Глава XL
Мы слали
королю гонца за гонцом, и каждый раз он обещал прибыть, но все не появлялся.
Герцог Алансонский лично отправился к нему, взял с него новое обещание, которое
также было нарушено. Так мы потеряли девять дней. Наконец, 7 сентября он прибыл
в Сен-Дени.
Тем
временем неприятель стал приходить в себя; безволие короля и не могло дать
другого результата. Начались приготовления к обороне города. Шансы, Жанны
уменьшались, но она и ее военачальники по-прежнему считали, что успех все еще
может быть обеспечен. Атака была назначена на восемь часов следующего утра и
началась точно в указанное время.
Жанна
расставила орудия и принялась обстреливать укрепления, прикрывавшие ворота
Сент-Оноре. В полдень, когда укрепления были уже в значительной степени
разрушены, мы бросились на приступ и взяли их штурмом. После этого мы начали
штурмовать самые ворота и шли на приступ несколько раз – волна за волной; Жанна
со своим боевым знаменем была впереди всех; облака едкого дыма заволакивали
наши ряды, и на наши головы градом сыпались удары.
При
последнем приступе, в результате которого мы, несомненно, взяли бы ворота и,
следовательно, освободили бы Париж и всю Францию, Жанна была ранена стрелой из
арбалета; наши войска сразу же дрогнули и подались назад, почти в панике. Да и
что они могли сделать без нее? Она была не только душой армии, но и самой
армией.
Лишенная
физической возможности сражаться, Жанна не соглашалась уходить с поля боя и
умоляла начать новую атаку, утверждая, что мы должны победить. Воинственный
огонек снова вспыхнул в ее глазах, и она добавила:
– Я
возьму Париж сегодня же или умру!
Ее
пришлось унести силой – это сделали Гокур и герцог Алансонский.
Но
теперь ее воодушевление достигло высшей точки. Она пылала энтузиазмом и распорядилась,
чтобы ее утром доставили к воротам, заявив, что через полчаса Париж, без
сомнения, будет наш. И она сдержала бы слово. Против этого нельзя возразить. Но
она забыла о короле, об этом бледном отражении той силы, которая называлась ла
Тремуйлем. Король запретил дальнейшие попытки атаки!
Дело в
том, что опять прибыли представители от герцога Бургундского и для видимости
затевались новые постыдные торги.
Разумеется,
все это чуть не разбило сердце Жанны. Боль от раны и душенная боль не давали ей
спать почти всю ночь. Несколько раз стража слышала подавленные рыдания из темной
комнаты в Сен-Дени, где она лежала, и скорбные слова: «Мы могли бы овладеть
Парижем!» «Его можно было взять!» Только это она и твердила.
Через
день Жанна, окрыленная новой надеждой, заставила себя подняться с постели. Герцог
Алансонский навел мост на Сене у Сен-Дени. Нельзя ли ей переправиться там и
нанести удар по Парижу в другом месте? Но король прослышал об этом и велел
разрушить переправу! Более того: он объявил кампанию законченной! И, что еще
хуже – заключил новое перемирие, на этот раз продолжительное, согласно которому
обязывался оставить Париж целым и невредимым и отойти к Луаре, откуда он и
пришел!
Жанна
д'Арк, никогда не знавшая поражений, была побеждена своим же королем. Когда-то
она сказала, что больше всего боится одного – измены. И вот теперь измена
нанесла свой первый удар. Жанна повесила свои белоснежные доспехи в королевской
часовне в Сен-Дени и отправилась к королю просить, чтобы он освободил ее от
командования и отпустил домой. Как и всегда, она поступила разумно. Грандиозным
планам, крупным военным передвижениям теперь подходил конец; в дальнейшем,
когда истечет срок перемирия, военные действия, вероятно, будут ограничиваться
мелкими случайными стычками, – дело, как раз подходящее для второстепенных,
подчиненных военачальников и не требующее руководства военного гения высшего
полета. Но королю не хотелось ее отпускать. Перемирие не распространялось на
всю Францию; оставались еще французские укрепления, которые надо было охранять
и защищать; она ему еще понадобится. Как видите, ла Тремуйль хотел держать ее
под рукой только для того, чтобы все время мешать и вредить ей.
Тут ей
опять послышались «голоса»: «Оставайся в Сен-Дени!» Они не объясняли, не говорили
– почему. То был глас господний, и она ставила его выше распоряжении короля.
Жанна решила остаться. Но это повергло ла Тремуйля в ужас: Жанна была слишком
грозной силой, чтобы предоставить ее самой себе; несомненно, она расстроила бы
все его планы. Он хитростью убедил короля прибегнуть к принуждению. Жанне
пришлось покориться, поскольку она была ранена и беспомощна. На Великом
процессе она заявила, что ее унесли насильно и что, если бы она не была ранена,
этого никогда бы не случилось. Ах, могучий дух был у этой хрупкой девушки, –
такой дух, который мог бы совладать со всякими земными силами и одолеть их! Мы
так никогда и не узнаем, почему эти загадочные «голоса» велели ей оставаться.
Одно только нам известно: если бы ее послушались, то история Франции была бы не
такой, как она теперь изложена в учебниках. Да, в этом мы твердо уверены.
13 сентября
армия, опечаленная и приунывшая, выступила в поход и повернула к Луаре, но уже
без музыки. Да, в глаза бросалась именно эта подробность. Двигалась похоронная
процессия – да-да, только так можно было это назвать. Унылое, бесконечное
шествие, – ни веселого возгласа, ни шутки; на всем пути сочувствующие
провожали войска со слезами, враги – со злорадством и насмешками. Наконец, мы
добрались до Жьена, откуда меньше чем три месяца тому назад начался наш
торжественный поход на Реймс с развернутыми знаменами, с музыкой и барабанным
боем; наши лица сияли от радости по случаю победы при Патэ, и толпы народа
громко приветствовали нас и еще больше воодушевляли. Теперь же барабанил дождь
по крышам, день стоял пасмурный, небо – низкое и скорбное, зрителей было мало;
мы не слыхали приветствий, нас встречали молча и провожали слезами.
Затем
король распустил это благородное войско, армию героев; она свернула знамена,
сложила свое оружие, – посрамление Франции было завершено. Ла Тремуйль
носил венец победителя; Жанна д'Арк – непобедимая – была побеждена.
|
