ГЛАВА I
- Том!
Ответа нет.
- Том!
Ответа нет.
- Удивительно, куда мог деваться этот мальчишка! Том, где
ты?
Ответа нет.
Тетя Полли спустила очки на нос и оглядела комнату поверх
очков, затем подняла их на лоб и оглядела комнату изпод очков. Она очень редко,
почти никогда не глядела сквозь очки на такую мелочь, как мальчишка; это были
парадные очки, ее гордость, приобретенные для красоты, а не для пользы, и
что-нибудь разглядеть сквозь них ей было так же трудно, как сквозь пару печных
заслонок. На минуту она растерялась, потом сказала - не очень громко, но так,
что мебель в комнате могла ее слышать:
- Ну погоди, дай только до тебя добраться...
Не договорив, она нагнулась и стала тыкать щеткой под
кровать, переводя дыхание после каждого тычка. Она не извлекла оттуда ничего,
кроме кошки.
- Что за ребенок, в жизни такого не видывала!
Подойдя к открытой настежь двери, она остановилась на
пороге и обвела взглядом свой огород - грядки помидоров, заросшие дурманом.
Тома не было и здесь. Тогда, возвысив голос, чтобы ее было слышно как можно
дальше, она крикнула:
- То-о-ом, где ты?
За ее спиной послышался легкий шорох, и она оглянулась -
как раз вовремя, чтобы ухватить за помочи мальчишку, прежде чем он прошмыгнул в
дверь.
- Ну так и есть! Я и позабыла про чулан. Ты что там делал?
- Ничего.
- Ничего? Посмотри, в чем у тебя руки. И рот тоже. Это что
такое?
- Не знаю, тетя.
- А я знаю. Это варенье - вот что это такое! Сорок раз я
тебе говорила: не смей трогать варенье - выдеру! Подай сюда розгу.
Розга засвистела в воздухе, - казалось, беды не миновать.
- Ой, тетя, что это у вас за спиной?!
Старушка обернулась, подхватив юбки, чтобы уберечь себя от
опасности. Мальчик в один миг перемахнул через высокий забор и был таков.
Тетя Полли в первую минуту опешила, а потом добродушно
рассмеялась:
- Вот и поди с ним! Неужели я так ничему и не научусь?
Мало ли он со мной выкидывает фокусов? Пора бы мне, кажется, поумнеть. Но нет
хуже дурака, чем старый дурак. Недаром говорится: "Старую собаку не
выучишь новым фокусам". Но ведь, господи ты боже мой, он каждый день
что-нибудь да придумает, где же тут угадать. И как будто знает, сколько времени
можно меня изводить; знает, что стоит ему меня рассмешить или хоть на минуту
сбить с толку, у меня уж и руки опускаются, я даже шлепн его не могу. Не
выполняю я своего долга, что греха таить! Ведь сказано в Писании: кто щадит
младенца, тот губит его. Ничего хорошего из этого не выйдет, грех один. Он
сущий чертенок, знаю, но ведь он, бедняжка, сын моей покойной сестры, у меня
как-то духу не хватает наказывать его. Потакать ему - совесть замучит, а
накажешь - сердце разрывается. Недаром ведь сказано в Писании: век человеческий
краток и полон скорбей; думаю, что это правда. Нынче он отлынивает от школы;
придется мне завтра наказать его - засажу за работу. Жалко заставлять мальчика
работать, когда у всех детей праздник, но работать ему всего тяжелей, а мне
надо исполнить свой долг - иначе я погублю ребенка.
Том не пошел в школу и отлично провел время. Он еле успел
вернуться домой, чтобы до ужина помочь негритенку Джиму напилить на завтра дров
и наколоть щепок для растопки. Во всяком случае, он успел рассказать Джиму о своих
похождениях, пока тот сделал три четверти работы. Младший (или, скорее,
сводный) брат Тома, Сид, уже сделал все, что ему полагалось (он подбирал и
носил щепки): это был послушный мальчик, не склонный к шалостям и проказам.
Покуда Том ужинал, при всяком удобном случае таская из
сахарницы куски сахару, тетя Полли задавала ему разные каверзные вопросы, очень
хитрые и мудреные, - ей хотелось поймать Тома врасплох, чтобы он проговорился.
Как и многие простодушные люди, она считала себя большим дипломатом, способным
на самые тонкие и таинственные уловки, и полагала, что все ее невинные хитрости
- чудо изворотливости и лукавства. Она спросила:
- Том, в школе было не очень жарко?
- Нет, тетя.
- А может быть, очень жарко?
- Да, тетя.
- Что ж, неужели тебе не захотелось выкупаться, Том?
У Тома душа ушла в пятки - он почуял опасность.
Он недоверчиво посмотрел в лицо тете Полли, но ничего
особенного не увидел и потому сказал:
- Нет, тетя, не очень.
Она протянула руку и, пощупав рубашку Тома, сказала:
- Да, пожалуй, ты нисколько не вспотел. - Ей приятно было
думать, что она сумела проверить, сухая ли у Тома рубашка, так, что никто не
понял, к чему она клонит.
Однако Том сразу почуял, куда ветер дует, и предупредил
следующий ход:
- У нас в школе мальчики обливали голову из колодца. У
меня она и сейчас еще мокрая, поглядите!
Тетя Полли очень огорчилась, что упустила из виду такую
важную улику. Но тут же вдохновилась опять.
- Том, ведь тебе не надо было распарывать воротник, чтобы
окатить голову, верно? Расстегни куртку!
Лицо Тома просияло. Он распахнул куртку - воротник был
крепко зашит.
- А ну тебя! Убирайся вон! Я, признаться, думала, что ты
сбежишь с уроков купаться. Так и быть, на этот раз я тебя прощаю. Не так ты
плох, как кажешься.
Она и огорчилась, что проницательность обманула ее на этот
раз, и обрадовалась, что Том хоть случайно вел себя хорошо.
Тут вмешался Сид:
- Мне показалось, будто вы зашили ему воротник белой
ниткой, а теперь у него черная.
- Ну да, я зашивала белой! Том!
Но Том не стал дожидаться продолжения. Выбегая за дверь,
он крикнул:
- Я это тебе припомню, Сидди!
В укромном месте Том осмотрел две толстые иголки, вколотые
в лацканы его куртки и обмотанные ниткой: в одну иголку была вдета белая нитка,
в другую - черная.
- Она бы ничего не заметила, если бы не Сид. Вот черт! То
она зашивает белой ниткой, то черной. Хоть бы одно чтонибудь, а то никак не
уследишь. Ну и отлуплю же я Сида. Будет помнить!
Том не был самым примерным мальчиком в городе, зато очень
хорошо знал самого примерного мальчика - и терпеть его не мог.
Через две минуты, и даже меньше, он забыл все свои
несчастия. Не потому, что эти несчастия были не так тяжелы и горьки, как
несчастия взрослого человека, но потому, что новый, более сильный интерес
вытеснил их и изгнал на время из его души, - совершенно так же, как взрослые
забывают в волнении свое горе, начиная какое-нибудь новое дело. Такой новинкой
была особенная манера свистеть, которую он только что перенял у одного негра, и
теперь ему хотелось поупражняться в этом искусстве без помехи.
Это была совсем особенная птичья трель - нечто вроде
заливистого щебета; и для того чтобы она получилась, надо было то и дело
дотрагиваться до неба языком, - читатель, верно, помнит, как это делается, если
был когда-нибудь мальчишкой. Приложив к делу старание и терпение, Том скоро
приобрел необходимую сноровку и зашагал по улице еще быстрей, - на устах его
звучала музыка, а душа преисполнилась благодарности. Он чувствовал себя, как
астроном, открывший новую планету, - и, без сомнения, если говорить о сильной,
глубокой, ничем не омраченной радости, все преимущества были на стороне
мальчика, а не астронома.
Летние вечера тянутся долго. Было еще совсем светло. Вдруг
Том перестал свистеть. Перед ним стоял незнакомый мальчик чуть побольше его
самого. Приезжий любого возраста и пола был редкостью в захудалом маленьком
городишке СентПитерсберге. А этот мальчишка был еще и хорошо одет - подумать
только, хорошо одет в будний день! Просто удивительно. На нем были совсем новая
франтовская шляпа и нарядная суконная куртка, застегнутая на все пуговицы, и
такие же новые штаны. Он был в башмаках - это в пятницу-то! Даже галстук у него
имелся - из какой-то пестрой ленты. И вообще вид у него был столичный, чего Том
никак не мог стерпеть. Чем дольше Том смотрел на это блистающее чудо, тем выше
он задирал нос перед франтом-чужаком и тем более жалким казался ему его
собственный костюм. Оба мальчика молчали. Если двигался один, то двигался и
другой - но только боком, по кругу; они все время стояли лицом к лицу, не сводя
глаз друг с друга, Наконец Том сказал:
- Хочешь, поколочу?
- А ну, попробуй! Где тебе!
- Сказал, что поколочу, значит, могу.
- А вот и не можешь.
- Могу.
- Не можешь!
- Могу.
- Не можешь!
Тягостное молчание. После чего Том начал:
- Как тебя зовут?
- Не твое дело.
- Захочу, так будет мое.
- Ну так чего ж не дерешься?
- Поговори еще у меня, получишь.
- И поговорю, и поговорю - вот тебе.
- Подумаешь, какой выискался! Да я захочу, так одной левой
тебя побью.
- Ну так чего ж не бьешь? Только разговариваешь.
- Будешь дурака валять - и побью.
- Ну да - видали мы таких.
- Ишь вырядился! Подумаешь, какой важный! Еще и в шляпе!
- Возьми да сбей, если не нравится. Попробуй сбей - тогда
узнаешь.
- Врешь!
- Сам врешь!
- Где уж тебе драться, не посмеешь.
- Пошел к черту!
- Поговори еще у меня, я тебе голову кирпичом проломлю!
- Как же, так и проломил!
- И проломлю.
- А сам стоишь? Разговаривать только мастер. Чего же не дерешься?
Боишься, значит?
- Нет, не боюсь.
- Боишься!
- Нет, не боюсь.
- Боишься!
Опять молчание, опять оба начинают наступать боком, косясь
друг на друга. Наконец сошлись плечо к плечу. Том сказал:
- Убирайся отсюда!
- Сам убирайся!
- Не хочу.
- И я не хочу.
Каждый стоял, выставив ногу вперед, как опору, толкаясь
изо всех сил и с ненавистью глядя на соперника. Однако ни тот, ни другой не мог
одолеть. Наконец, разгоряченные борьбой и раскрасневшиеся, они осторожно
отступили друг от друга, и Том сказал:
- Ты трус и щенок. Вот скажу моему старшему брату, чтоб он
тебе задал как следует, так он тебя одним мизинцем поборет.
- А мне наплевать на твоего старшего брата! У меня тоже
есть брат, еще постарше. Возьмет да как перебросит твоего через забор! (Никаких
братьев и в помине не было.)
- Все враки.
- Ничего не враки, мало ли что ты скажешь.
Большим пальцем ноги Том провел в пыли черту и сказал:
- Только перешагни эту черту, я тебя как отлуплю, что
своих не узнаешь. Попробуй только, не обрадуешься.
Новый мальчик быстро перешагнул черту и сказал:
- Ну-ка попробуй тронь!
- Ты не толкайся, а то как дам!
- Ну, погляжу я, как ты мне дашь! Чего же не дерешься?
- Давай два цента, отлуплю.
Новый мальчик достал из кармана два больших медяка и
насмешливо протянул Тому. Том ударил его по руке, и медяки полетели на землю. В
тот же миг оба мальчика покатились в грязь, сцепившись по-кошачьи. Они таскали
и рвали друг друга на волосы и за одежду, царапали носы, угощали один другого
тумаками - и покрыли себя пылью и славой. Скоро неразбериха прояснилась, и
сквозь дым сражения стало видно, что Том оседлал нового мальчика и молотит его
кулаками.
- Проси пощады! - сказал он.
Мальчик только забарахтался, пытаясь высвободиться. Он
плакал больше от злости.
- Проси пощады! - И кулаки заработали снова.
В конце концов чужак сдавленным голосом запросил пощады, и
Том выпустил его, сказав:
- Это тебе наука. В другой раз гляди, с кем связываешься.
Франт побрел прочь, отряхивая пыль с костюмчика,
всхлипывая, сопя и обещая задать Тому как следует, "когда поймает его еще
раз".
Том посмеялся над ним и направился домой в самом
превосходном настроении, но как только Том повернул к нему спину, чужак схватил
камень и бросил в него, угодив ему между лопаток, а потом пустился наутек,
скача, как антилопа. Том гнался за ним до самого дома и узнал, где он живет.
Некоторое время он сторожил у калитки, вызывая неприятеля на улицу, но тот
только строил ему рожи из окна, отклоняя вызов. Наконец появилась мамаша
неприятеля, обозвала Тома скверным, грубым невоспитанным мальчишкой и велела
ему убираться прочь. И он убрался, предупредив, чтоб ее сынок больше ему не
попадался.
Он вернулся домой очень поздно и, осторожно влезая в окно,
обнаружил засаду в лице тети Полли; а когда она увидела, в каком состоянии его
костюм, то ее решимость заменить ему субботний отдых каторжной работой стала
тверже гранита.
|