даже закидывали сети в реку, думая выловить мертвое тело. На третий день
рано утром Том Сойер догадался заглянуть в пустые бочки за старой бойней и в
одной из них нашел беглеца. Гек тут и ночевал; он уже успел стянуть кое-что из
съестного и позавтракать, а теперь лежал, развалясь, и покуривая трубку. Он был
немыт, нечесан и одет в те самые лохмотья, которые придавали ему такой
живописный вид в доброе старое время, когда он был свободен и счастлив. Том
вытащил его из бочки, рассказал, каких он всем наделал хлопот, и потребовал,
чтобы он вернулся домой. Лицо Гека из спокойного и довольного сразу стало
мрачным. Он сказал:
- И не говори, Том. Я уже пробовал, да не выходит, ничего
не выходит, Том. Все это мне ни к чему, да и не привык я. Вдова добрая, не
обижает меня, только порядки ее не по мне. Велит вставать каждое утро в одно и
то же время, велит умываться, сама причесывает, просто все волосы выдрала; в
дровяном сарае спать не позволяет; да еще надевай этот чертов костюм, а в нем
просто задохнешься, воздух как будто совсем сквозь него не проходит; и такой
он, прах его побери, чистый, что ни тебе лечь, ни тебе сесть, ни по земле
поваляться; а с погреба я не скатывался лет сто! Да еще в церковь ходи, потей
там, - а я эти проповеди терпеть не могу! Мух не лови, не разговаривай, да еще
башмаки носи, не снимая, все воскресенье, Обедает вдова по звонку, спать
ложится по звонку, встает по звонку - все у нее по порядку, где же человеку это
вытерпеть!
- Да ведь и у всех то же самое, Гек!
- Том, мне до этого дела нет. Я не все, мне этого не
стерпеть. Просто как веревками связан. И еда уж очень легко достается - этак и
есть совсем не интересно. Рыбу ловить - спрашивайся, купаться - спрашивайся,
куда ни понадобится - везде спрашивайся, черт их дери. А уж ругаться ни-ни, так
что даже и разговаривать неохота - приходится лазить на чердак, там отводить
душу, а то просто хоть помирай. Курить вдова не позволяет, орать не позволяет,
зевать тоже, ни тебе потянуться, ни тебе почесаться, особенно при гостях (тут
он выругался с особым чувством и досадой)... и все время молится, прах ее
побери! Я таких еще не видывал! Только и знай хлопочи да заботься, хлопочи да
заботься! Этак и жить вовсе не захочешь! Пришлось удрать, Том, ничего не
поделаешь! А тут еще школа скоро откроется, мне бы еще и туда пришлось ходить,
- ну, я и не стерпел. Знаешь, Том, ничего хорошего в этом богатстве нет,
напрасно мы так думали. А вот эта одежа как раз по мне, и бочка тоже по мне,
теперь я с ними ни за что не расстанусь. Том, я бы не влопался в такую историю,
если бы не деньги, так что возьми-ка ты мою долю себе, а мне выдавай центов по
десять, только не часто, я не люблю, когда мне деньги даром достаются, а еще ты
как-нибудь уговори вдову, чтобы она на меня не сердилась.
- Знаешь, Гек, я никак не могу. Нехорошо получается. А ты
попробуй, потерпи еще немножко, может, тебе даже понравится.
- Понравится! Да, попробуй, посиди-ка немножко на горячей
плите, - может, тебе тоже понравится. Нет, Том, не хочу я больше этого
богатства, не хочу больше жить в этих проклятых душных домах. Мне нравится в
лесу, на реке, и тут, в бочке, - тут я и останусь. Ну их к черту! И надо же,
чтобы как раз теперь, когда у нас есть и ружья, и пещера и мы уж совсем
собрались в разбойники, вдруг подвернулась такая чепуха и все испортила!
Том воспользовался удобным случаем.
- Слушай, Гек, хоть я и разбогател, а все равно уйду в
разбойники.
- Да что ты! Ох, провалиться мне, а ты это верно говоришь,
Том?
- Так же верно, как то, что я тут сижу. Только, знаешь ли,
Гек, мы не сможем принять тебя в шайку, если ты будешь плохо одет.
Радость Гека померкла.
- Как так не сможете? А в пираты как же вы меня приняли?
- Ну, это совсем другое дело. Разбойники вообще считаются
куда выше пиратов. Они почти во всех странах бывают самого знатного рода -
герцоги там, ну и мало ли кто.
- Том, ведь ты всегда со мной дружил. Что же ты, совсем
меня не примешь? Примешь ведь, скажи, Том?
- Гек, я бы тебя принял, непременно принял, но что люди
скажут! Скажут: "Ну уж и шайка у Тома Сойера! Одна рвань! " Это про
тебя, Гек. Тебе самому будет неприятно, и мне тоже.
Гек долго молчал, раздираемый внутренней борьбой. Наконец
он сказал:
- Ну ладно, поживу у вдовы еще месяц, попробую; может,
как-нибудь и вытерплю, если вы примете меня в шайку, Том.
- Вот хорошо, Гек! Вот это я понимаю! Пойдем, старик, я
попрошу, чтобы вдова тебя поменьше тиранила.
- Нет, ей-богу, попросишь? Вот это здорово! Если она не
так будет приставать со своими порядками, я и курить буду потихоньку, и
ругаться тоже, и хоть тресну, а вытерплю. А когда же ты соберешь шайку и уйдешь
в разбойники?
- Да сейчас же. Может, нынче вечером соберемся и устроим
посвящение.
- Чего это устроим?
- Посвящение.
- А что это такое?
- Это когда все клянутся помогать друг другу и не выдавать
секретов шайки, даже если тебя изрубят в куски; а если кто тронет кого-нибудь
из нашей шайки, того убивать, и всех его родных тоже.
- Вот это повеселимся так повеселимся!
- Еще бы! И клятву приносят ровно в полночь; и надо, чтобы
место было самое страшное и безлюдное - лучше всего в таком доме, где
"нечисто", только их теперь все срыли.
- Ну хоть в полночь, и то хорошо, Том.
- Еще бы не хорошо! И клятву надо приносить над гробом и
подписывать своей кровью.
- Вот это дело! В миллион раз лучше, чем быть пиратом!
Хоть сдохну, да буду жить у вдовы, Том; а если из меня выйдет заправский,
настоящий разбойник и пойдут об этом разговоры, я думаю, она и сама будет рада,
что взяла меня к себе.
|