 Увеличить |
Глава XVII
Еще
десять дней ожидания. Именитые богословы этой сокровищницы всякой учености и
всякой мудрости, именуемой Парижским университетом, все еще взвешивали,
рассматривали и обсуждали «Двенадцать наветов».
Мне
почти нечего было делать все эти десять дней, и мы с Ноэлем часто бродили по
городу. Но эти прогулки не доставляли нам удовольствия; мы бродили подавленные,
полные тревожных предчувствий, ибо тучи, нависшие над головою Жанны, с каждым
днем становились мрачнее, и вот-вот могла разразиться гроза. Притом мы невольно
сравнивали ее положение с нашим; просторы городских улиц и весеннее солнце – с
ее темницей и цепями; наш дружеский союз – с ее одиночеством; наше пользование
многими благами жизни – с ее крайней нуждой и лишениями. Она привыкла к
свободе, а теперь ее лишена; она была существом, родившимся и выросшим на лоне
природы, а теперь днем и ночью сидит в железной клетке, как зверь; она привыкла
к свету, теперь же вокруг нее мрак, едва позволяющий различать окружающие
предметы; она привыкла слышать вокруг себя тысячи разнообразных звуков –
сладостную музыку бурнокипящей жизни, а теперь она слышит лишь мерные шаги
часовых, охраняющих ее одиночество; она любила общаться с друзьями и товарищами
– теперь же ей не с кем перекинуться словом; она любила шутить и смеяться, а
теперь пребывает в печали и на скорбных устах ее печать молчания; она была
рождена для дружбы, для труда, для радости и счастья – здесь же для нее лишь
тоскливое прозябание, томительные часы бездействия, гнетущее безмолвие и мысли,
бесконечные мысли, день и ночь вращающиеся по замкнутому кругу, иссушающие
сердце и мозг. Она была заживо погребена, да, – погребена заживо, иными
словами такое существование назвать нельзя. Но была и еще одна жестокость во
всем этом. Молодая девушка, попав в беду, нуждается в утешении, в поддержке и
сочувствии лиц ее пола. Проявить материнскую заботу, приласкать и утешить ее
могли только женщины, а между тем за все эти месяцы заточения в крепости Жанна
не видела ни одного женского лица. Можно себе представить, как бы она
обрадовалась, увидев около себя добрую женщину!
И еще
вам скажу. Если вы хотите понять величие Жанны д'Арк, помните, что из такого
жуткого места и при таких условиях она неделю за неделей, месяц за месяцем
ходила в суд и выступала перед сборищем наиболее изощренных умов Франции –
одинокая, беззащитная – и все время разгадывала их самые коварные замыслы,
самые хитроумные планы, замечала и обходила все их капканы и ловушки,
расстраивала их оборону, отбивала их атаки и после каждой схватки еще больше
укрепляла свои позиции на поле боя; всегда неукротимая, беззаветно преданная своей
вере и своим идеалам, не страшась ни пыток, ни пламени костра, она отвечала на
угрозы предать ее смерти и свергнуть в преисподнюю на вечные муки простыми
словами: «Будь что будет, а я стою на своем и ни от чего не отступлю».
Да, если
вы хотите постичь величие души, глубину мудрости и благородство светлого разума
Жанны д'Арк, вы должны изучать ее там, где она вела свой упорный, длительный
поединок, и не только с самыми просвещенными и выдающимися умами Франции, но и
с самым гнусным обманом, с самым подлым вероломством и с самыми жестокими
сердцами, какие только можно найти на земле – в странах языческих и
христианских.
Она была
велика в сражениях – это известно всем; велика своей прозорливостью, велика
своей преданностью и патриотизмом, велика своим умением убеждать недовольных
военачальников и примирять враждующих; велика своим умением открывать
способности и таланты, где бы они ни таились; велика своим чудесным даром
говорить убедительно и красноречиво; непревзойденно велика умением воспламенять
сердца разуверившихся, вселять в них надежду и страсть; умением превращать
трусов в героев, толпы лентяев и дезертиров в батальоны храбрецов, с песнями
идущих на смерть. Все эти качества возвышенны: они побуждают к определенным
действиям, вдохновляют на достижение поставленной цели, ускоряют движение
вперед и приводят к успеху; душа переполняется жизненной энергией, все силы
сливаются воедино в предельном напряжении; усталость, уныние и равнодушие
перестают существовать.
Да,
Жанна д'Арк была велика всегда и во всем, велика везде, но особенно велика она
была на этом судилище в Руане. Тут она превзошла ограничения и несовершенства
человеческой природы и свершила в тяжелых, гнетущих и безнадежных условиях
такое, что могла бы совершить во всеоружии своих моральных и интеллектуальных
сил лишь при поддержке, одобрении и сочувствии, в присутствии друзей, в
условиях справедливой и равной борьбы, за которой с восхищением следил бы весь
мир.
Глава XVIII
К концу
десятидневного перерыва Парижский университет представил свое заключение по
«Двенадцати пунктам». По всем этим пунктам Жанна была признана виновной: она
должна отречься от своих заблуждений и полностью искупить свою вину, в
противном случае ее передадут в руки светских властей и приговор церковного
суда будет приведен в исполнение.
Мнение
Университета, вероятно, было сформулировано и согласовано еще до того, как им
был получен текст обвинительного акта; однако прошло время с 5 по 18 мая, пока
он вынес свое решение. Мне думается, что задержка была вызвана временными
затруднениями при рассмотрении следующих вопросов:
1. Какие
именно дьяволы являлись Жанне под видом «голосов»?
2.
Действительно ли святые беседовали с Жанной только по-французски?
Университет
единодушно признал, и это вполне понятно, что таинственные «голоса», с которыми
она общалась, были голосами дьяволов; требовалось это доказать, и он доказал.
Он даже установил конкретно имена этих дьяволов, отметив в своем решении, что
таковыми являлись Велиал, Сатана и Бегемот. Мне лично это всегда казалось
сомнительным и не заслуживающим доверия, и вот почему: уж если Университет
действительно установил, что она общалась с этими тремя врагами рода
человеческого, то по логике вещей необходимо было указать, каким образом ему
удалось узнать это, а не ограничиваться голословным утверждением, ибо тот же
Университет, через своих представителей в суде, настойчиво добивался от Жанны
объяснения, как она смогла определить, что общалась с ангелами, а не с
дьяволами. Довод, мне кажется, обоснованный. По-моему, позиция Университета
была очень шаткой, и вот почему: он утверждал, что ангелы, являвшиеся Жанне,
были переодетыми дьяволами. Каждому известно, что дьяволы обычно являются в
образе ангелов, и тут Университет был совершенно прав. Но дальше, как вы сами
убедитесь, он впадает в грубое противоречие, претендуя на то, что лишь он один
может объяснить характер и сущность этих призраков и никто другой, даже более
умный, чем эти университетские головы, не может и не имеет на это права.
Докторам
из Университета надо было видеть эти таинственные существа, чтобы распознать
их; и если ими была обманута Жанна, то это доказывает, что и они, в свою
очередь, могли быть обмануты, ибо их проницательность и суждения ни в коей мере
не были глубже, чем у нее.
На
втором пункте, который, как мне думается, вызывал затруднения и задерживал
ответ Университета, я долго останавливаться не буду. Университет признал, что
со стороны Жанны было кощунством утверждать, будто являвшиеся ей святые
говорили по-французски, а не по-английски и в политическом отношении питали
симпатии к французам. Я полагаю, докторов богословия тревожила следующая
предпосылка: они постановили, что «голосами» являются Сатана и два других
дьявола, но в то же время ими также было признано, что эти самые «голоса» не
могли поддерживать французскую сторону, следовательно, они должны были стоять
за англичан. А раз они за англичан, то их надо считать ангелами, а не
дьяволами. Получается путаница. А ведь Университет, считающий себя умнейшим и
эрудированнейшим органом в мире, в интересах собственной репутации должен был
рассуждать, по возможности, логично; поэтому он и бился изо дня в день над
разрешением неразрешимого, стремясь отыскать хотя бы видимость здравого смысла
своим доказательствам, что в пункте первом речь идет о голосах дьяволов, а в
пункте десятом – о голосах ангелов. Но, в конце концов, он вынужден был
отказаться от дальнейших поисков. Таким образом, и по сей день решение
Университета двусмысленно: пункт первый трактует о дьяволах, а пункт десятый –
об ангелах; примирить эти противоречия невозможно.
Посланцы
университета доставили это решение в Руан, а вместе с ним и письмо к Кошону,
полное самых щедрых похвал. Университет с благодарностью отмечал его
исключительное усердие в преследовании женщины, «которая своим ядом отравила
умы истинно верующих всего западного мира», и в награду за это сулил ему «венец
бессмертной славы в небесах». Только и всего – венец в небесах?! Это что-то уж
очень ненадежное, что-то вроде векселя без передаточной надписи. И хотя бы
слово об архиепископстве Руанском, ради которого Кошон погубил свою душу! Венец
в небесах! Это звучало иронически после всех его тяжких трудов. Что он будет
делать на небесах? Там у него не найдется знакомых…
19 мая
коллегия из пятидесяти судей собралась во дворце архиепископа, чтобы обсудить
вопрос о дальнейшей судьбе Жанны. Некоторые настаивали на немедленной передаче
преступницы в руки светских властей для наказания, большинство же считало
целесообразным попытаться еще раз подействовать на нее «отеческим внушением».
Итак, 23
мая, в том же составе, суд собрался в замке, и Жанну подвели к барьеру. Пьер Морис,
каноник из Руана, обратился к подсудимой с речью, в которой убеждал ее спасти
свою жизнь и душу, отказаться от своих заблуждений и отдать себя в руки церкви.
Заканчивая речь, он строго предупредил: если она будет упорствовать, гибель
души ее несомненна, а гибель тела весьма вероятна. «Отеческое внушение» не
подействовало. Жанна сказала:
– Даже
идя на казнь, увидев перед собой костер и палача, готового поджечь его, более
того, даже пылая в огне, – и тогда бы я не сказала ничего иного, а лишь
то, что говорила раньше на суде, и осталась бы верна своим словам до последнего
дыхания.
Наступило
глубокое, тягостное молчание, длившееся несколько минут. Я понимал: беда
неминуема! Потом Кошон, суровый и торжественный, обратился к Пьеру Морису:
– Желаете
ли вы что-нибудь добавить? Каноник низко поклонился и ответил:
– Ничего,
ваше преосвященство.
– Обвиняемая
у барьера, желаешь ли ты что-нибудь добавить?
– Ничего.
– В
таком случае, прения закончены. Завтра будет вынесен приговор. Уведите обвиняемую!
Кажется,
она уходила, гордо подняв свою милую голову; впрочем, может, я и ошибся, –
глаза мои были мутны от слез.
Завтра –
24 мая! А ровно год назад я видел ее верхом на коне, скачущей по равнине во главе
войска в серебряном сверкающем шлеме с белыми перьями, в серебристой епанче,
развевающейся на ветру, с высоко поднятым мечом; видел, как она трижды
бросалась в атаку на лагерь бургундцев и захватила его; видел, как она
повернула вправо и, пришпорив коня, помчалась прямо на резервы герцога; видел,
как она врезалась в гущу врагов в той последней атаке, из которой ей не суждено
было вернуться. И вот опять наступила годовщина этого рокового дня – и,
смотрите, что она принесла!
|
