ГЛАВА X
Оба мальчика со всех ног бежали к городку, задыхаясь от
страха. Время от времени они боязливо оглядывались через плечо, точно опасаясь
погони. Каждый пень, выраставший перед ними из мрака, они принимали за
человека, за врага и цепенели от ужаса; а когда они пробегали мимо уединенно
стоявших домиков, уже совсем близко от городка, то от лая проснувшихся
сторожевых собак у них на ногах словно выросли крылья.
- Только бы добежать до старого кожевенного завода! -
прошептал Том, прерывисто дыша после каждого слова. - Я больше не могу!
Вместо ответа Гекльберри только громко пыхтел, и оба
мальчика, собравшись с последними силами, пустились бежать к желанной цели, не
сводя с нее глаз. Эта цель становилась все ближе и ближе, и, наконец, они
влетели в отворенную дверь плечо к плечу и упали на землю в спасительной тени,
радостные и запыхавшиеся. Мало-помалу они отдышались, сердце стало биться
ровней, и Том прошептал:
- Гекльберри, как по-твоему, чем это кончится?
- Если доктор Робинсон умрет, то кончится виселицей.
- Ты так думаешь?
- И думать тут нечего, знаю.
Том промолчал, потом опять спросил:
- А кто же донесет? Мы с тобой?
- Что ты мелешь? Мало ли что может случиться. А вдруг
индейца Джо не повесят? Он же нас убьет, не теперь, так после, это как пить
дать.
- Я и сам так думал, Гек.
- Если доносить, пускай уж лучше Мэф Поттер доносит, раз
он такой дурак, да еще и пьяница; а пьяному море по колено.
Том ничего не ответил - он думал, потом прошептал:
- Гек, Мэф Поттер не знает ничего. Как же он может
донести?
- Почему же это он ничего не знает?
- Потому что он свалился замертво, как раз когда индеец
Джо замахнулся ножом. И ты думаешь, он что-нибудь видел? Ты думаешь, что он
что-нибудь знает?
- А ведь, ей-богу, это верно, Том!
- А еще знаешь что? Может, от удара доской он тоже ноги
протянет.
- Нет, это вряд ли, Том. Он же был выпивши, сразу видно,
да он и никогда трезвый не бывает. Взять хоть моего отца: когда налижется, лупи
ты его хоть колокольней, ничего ему не сделается. Он и сам так говорит. То же
самое и Мэф Поттер, ясное дело. Вот если б он был трезвый, тогда, пожалуй, мог
бы окочуриться от такой затрещины, да и то еще неизвестно.
После нового раздумья Том сказал:
- Гекки, а ты не проговоришься?
- Том, проговариваться нам никак нельзя. Сам знаешь: если
этого индейского дьявола не повесят, он не задумается нас утопить, как котят.
Попробуй только, проговорись! Вот что, Том, дадим друг другу клятву, что будем
молчать, - без этого нельзя.
- Что ж, я согласен. Это лучше всего. Просто давай
возьмемся за руки и поклянемся, что...
- Нет, так не годится. Это хорошо для каких-нибудь
пустяков, особенно с девчонками: они вечно ябедничают и непременно все
выболтают, если попадутся. А тут дело важное, значит, надо писать. И
обязательно кровью.
Том от всей души приветствовал эту мысль. Выходило
таинственно, непонятно и страшно: ночная пора, этот случай, окружающая
обстановка - все одно к одному. Он подобрал сосновую щепку, белевшую в лунном
свете, достал из кармана кусок сурика, сел так, чтобы свет падал на его работу,
и с трудом нацарапал следующие строчки, прикусывая язык, когда выводил толстые
штрихи, и высовывая его, когда выводил тонкие:
Гек Финн и Том Сойер клянутся, что будут держать язык за
зубами насчет этого дела, а если мы кому скажем или напишем хоть одно слово, то
помереть нам, на этом самом месте.
Гекльберри искренне восхищался легкостью, с какой Том все
это написал, и его красноречием. Он немедленно вытащил булавку из отворота и
собирался уже колоть себе палец, но Том сказал:
- Постой, не надо. Булавка-то медная. Может, на ней
ярьмедянка.
- Какая такая ярь-медянка?
- Ядовитая, вот какая. Проглоти попробуй хоть капельку,
тогда узнаешь.
Тот размотал нитку с одной из своих иголок, и каждый из
мальчиков, уколов большой палец, выжал по капле крови. После долгих стараний,
усиленно выжимая кровь из пальца, Том ухитрился подписать первые буквы своего
имени, действуя кончиком мизинца, как пером. Потом он показал Гекльберри, как
пишут Г и Ф, и дело было кончено. Они зарыли сосновую щепку под самой стеной со
всякими таинственными церемониями и заклинаниями, после чего можно было
считать, что их языки скованы, оковы заперты на замок и ключ от него далеко
заброшен.
В эту минуту какая-то фигура проскользнула в пролом с
другого конца разрушенного здания, но мальчики этого не заметили.
- Том, - прошептал Гекльберри, - а это нам поможет держать
язык за зубами?
- Само собой, поможет. Все равно, что бы ни случилось,
надо молчать. А иначе тут же и помрем - не понимаешь, что ли?
- Да я тоже так думаю.
Том довольно долго шептал ему что-то. И вдруг протяжно и
зловеще завыла собака - совсем рядом, шагах в десяти от них. Мальчики в страхе
прижались друг к другу.
- На кого это она воет? - едва дыша, прошептал Гек.
- Не знаю, погляди в щелку. Скорей!
- Нет, лучше ты погляди, Том!
- Не могу, ну никак не могу, Гек!
- Да погляди же! Опять она воет.
- Ну, слава богу, - прошептал Том. - Я узнал ее по голосу.
Это собака Харбисона.
- Вот хорошо, а то знаешь, Том, я прямо до смерти
испугался, я думал, бродячая собака.
Собака завыла снова. У мальчиков опять душа ушла в пятки.
- Ой, это не она! - прошептал Гекльберри. - Погляди, Том!
Том, весь дрожа от страха, уступил на этот раз, приложился
глазом к щели и произнес едва слышным шепотом:
- Ой, Гек, это бродячая собака!
- Скорей, Том, скорей! На кого это она?
- Должно быть, на нас с тобой. Ведь мы совсем рядом.
- Ну, Том, плохо наше дело. И гадать нечего, куда я
попаду, это ясно. Грехов у меня уж очень много.
- Пропади все пропадом! Вот что значит отлынивать от школы
и делать, что не велят. Я бы мог вести себя не хуже Сида, если б постарался, -
так вот нет же, не хотел. Если только мне на этот раз удастся отвертеться, я
выходить не буду из воскресной школы! - И Том начал потихоньку всхлипывать.
- Ты плохо себя вел? - И Гекльберри тоже засопел слегка. -
Да что ты, Том Сойер! По сравнению со мной ты просто ангел. Боже ты мой, боже,
хоть бы мне вполовину быть таким хорошим, как ты!
Том вдруг перестал сопеть и прошептал:
- Гляди, Гек! Она сидит к нам задом!
Гек поглядел и обрадовался.
- Ну да, ей-богу, задом! А раньше как сидела?
- И раньше тоже. А мне, дураку, и невдомек. Ой, вот это
здорово, понимаешь! Только на кого же это она воет?
Собака перестала выть. Том насторожил уши.
- Ш-ш! Это что такое? - шепнул он.
- Похоже... как будто свинья хрюкает. Нет, это кто-то
храпит, Том.
- Ну да, храпит. А где же это, Гек?
- По-моему, вон там, на другом конце. Во всяком случае,
похоже, что там. Отец там ночевал иногда вместе со свиньями; только, бог с
тобой, он храпит так, что, того гляди, крышу разнесет. Да я думаю, он к нам в
город и не вернется больше.
Дух приключений снова ожил в мальчиках.
- Гек, пойдем поглядим, если не боишься.
- Что-то не хочется, Том. А вдруг это индеец Джо?
Том струсил. Однако очень скоро любопытство взяло свое, к
мальчики решили все-таки поглядеть, сговорившись, что зададут стрекача, как
только храп прекратится. И они стали подкрадываться к спящему на цыпочках. Том
впереди, а Гек сзади. Им оставалось шагов пять, как вдруг Том наступил на
палку, в она с треском сломалась. Человек застонал, заворочался, и лунный свет
упал на его лицо. Это был Мэф Поттер. Когда он зашевелился, сердце у мальчиков
упало и всякая надежда оставила их, но тут все их страхи мигом исчезли. Они на
цыпочках выбрались за полуразрушенную ограду и остановились невдалеке, чтобы
обменяться на прощание несколькими словами. И тут снова раздался протяжный,
заунывный вой. Они обернулись и увидели, что какая-то собака стоит в нескольких
шагах от того места, где лежит Мэф Поттер, мордой к нему, и воет, задрав голову
кверху.
- Ой, господи! Это она на него! - в одно слово сказали
мальчики.
- Слушай, Том, говорят, будто бродячая собака выла в
полночь около дома Джонни Миллера, недели две назад, и в тот же вечер козодой
сел на перила и запел, а ведь у них до сих пор никто не помер.
- Да, я знаю. Ну так что ж, что не помер. А помнишь, Грэси
Миллер в ту же субботу упала в очаг на кухне и страшно обожглась.
- А все-таки не померла. И даже поправляется.
- Ладно, вот увидишь. Ее дело пропащее, все равно помрет,
и Мэф Поттер тоже помрет. Негры так говорят, а уж онито в этих делах
разбираются, Гек.
После этого они разошлись, сильно призадумавшись. Когда
Том влез в окно спальни, ночь была уже на исходе. Он разделся как можно осторожнее
и уснул, поздравляя себя с тем, что никто не знает о его вылазке. Он и не
подозревал, что мирно храпящий Сид не спит уже около часа.
Когда Том проснулся, Сид успел уже одеться и уйти. По
тому, как солнце освещало комнату, было заметно, что уже не рано, это
чувствовалось и в воздухе. Том удивился. Почему его не будили, не приставали к
нему, как всегда? Эта мысль вызвала у него самые мрачные подозрения. Через пять
минут он оделся и сошел вниз, чувствуя себя разбитым и невыспавшимся. Вся семья
еще сидела за столом, но завтракать уже кончили. Никто не стал его попрекать,
но все избегали смотреть на него; за столом царило молчание и какая-то
натянутость, от которой у преступника побежали по спине мурашки. Он сел на свое
место, притворяясь веселым; однако это было все равно что везти воз в гору,
никто не откликнулся, не улыбнулся, и у него тоже язык прилип к гортани и душа
ушла в пятки.
После завтрака тетка подозвала его к себе, и Том
обрадовался, надеясь, что его только выпорют, но вышло хуже. Тетка плакала над
ним и спрашивала, как это он может так сокрушать ее старое сердце, а в конце
концов сказала, чтобы он и дальше продолжал в том же духе, - пускай погубит
себя, а старуху тетку сведет в могилу: ей уже не исправить его, нечего больше и
стараться. Это было хуже всякой порки, и душа Тома ныла больше, чем тело. Он
плакал, просил прощения, сто раз обещал исправиться и наконец был отпущен на
волю, сознавая, что простили его не совсем и верят ему плохо.
Он ушел от тетки, чувствуя себя таким несчастным, что ему
не хотелось даже мстить Сиду; так что поспешное отступление Сида через заднюю
калитку оказалось совершенно излишним. Он поплелся в школу мрачный и угрюмый,
был наказан вместе с Джо Гарпером за то, что накануне сбежал с уроков, и
вытерпел порку с достойным видом человека, удрученного серьезным горем и
совершенно нечувствительного к пустякам. После этого он отправился на свое
место, сел, опершись локтями на парту, и, положив подбородок на руки, стал
смотреть в стенку с каменным выражением страдальца, мучения которого достигли
предела и дальше идти не могут. Под локтем он чувствовал что-то твердое. Прошло
довольно много времени; он медленно и со вздохом переменил положение и взял
этот предмет в руки. Он был завернут в бумажку. Том развернул ее. Последовал долгий,
затяжной, глубочайший вздох - и сердце его разбилось. Это была та самая медная
шишечка от тагана.
Последнее перышко сломало спину верблюда.
|
